Vita Somnium Breve

Клейн во снах Леонарда всегда мягкий и податливый. Солнечно улыбается, нежно проводит кончиками пальцев по лицу, едва задевая уголок губ, а затем оставляет на лбу лёгкий, целомудренный поцелуй. Леонард знает, что тот бы не стал так делать в реальности, и сердце предательски ноет от осознания того, что всё это — не более чем плод его воображения. Маленькая фантазия, которую он себе позволяет в тайне ото всех. Порой, проснувшись, он воровато окидывает взглядом окружающее пространство, силясь понять — не прознал ли кто-нибудь о том постыдном, что творится в его голове. В сознании слышится ехидный голос старика о глупых юнцах, но он стоически выдерживает поддразнивающие комментарии и идёт умываться, начинать новый день. В конечном итоге, Паллез может лишь догадываться, о чём думает в этот момент Леонард. Бессонным не нужно столько спать, но как он может противиться соблазну увидеть Клейна таким нежным, любящим и настолько близким, что перехватывает дыхание? Леонард слаб, он знает это. После того, как он узнал, что его единственный друг всё ещё чудесным образом жив, он не мог остановиться. Иногда его сны бессознательны и хаотичны, как у всех нормальных людей. Из этих снов он обрывочно помнит жар переплетающихся тел, тяжёлое дыхание на ухо, затуманенные желанием карие глаза и жаркий шёпот, вновь и вновь со стоном повторяющий его имя. На утро после таких снов он просыпается с мокрыми, липкими от спермы штанами и бешено колотящимся сердцем. Такие сны Леонард старается не вспоминать. Даже старик тактично молчит, словно бы ничего не заметив. Временами он изо всех сил сдерживается, чтобы тайком не проникнуть в сон Клейна — Леонарду до кончиков дрожащих пальцев хочется узнать не снится ли он ему. И если снится, то как?.. Однако такие мысли он старательно гонит от себя прочь. Ему то ли страшно узнать правду, то ли страшно, что кто-то узнает правду о нём. Интересно, все ли благословенные мистера Шута видят осознанные сны? По позвоночнику пробегает дрожь от одной даже мысли об этом. Нет, он не сможет. Это выше его сил. Во время собраний Клуба Таро он может лишь благодарить Богиню (на сколько это богохульно — молиться одному божеству, сидя, как на ладони, перед другим?), что плотный клубящийся вокруг туман не позволяет другим увидеть его горящих взглядов, которые он кидает в сторону Клейна. Впрочем, он не сильно обманывается. Леонард готов поставить все свои фунты на то, что мисс Справедливость всё замечает, просто тактично молчит. Возможно, замечает и мистер Шут, но какое "Ему" дело до переживаний простых смертных? Клейн, сидящий по диагонали от него, даже не смотрит в его сторону в такие моменты, и, положа руку на сердце, Леонард не знает, что бы делал, если бы его однажды поймали на том, как он беззастенчиво пялится. Вероятно, мгновенно потерял бы контроль над собой от смущения. — Мистер Звезда?… — раздаётся откуда-то сбоку, и он переводит расфокусированный взгляд в сторону голоса. — М-м? Ох, прости, что ты сказал? Мистер Луна — Эмлин, теперь он в этом убеждён — раздражённо закатывает глаза, вероятно, мысленно проклиная того последними словами и ворча Прародительнице о тех испытаниях, которые посылает ему судьба. Закатывания глаз не видно, но сангвина нетрудно читать даже сквозь плотный серый туман. — Я сказал, что в этом задании понадобится ваша помощь, какую цену вы запросите? Леонард рассеянно смеётся, как бы извиняясь за свою невнимательность, и включается в обсуждение задания. С другого конца стола, где сидит Клейн, ничего не слышно, но он готов поспорить, что тот мысленно насмехается над его излишней расслабленностью и невнимательностью перед другими членами Клуба и перед Шутом. Они