Двое на рыбалке и волшебная щука

      Сашка уже давно об этом думает, не менее полугода точно. Рассуждая логически, неужели это нереально? Есть же всякие технологии, может, как-то смешать их генетический материал, подсадить в яйцеклетку и… Ну или если так нельзя, то можно же сделать ребёнка от Андрея, взяв его сперму и введя в яйцеклетку и подсадив в матку какой-нибудь женщине. Он обязательно должен повториться в ком-то маленьком, похожем на него как две капли воды – с серыми глазками и ямочками на щеках, с такой же очаровательной улыбкой и негромким смехом. Сашка запишет малыша на себя сразу, как только тот родится, и будет воспитывать, а Андрюша пусть карьеру делает и приезжает в гости. Или – ещё лучше – пусть переезжает к ним, найдут квартиру побольше и будут жить в Москве или в Питере все вместе.       Саша, наверное, слишком много и часто думает об этом и лазит по медицинским сайтам, предлагающим репродуктивные услуги, рассматривает все эти натуралистичные фотографии женских тел на больших сроках беременности. Он начал видеть странные сны, смущающие его – то ли пугающие, то ли эротические, в которых он оплодотворяет Андрея своим семенем, смотрит, как моментально растёт его живот, и дальше занимается любовью с глубоко беременным партнёром, стоящим на четвереньках, обнимая его сверху, как вот обнимал сейчас – и наслаждается этим огромным упругим животом. Сашка трогает и щупает его, радуется приятной упругости, и ощущает толчки младенца внутри, не совпадающие по ритму с его фрикциями, с их взаимными толчками навстречу друг другу. Обычно эти сны оставляют смешанное ощущение стыда, беспокойства и запретного болезненного наслаждения, но не запоминаются, у них какой-то длинный смазанный сюжет. Но один сон запомнился особенно отчётливо.       В нём вроде даже не было ничего эротического. Они с Андреем играют в футбол на поле с неестественной нежно-зелёной травкой и на фоне, видимо, закатного неба в белых, фиолетовых, красных и розовых полосах. Длинные тени ложатся на траву, вечереет, но почему-то они не собираются уходить, хотят ещё погонять мяч, поэтому выделывают разные финты.       Сашка велит Андрею встать на ворота, в левый угол, и пробивает кручёный, почему-то с очень большого расстояния, так, что ворота еле видны, а Андрей в них и вовсе кажется маленькой куколкой, крошечным темным силуэтиком на фоне заката. Сашка бьёт, мяч улетает по сложной траектории, и маленький вратарь в отдалении, кажется, ловит его. Во всяком случае, чёрная точка мяча сливается с чёрной фигуркой. Почему-то Андрей при этом удивлённо и обиженно вскрикивает, и его звонкий голос доносится до Сашки, сливается с его победным воплем.       Сашка бежит к воротам – долго, почему-то очень долго – и, добежав, радостно и горделиво спрашивает: – Ну как? Здорово я закрутил? Прямо тебе запендюрил! – Уж впендюрил так впендюрил, – задумчиво отзывается Андрей озадаченным и недовольным тоном. Он стоит боком, сжимая мяч в руках и низко опустив голову, почти касаясь груди подбородком, так, что Сашка не может разглядеть выражение его лица. Мяч он до сих пор держит в руках, прижимая к животу и зачем-то наполовину накрыв своей ярко-красной футболкой. Потом полностью запихивает под одежду. – Ты что такое делаешь? Отдай мяч! – Теперь уже никак, – вздыхает Андрей, – так просто не вытащишь. Ты слишком долго собирался, – и, задрав футболку, показывает округлившийся беременный живот.       Сашка с удивлением и с лёгким ужасом, смешанным с восторгом, рассматривает этот живот – мягкий, упругий, с торчащим пупком, с выступающими на молочно-белой коже синими и фиолетовыми венками и полосочками растянутой кожи. Кажется, он как будто немного светится изнутри. – Но как же… – Саня, – Андрей поднимает голову и смотрит с обиженным и испуганным выражением лица, его пухлые и нежные губы дрожат, как у ребёнка, который собирается зареветь. – Зачем ты так со мной? – Но я же ничего… – Как – ничего! Ты мне впендюрил, обрюхатил меня. Разве я могу ходить беременным, я же мальчик! Что мне теперь делать?       