***
И вечный бой. Покой нам только снится. И пусть ничто не потревожит сны. Седая ночь, и дремлющие птицы качаются от синей тишины. «Вечный бой» — Иосиф Бродский
Рано-рано утром всегда холодно, так было даже в горячем, кровавом Афганистане, а в Лондоне, где почти не бывало солнце, и подавно. В это время всегда мало людей, а те, кто выползает на улицу, в большинстве своём являются либо одинокими пьяницами, либо охранниками, возвращающимися с ночной смены, либо собачниками, пытающимися приучить породистых щенков к туалету вне дома. А ещё рано утром гуляет Джон Ватсон. Он просыпается от своего же крика, рассеянно озирается по сторонам, понимает, что пребывает в Лондоне, потирает переносицу и начинает собираться. Действия всегда машинальные, ни над одним Джон не задумывается. Он просто натягивает привычную одежду, с горем пополам расчёсывается дрожащими рукам и не зевает, чтобы не создавать лишнего шума, чтобы не привлекать внимания. Физически Джон находится в безопасном Лондоне, где новая жизнь искрит и развивается, а вот ментально — до сих пор на войне, где не было место покою, где нельзя было спокойно спать, где виски седели не от старости, где пыль проникала глубоко в лёгкие и навечно оседала там, не отпуская. Навечно осел и Джон. Афганистан не отпускает его. Он вытаскивает из ящика новую пачку вонючих сигарет, пихает её в карман куртки и тихо, передвигаясь бесшумно (насколько это возможно с хромой ногой и тростью), закрывает дверь, неуклюже спускается по лестнице, а на улице идёт, куда глаза глядят, куда ноги поведут, куда понесёт чутьё. В голове царствует противный звон, от которого пухнут уши и сосёт под ложечкой. Это медленно убивает что-то внутри, ну или не убивает, а просто стремительно калечит, уродует и терзает, не даёт нормально дышать. Джон усугубляет ситуацию с воздухом и закуривает одну из сигарет. Она не самая качественная, не самая приятная на вкус и запах, но Джону кажется, будто чего-то лучшего он совершенно не заслуживает. Он выжил (пусть и остался навсегда калекой), ему с этим безусловно повезло, но по ощущениям он бесконечно виновен перед теми, кто остался там. У большинства были семьи и люди, которые ждали, а у Джона никого. Сестра не в счёт, отношения с ней настолько натянуты, что любое неосторожное действие рискует лопнуть эту «струну» с оглушительным звоном и с ударом. Мыслей и убеждений, вызванных виной и страхом, бесконечно много. Все они давят на мозг, от чего голова невыносимо болит. Джон вечно бежит от этого, кидается на помощь каждому встречному-поперечному, таскается за «психом» Шерлоком и флиртует чуть ли не со всеми красивыми свободными девушками. Так проще. Джону удобно вечно уходить от проблем и кошмаров. Шерлок называет это глупостью, говорит, насколько подобное безответственно и говорит, что людям «с маленькими интеллектуальными способностями» после стресса стоит обратиться к специалистам за помощью. Джон именно это и делал, пока не понял — никаких результатов нет, а снова и снова пересказывать всё увиденное на войне стало невыносимо. Намного легче уходить от проблем. Больная нога немного ноет, напоминает о позорном (?) спасении, а невозможность дышать сковывает лёгкие. Там слишком много пыли, песка, камней и пепла от взрывов. Умом Джон понимает — его органы чисты, не мог там остаться мусор, но паранойя и стыд, вещи иррациональные, убеждают в обратном. Оно становится бесконечной пыткой, которую невозможно заглушить, но от которой возможно отвлечься путём работы с Шерлоком и написания блога. Наверное, вина мучает от того, что Джон был не простым солдатом, а врачом, тем, кто обязан был спасать жизни раненым, обеспечить им возможность вернуться домой к семьям. И со