довольно быстро приходят к соглашению. Чем выше становится их средний уровень последовательности, тем сложнее становятся задания, иной раз опасность то и дело дышит им в спину, грозясь немедленно отправить их всех прямиком в чертоги Богини. Но Леонард готов был рисковать снова и снова просто ради возможности каждую неделю видеть Клейна, пока в голове набатом стучит "живой". Возможно, кто-то посчитал бы его мотивацию глупой, незначительной, совершенно не стоящей внимания, но… для него это было стимулом двигаться вперёд. Стимулом жить. Леонард осознаёт, что это нездорово, что заключать свой смысл жизни в одном единственном человеке попросту неправильно, но ничего не может с собой поделать. Возможно, ему стоило бы взять пару консультаций у мисс Справедливость. Возможно, стоило бы перестать нестись прямиком в бездну с широко раскрытыми глазами. Клейн наверняка не одобрил бы его странную зацикленность на нём. Все эти мысли беспорядочно кружатся в его голове, а затем Леонарду снова снится сон, где Клейн доверчиво прижимается к его боку и задумчиво мычит себе под нос неизвестную мелодию. В груди неумолимо разливается тепло, а уголки глаз предательски пощипывает. Вот бы так было в жизни. Он не смеет быть слишком жадным, но всё-таки, всё же… … Его внутренние мольбы были однажды услышаны кем-то из высших существований, но, как оно всегда и бывает, в совершенно не том виде, в каком стоило бы. Их маленькое путешествие в книгу грозится стать настоящей катастрофой для Леонарда, когда они добираются до величественного древнего дворца. Он смог взять под контроль большую часть своих диких, необузданных мыслей, и всё же маленькие крупицы продолжают безжалостно просачиваться наружу. Клейн прозвал это чудовищное пространство Залом Истины и словно бы сам не рад находиться тут. Они идут очень близко друг к другу во избежание возможной опасности, мисс Справедливость так же доверчиво жмётся к другому боку Клейна, а Леонард усиленно продолжает декларировать про себя выученные когда-то стихи, чтобы случайно не подумать о том, что в реальности от Клейна наверняка очень вкусно пахнет. Их духовные тела не источают даже тепла, что уж говорить о другом. — У этого парня что — пластинку заело? Это уже третий стих подряд, и ни один из них не его собственного сочинения, чем он вообще занимался в бытность Полуночного Поэта? — ворчит "про себя" Клейн. — Агрх, нет, прекрати об этом думать, сосредоточься! — Можно подумать, зачитывать чужие стихи это что-то дурное, — не может не буркнуть "в ответ" Леонард, а затем снова абсолютно бесконтрольно допускает очередную мысль вслух: — Хах, в этом образе он выглядит довольно круто и сурово, а по итогу всё равно всё тот же Клейн. Я скучал по его ворчанию. Хе-хе. Такой милый… Одновременно с последней отзвучавшей мыслью происходит несколько вещей — в мыслях Клейна определённо что-то взрывается, и тот поток мысленных бормотаний, что рождается в его сознании, абсолютно невозможно разобрать даже прекрасно слыша всё вокруг, мисс Справедливость издаёт неидентифицируемый высокий звук в своих мыслях, пока от удивления прикрывает рот ладошкой, а Леонард спотыкается о воздух, пока каша в его голове выплёвывает оправдания как в мыслях, так и вслух, что, впрочем, не имеет в Зале Истины существенной разницы. Он видит, что на долю секунды кончики ушей Клейна вспыхивают алым, и чувствует раздувающийся мыльный пузырь в груди, за которым тут же следует взрыв восторга. Насколько далеко может пойти его румянец? Леонард старается перебить эти мысли чем-то другим, потому что если его сны полезут на поверхность, он скончается от стыда прямо тут. Даже яростный взгляд незнакомо-знакомых глаз не может заглушить