Живот Андрея быстро растёт, выпирает вперёд и всё ярче светится изнутри. Сашка ясно видит внутри темно-красный и прозрачный эмбрион – маленького человечка. – А как он выйдет… – Раньше надо было об этом спрашивать, когда ты мне засаживал! – Андрей охает и хватается за живот. – Блин, толкается… футболист! Сашка как зачарованный кладёт ладонь на мягкий живот, нащупывает выпирающую крохотную пяточку – и чувствует мягкий толчок изнутри…       Он просыпается весь мокрый, смущённый и перепуганный и долго гадает, что всё это может значить. С такими снами, наверное, нужно идти к психологу… или уже к психиатру? Но хрен бы там, он для них всех уже больной или ненормальный, раз испытывает влечение к человеку своего пола. Остальное, так сказать, осложнения основной болезни. А Сашка не согласен, чтобы его лечили от любви к Андрею. Если он слегка сошёл с ума, то пусть так и будет.       Просто Сашка тоскует по Андрюше в разлуке, хочет его видеть и мечтает привязать к себе. Отсюда и подсознательное желание его оплодотворить, как женщину. Заделать ребёнка, привязать к себе пузом. Посадить беременного, голого и босого на кухне, никуда не выпуская.       Истолковав свой сон подобным образом, Сашка немного успокаивается, но всё равно слегка замирает, когда в игре нужно передать мяч Андрею. А тот не понимает и сердится: ну что ты тормозишь, Сань, на тебя это не похоже.       Сашка уверен, что у него не будет детей (если Андрей с помощью медицины не подарит ему копию себя), не будет семьи и другого партнёра. Андрей, может, и сумеет когда-нибудь «вылечиться», любил же он раньше девушку, ему нравилось с ней спать. Вдруг встретит ещё какую-нибудь красавицу, заведёт семью, наплодит детишек. Он точно би, а может, и гетеросексуал, просто связался не вовремя с парнем. Сашка же – нет, он влип, попал, пропал. Любуется красивой женщиной – а перед глазами изящное тело Андрюши, послушно и беспомощно распластавшееся под ним на покрывале, нежное, молочно-белое; так и хочется прижать его к себе, погладить, воплотить фантазию в реальность. Смотрит порнуху, гейскую ли, обычную ли, – прикидывает, удастся ли попробовать такое с Андрюшей, сможет ли его неопытный и стеснительный любовник заглотить так же глубоко, и дрочит свой член, представляя, что входит в него, такого узенького и горячего, мысленно слыша его сдавленные стоны и крики, и кончает себе в кулак, но как будто ему на лицо. Ничего не поделаешь: он однолюб и полюбил парня. Он уже не сможет заниматься сексом с кем-то другим, даже ради размножения, тем более не сможет привязаться к кому-то, создать отношения.       При этом Сашка не хочет воспринимать Андрея как свою женщину и больше всего боится, что тот изменится, обабится, начнет ходить, виляя бёдрами, что в его голосе появятся те всем известные жеманные и томные нотки. Но пока они иногда появляются только в самые интимные их моменты, когда Сашка активно массирует пальцами и членом Андрюшину простату, и это у Андрюши выходит не вульгарно, а очень даже мило. В остальные моменты это всё тот же Андрей – спокойный, немногословный, мужественный. Он и должен быть таким – взрослеющим юношей, молодым парнем.       Иногда Сашка фантазирует на тему, что бы было, если бы Андрей родился девочкой, или если бы он сам пришёл в мир в женском теле. Но всё это фантазии. Высшие силы распорядились так, что их души живут в мужских телах. Видимо, такова Сашкина судьба – любить парня, и вовсе не платонически. А Андрею, видимо, выпало эту любовь терпеливо принимать и мучиться, решая внутренние противоречия, и всё равно трепетно беречь, ценить эту неестественную связь, вкладывать всю душу, все силы и постоянно вытягивать, вытаскивать на своей доброте и нежности их отношения. Тяжёлую ношу ему приходится тащить. Особенно если вспомнить, с какой кринжовой ситуации всё началось…