своей задачей удавалось справиться, но не всегда. Память безжалостно запечатлела каждого, кого не удалось вовремя зашить. Казалось, их больше тысячи, или же воображение дорисовывает новые и новые образы. В любом случае Джону бесконечно плохо и мерзко с самого себя. Он не справился со своей миссией. Гуляя по утреннему городу и видя пожилых женщин с щенками, Джон испытывает невероятное по масштабам чувство вины. Ему кажется, будто очередная старушка завела собаку из одиночества, вызванного смертью сына, которого не спас врач. Почему-то Джон уверен — именно он обрёк чьих-то родителей на вечную тоску, которую невозможно прервать. «Бога ради, Джон, ты же врач и должен понимать, что нельзя винить себя за каждого подстреленного солдата! Ты не мог спасти всю эту гору трупов!» — заявил как-то Шерлок, и Джон едва сдержался от того, чтобы ему вмазать. Шерлок не понимает, каково это — вернуться с войны, когда ты не смог кого-то спасти, он вряд ли бы запомнил имена даже тех, с кем спал бок о бок долгие месяцы. Шерлок бы включил «холодную голову», потушил бы сердце и не стал бы бродить по улицам после кошмаров, выкуривая сигарету за сигаретой. И как же Джон жалеет, что не может так же. Он неосознанно возвращается в квартиру, максимально тихо заходит в неё и, сухо поздоровавшись с Шерлоком, идёт собираться на работу. Кажется, сосед что-то говорит или требует, но звон в ушах слишком силён, чтобы обращать внимание на очередные капризы «единственного в мире консультирующего детектива». Пусть он замолчит хотя бы на пару минут, а лучше — на час. — Джон, я с тобой разговариваю! — Шерлок вскипает. Его голос бьёт по ушам, вынуждает Джона вырваться из привычной инерции, взглянуть на мир трезво. Слышится отвратительная трель телефонного звонка, Отвратительно. — Чего ты хочешь, Шерлок? — Чтобы ты прекратил барахтаться в своих воспоминаниях и подал мне телефон, он уже три минуты звонит! Джона передёргивает. Он смотрит на Шерлока бирюком, сжимает кулаки и старается вспомнить дыхательные упражнения от своего психотерапевта. Она утверждала, будто это помогает укротить гнев. — Ты сейчас пытаешься заниматься этими дыхательными упражнениями? Чем я тебя так раздражаю? Прекрати злиться на правду, это глупо, а ты вроде врач и должен понимать, что не стоит руководствоваться чувствами. Просто подай мне телефон, пока он не разбудил мисисс Хадсон! Джон засовывает руки в карманы, чтобы точно не ударить своего соседа. Только не насилие, только не снова, только не по отношению к единственному близкому человеку. Необходимо контролировать себя. — Джон, поступи, как умный человек, прекрати думать об Афганистане и принеси мне чёртов телефон! Вдох. Выдох. Однако Шерлок не успокаивается. Кажется, он пытается бросить курить и его раздражает то, что Джон постоянно курит ночами, оставляет за собой столь прекрасный запах, не дающий ломки успокоиться, и не извиняется. Возможно, в раздражении Шерлока виновато и откровенное лицемерие Джона, утверждающего, будто при желании возможно избавиться от любой зависимости и он обязательно поддержит. Ни черта не поддерживает в итоге, курит за спиной и ни одну пачку. — И прекрати думать, будто твои глупые прогулки ночью сделают тебя счастливым, ты всё ещё остаёшься калекой! — А ты поступи, как умный человек и не лишай меня того, благодаря чему я не пристрелил ни тебя, ни себя, ни кого-то ещё. Хотя бы раз, Шерлок, побудь нормальным человеком, не веди себя, как сволочь, и промолчи. Тебя не касается, как я справляюсь с болью. Мне поддержка нужна, а от кого мне её ждать? От сестры-алкоголички? От коллег? От кого, Шерлок? Меня даже лучший друг принять не может. Я не говорю про понимание, ты на это не способен. Я говорю