бурлящих эмоций, которые вот-вот подтолкнут его к самой грани. — Ты! — не своим голосом шипит Клейн вслух, а следом за этим вдогонку летят его беспорядочные мысли: — Что он творит, нет, что он… О чём он говорит? М-милый? Нет-нет, успокойся, он совсем не это имел в виду. О, Богиня, почему я… Успокойся-успокойся-успокойся! Ты что, хочешь, чтобы я потерял контроль? Конечно нет, Леонард никогда не думает прежде чем что-то сказать! Но ведь только что он именно что подумал! Его мысли продолжают нестись вскачь, пока в головах Леонарда и мисс Справедливость мелькает лишь озадаченное: — Богиня? Разве он не благословенный мистера Шута? Или "Его" отношение к вере своих последователей довольно гибкое? — Мистер Мир так забавно смущается, любопытно, что будет, если раздразнить его ещё больше? — тут же невольно думает мисс Справедливость, не зацикливаясь на предыдущей мысли, а затем строго одёргивает себя. — Ох, Одри, ты не можешь так думать! Простите меня, мистер Мир! Так мистера Звезду зовут Леонард? Как много информации… А в груди Леонарда ворочается что-то тёмное от случайно услышанной мысли мисс Справедливости. Буря эмоций покрывается тонкой корочкой льда, а затем лопается и падает вниз. Он теперь не уверен в том, что сможет проводить консультации у… Одри. Разумеется, заметить эту манящую, волшебную, влюбляющую в себя сторону Клейна, может не только он. У него была эта глупая, безосновательная иллюзия, что настоящий Клейн — он только для него, только Леонард знает самые глубины души этого человека. А теперь в этот хрупкий мир аккуратно проникают аккуратные женственные пальчики мисс Справедливость. Голова абсолютно пуста, мыслей никаких нет, и хотя бы за это Леонард может себя похвалить. Однако пустота, разливающаяся в груди, не даёт нормально дышать. Он затихает, а затем начинает неловко смеяться. Клейн всё ещё потерян в своих мыслях, и изо всех сил пытается вернуть себе контроль над ситуацией. Он ничего не замечает, а вот Одри кидает на Леонарда быстрый взгляд, но не позволяет своим мыслям разгуляться. Не здесь. Спустя какое-то время хаос успокаивается, и они продолжают продвигаться дальше. Клейн никогда не забывает о поставленных задачах, он чрезвычайно сосредоточен и очень много анализирует по пути, выкидывая все лишние мысли из головы. И всё же… всё же пару раз он невольно кидает взгляд на расслабленного внешне Леонарда. Леонард не смотрит в ответ. … Когда выясняется, что Клейн пропал, у Леонарда темнеет в глазах. В голове проносится тысяча и одна мысль, а дыхание панически учащается, и только лишь благодаря Паллезу, он вновь начинает дышать ровно. Все четыре головы мисс Посланницы в растерянности смотрят на него, но продолжают слово за словом делиться информацией. Когда в голове раздаётся голос старика об Амоне, Леонард почти теряет над собой контроль. — Вот так, дыши, — старческий голос монотонный и успокаивающий, и Леонард невольно следует за ним и приходит в чувство. Коротко передав информацию мисс Посланнице, он снова ощущает головокружение. "Она" больше не произносит ни слова и тут же исчезает в духовном мире. На секунду ему кажется, что он снова вернулся в тот день, когда обнаружил бездыханное тело Клейна рядом с таким же холодным и неподвижным телом капитана. Волна ужаса, беспомощности и чудовищной вины накрывает снова и снова, пока он кое-как не возвращается в реальность. Руки трясутся, и всё, что он может сделать — это тут же упасть на колени и молиться так, как, возможно, не молился никогда. Леонарду кажется, что в этот момент он может уверовать в кого угодно, лишь бы Клейн нашёлся, лишь бы был жив, цел и невредим. Но если он и правда столкнулся с Амоном, то единственный, кто может ему помочь — это мистер Шут. Глубокое чувство ненависти к своей собственной слабости вновь и вновь накатывает на него, но он продолжает гнать эти мысли подальше и нараспев произносит: "Шут, что не принадлежит этой эпохе…" Позже, во дворце над серым туманом Леонард жадно впитывает в себя размытый силуэт Клейна и дышит прерывисто, словно боится, что малейшее лишнее движение может сдуть хрупкий образ. Сердце сжимается от беспокойства и какой-то скулящей, больной волчьей тоски. Клейн выглядит смертельно уставшим и вымотанным. Факт того, что он уже святой третьей последовательности — лишь пустой звук против мифического монстра, прожившего тысячелетия. Внезапно в голове вспыхивает злость на Шута. Как "Он" мог так грязно использовать "Своего" самого преданного последователя? Как "Он" мог подвергнуть жизнь его — Леонарда — Клейна такой чудовищной смертельной опасности? А потом сам же пугается своих мыслей и украдкой бросает взгляд на противоположный от Мира конец стола. Шут, распространяя вокруг жутковатую божественную ауру, вовсе не выглядит задетым его богохульными мыслями. Всё та же таинственная лёгкая улыбка на губах и абсолютно незаинтересованный вид. Словно бы "Он" и не сражался с ангелом первой последовательности, а просто немного навёл порядок. Возможно, с "Его" точки зрения так и есть. И хотя мистер Шут всегда был дружелюбен к ним, Леонард больше не смеет столь безрассудно обвинять "Его", мысленно извиняется и вновь возвращается взглядом к Клейну. На самом деле его злость была направлена только на него самого. Сжимая руку в кулак под столом, Леонард клянётся, что как можно скорее достигнет ангельского уровня и встанет плечом к плечу рядом с Клейном, чтобы тот не нёс на себе эту непосильно тяжёлую ношу в одиночку. Мистер Шут во главе стола — молчаливый свидетель этой клятвы. … Их с Клейном периодические беседы в мире над серым туманом кажутся Леонарду ожившим сном. Иногда он намеренно щипает себя как можно больнее, а потом вспоминает, что духовному телу нельзя причинить физический вред, и что происходящее тут — реальность лишь наполовину. По Клейну видно, как он сильно тоскует по нормальному человеческому общению, и Леонард охотно делится с ним этим, закрывает потребность в общении с людьми одним только собой. Он болтает невероятно много, рассказывая о самых разных глупостях или об очень значительных миссиях Красных Перчаток — Клейну он доверяет и не скупится на подробности. А тот только тепло улыбается, и его — в самом деле его! не Германа! — глаза изгибаются полумесяцами. Улыбки эти малозаметные, но от каждой грудь Леонарда горит самым ярким в мире огнём. В такие моменты он и правда ощущает себя Звездой. И если его Миру нужна самая жаркая и яркая Звезда, согревающая всё вокруг, он с удовольствием станет ею. — Мой дорогой поэт, — однажды случайно роняет Клейн, и в голове Леонарда, кажется, взрывается сверхновая. Он на добрую минуту зависает в прострации, не зная, как реагировать. Сердце бешено колотится где-то в ушах, лицо и шея по ощущениям горят ярко алым, а в горле сухо, словно в самой жаркой пустыне. Духовные тела не способны ощущать всё это, напоминает себе Леонард, но он ощущает. Клейн осознаёт свою ошибку не сразу, и тут же сбивается и начинает заикаться, оправдываясь. Смущение его впервые так явно и ощутимо бьёт ключом с тех самых пор, как они покинули Зал Истины, и Леонард не может удержаться — счастливо и заливисто смеётся, а после привстаёт со своего места и наклоняется ближе к Клейну: — Повтори. Сразу после этого его мгновенно выкидывает из Замка Сефиры, но он ни о чём не жалеет. Воспроизводит в голове на повторе раздражённо-потерянное смущение на лице Клейна и не может перестать широко улыбаться. Старик ворчит где-то на периферии и периодически отвешивает неприятные комментарии на тему его интеллекта, но Леонард не обращает внимания ни на что. Ведь он "Его дорогой поэт". С того самого дня его сны наполняются этой фразой в самых разных вариациях. Клейн нежно шепчет: "Мой дорогой поэт", когда они стоят под светом багровой луны у алтаря. Клейн ехидно зовёт его: "Мой дорогой поэт", когда они сидят на пикнике где-то на окраине Лоэна. Клейн высмеивает его неумелые поэмы со словами: "Мой дорогой поэт", а потом, извиняясь, целует его где-то между ухом и щекой. Клейн со стоном выдыхает ему в ухо: "Мой дорогой поэт", отчаянно хватаясь за шею Леонарда, пока насаживается на него сверху. После последних видов снов Леонард старается избегать прямого взгляда на предмет своих фантазий во время собраний Клуба Таро или их личного общения вне расписаний. И если во втором случае он ещё может скрыть свои неловкие ужимки и закушенную губу (ну, он надеется, что может), то во время общих собраний вполне справедливо опасается наблюдательной мисс Справедливости. "Остерегайтесь Зрителя!" — не по таким, конечно, глупым причинам он планировал остерегаться потусторонних пути Зрителя. Если Одри и замечает что-то, то умело делает вид, что ничего не происходит. У неё ворох своих проблем и забот, и лишь однажды она прозрачно намекает Леонарду, что её сердце никем не занято, особенно мистером Миром — для неё Клейн её пациент и самое большое хороший и надёжный друг. Леонард глупо отшучивается, но какой-то тупой крюк, застрявший в сердце, наконец, отпускает. И даже несмотря на то, что в мире творится хаос и разруха, он чувствует, что наконец может дышать. … Когда на собрании впервые за всё время отсутствует мистер Мир — все чувствуют тяжесть и тревогу в сердце. Леонард больше не паникует, как это было раньше, но с тоской перекатывает странную горечь на языке. Он не успел сказать так многое. События слишком быстро развиваются, и он ощущает лишь глухую боль под рёбрами, когда слушает речь мистера Шута. "Он" ощущается иначе — более древним, более жутким, более божественным, но в то же время парадоксально более человечным. И когда, смаргивая влагу в глазах, поднимает взгляд на мистера Шута, Леонард что-то смутно ощущает. Манера общения их божества изменилась, невольно напоминая того студента-выпускника из Тингена, которого он однажды встретил и с тех пор не смог отпустить из сердца. Почти никто из присутствующих не может этого заметить — в конечном итоге, они никогда по-настоящему не знали Клейна Моретти. Только мисс Справедливость задумчиво хмурится, но ничего не говорит. Губы Леонарда беззвучно двигаются, неуверенно по-слогам обращаясь к "Нему", пока слушает наставления его божества. И если "Его"… нет, его желание было таково, Леонард собирается стать самым лучшим поэтом на всей планете и в поэмах своих возносить молитвенные оды ему. Шут спокойно улыбается им всем и на секунду дольше задерживает свой взгляд на Леонарде. В мгновение красное свечение возвращает их всех обратно. Он безостановочно моргает, пытаясь привыкнуть к дневному свету, а затем опускает взгляд на золотую монету в ладони. Леонард медленно подносит монету к лицу и трепетно касается её губами. Паллез на периферии сознания понимающе молчит. Он не знает, что творится в голове у его носителя, но смутно о чём-то догадывается. Ворчит про себя, не зная, плакать ему или смеяться от этого поистине богохульного зрелища, которое представляет из себя Леонард. В небе ярко сияет солнце, люди не спеша идут мимо странного молодого человека с романтичной аурой поэта. Он поднимает глаза вверх, устремляя свой взор куда-то в небеса и улыбается. Впереди ещё много дел. fin