про принятие, Шерлок. Да, я вечно страдающий калека и не могу отпустить прошлое! Да! Я идиот, который продолжает страдать от своего же решения пойти на войну. Да, я, как последний идиот, виню себя за смерти моих товарищей! Да, Шерлок, я идиот! А сейчас попрошу тебя, как человека, а не сволочь, закрой рот и дай мне спокойно собраться на работу, хорошо? Я не спал половину ночи, потому что гулял! И эти прогулки, Шерлок, помогают получше моего лучшего друга, представляешь? Мне плохо, Шерлок, мне ужасно плохо. Просто замолчи, прекрати мучить меня ещё больше! Джон сперва не понимает, что это он произнёс, смотрит, как удивлённо раскрываются глаза Шерлока, как он прикрывает рот и начинает о чём-то думать. Джону сейчас слишком плохо, чтобы исполнять обязанности хорошего друга, а ещё больно от правды. Он так отчаянно цепляется за ночные прогулки, находит в них нечто вроде утешения и не может никому позволить это забрать. — До вечера, Шерлок. Ответа Джон не дожидается. Он быстрым шагом (насколько это возможно с больной ногой) направляется на выход, а до работы не запоминает дорогу. Всё происходящее видится, словно через огромную толщу воды, поглощающую шумы и искажающую картинки. Видятся только кривые силуэты. Примерно так же воспринимаются и пациенты, с которыми приходиться общаться инерции. Везёт с тем, что жалобы у всех плюс-минус одинаковые. В основном это мамы с детьми-школьниками, подхватившими очередной вирус. Рецепты на лечение приходится штамповать, словно конвейеру детали для игрушечных машин. В себя Джон приходит ближе к обеду. Он выпивает крепкого кофе, умывается ледяной водой и выходит подышать на улицу. Там в голову подкрадываются мысли о ничтожности жизни. Неудачная карьера военного, инвалидность, одиночество, работа обычным врачом, принимающим пациентов в клинике без разбору, тут о карьерном росте можно и не мечтать. Объективно всё лишено радужных красок. Объективно Джон безумно одинок, пока вокруг него толпы людей, среди которых есть неплохие люди, в чьей жизни царствует спокойствие. Их Джон неосознанно отталкивает от себя, продолжая искать буйства, что маскирует одиночество, не позволяет о нём задумываться. Безумие есть рядом с Шерлоком. С ним Джону даже комфортно, пока Шерлок не начинает лезть в душу, пусть и с не намерением обидеть. Иронично, что Шерлок сделался единственным источником ментального, а не физического тепла… Коллеги шутят о том, что Джон выглядит, как Хаус со своей тростью. Эдакая британская версия, но без гениального ума и способности решать сложные задачки. Всем весело, а Джон привычно фальшиво подхватывает веселье, строит из себя прилежного парня и делает всё, чтобы раздражение не выплеснулось ни на кого. Это удаётся. Дорогу до дома Джон запоминает плохо. Он ловит такси, добирается до квартиры, где уже более бодро здоровается с Шерлоком, делая вид, будто утреннего срыва не было. Шерлок хмурится, говорит, что занят и принимается смотреть в стену, наверное, снова погружаясь в свои чертоги разума. Это своеобразное облегчение.***
Ночью Джон привычно просыпается от собственного крика, озирается по сторонам, тяжело вздыхает и принимается по инерции собираться на прогулку. Снова всё происходит, как в плотном тумане. Однако в этот раз что-то идёт не так. Джон выходит из комнаты и видит Шерлока, одетого в пальто и шарф и сидящего на диване. Удивительно, но разбираться в этом нет никакого настроения, потому и Джон старается проскользнуть мимо. — Обычно ты собираешься медленнее, — произносит Шерлок и поднимается с дивана. — Пошли, постараюсь принять тебя, как ты выразился. Джон удивлённо хлопает глазами, но вскоре устало, но искренне улыбается. Он больше не один в своём вечном бое.***