tired and gone

Он прочёл множество книг, но, кто знает, может в библиотеке Горташа есть что-то, что даже он ещё в руках не держал? Гейл медленно двинулся вдоль полок, рассматривая названия на корешках. Некоторые обложки вообще были пустыми, но, когда Гейл брал эти книги с полок и открывал их, в основном он находил старые исторические справки или дневники учёта. Изредка попадались магические трактаты, но копии большинства из них он уже видел и читал — только пара рукописей была для него в новинку, и он отметил про себя, что следует узнать у Горташа, может ли он их одолжить. Так он обошёл почти весь стеллаж, ожидая лорда замка, но тот так и не появился. Когда Гейл уже собирался от скуки отойти и сесть в кресло — или вовсе выйти из кабинета и самому отправиться искать Горташа — его глаза зацепились за совсем неожиданную находку. «Язык цветов: 1000 и 1 способ рассказать о своих чувствах.» О, Магия, что здесь делает подобная книга? Горташ совсем не похож на человека, который будет таким интересоваться. Гейл не смог сдержать улыбки, представляя его лицо. Как забавно будет дразнить его... Гейл потянул книгу на себя, вытаскивая её с забитой военными архивами полки, но тут же остановился, когда на пол полетели листки плотной бумаги. Их было достаточно много, и Гейл в недоумении посмотрел на то место, где раньше стояла нелепая книга о цветах — оказалось, что между ней и другими книгами, да еще и между страниц, похоже, была вложена бумага. Спохватившись, он быстро наклонился, чтобы собрать не то затерявшиеся документы, не то вырванные страницы. Но когда Гейл поднял первый листок, он заметил пятна и линии и вдруг понял, что это были... Рисунки. Зарисовки, наброски и разные чертежи, нарисованные чернилами, маслеными красками и углем. Он оглянулся на двери, прежде чем смог себя остановить, как будто он был нашкодившим ребенком, но ничего не было слышно. Гейл снова посмотрел на рисунки. Чертежи относились в основном к Стальным Стражам и охранным механизмам, если судить по надписям. Гейл не сильно в этом разбирался, но все выглядело детальным и проработанным, с большим количеством заметок и расчетов. Это была тонкая работа, чистая и изящная, полная точных схем и прямых линий, и Гейл легко мог поверить, что это нарисовал Горташ. Да и кто, кроме хозяина кабинета, мог бы хранить на этих полках такие вещи? С другими — ну, все не так просто. На паре из них были изображены пейзажи, которые легко можно было узнать, просто посмотрев в окно из Башни на Змеиной Скале. Еще с полдюжины — неряшливые картины внутреннего убранства комнат. Линии ленивые и почти непрерывные, как будто художник думал о чем-то совсем другом и продолжал рисовать, не отрывая руки от бумаги. Он нашел один, как Гейл подумал, автопортрет, и на нем лорд еще с длинными волосами и своей хитрой кривой улыбкой смотрел прямо на него. В несколько прядей были вплетены маленькие золотые бусины, идущие рядами. Это... красиво… жаль, что он укоротил свои волосы. Почему?.. Последние рисунки из тех, что он подобрал — самая большая неожиданность. Если мельком посмотреть на первый лист, может показаться, будто там нарисовано много людей, возможно, присутствующих на каком-то собрании или закрытой встрече. Но чем дольше ты позволяешь себе вглядываться в него, тем больше понимаешь, что это — рисунок одного человека. Люди на фоне размытые, всего лишь нечеткие силуэты без лиц и особых деталей. Как и вся комната, они нарисованы грубыми быстрыми штрихами, будто человек, создававший это, не хотел и минуты тратить на такое бесполезное дело. Единственный человек, выделяющийся из всех этих резких фигур — мужчина посередине. Это тифлинг, отметил про себя Гейл, цепляясь взглядом за небольшие темные рога, венчающих его голову, и выглядел он острым, жестким и скучающим. С позиции художника видно его холодную улыбку, неестественно рассекающую лицо. Его глаза прикрыты, когда он смотрит сверху вниз на какую-то женщину подле себя, небрежно опираясь бедром о стол. Вокруг век у него татуировки, а одет он в изящный приталенный наряд, с завивающимися узорами по всему телу. Из-за пояса виден длинный изогнутый кинжал. Этот человек не кажется приятным. Гейл отвел взгляд, медленно двигая следующий рисунок из-под первого. Новая зарисовка была похожа на старую, только на этот раз тифлинг был полностью повернут спиной, его рога, как корона, выглядывали из-за распущенных волос. Он опирался одной рукой о стол, мышцы спины напряглись, пока он пролистывал какую-то книгу. Нарисованные смазанные тени выглядели как настоящие, а мужчина был прорисован с такой тщательностью, что на секунду создавалось впечатление, будто Гейл видит картину наяву. Он моргнул, неловко убирая листок в сторону. Контраст сцен был таким неожиданным, что волшебник мог только тихо выдохнуть. Очевидно, что на рисунке — спальня: в центре стояла кровать с темными заштрихованными балахонами с невнятным узором, а сбоку от нее был расположен небольшой столик с графином. Вся комната была затемнена, отображая время в тот момент, но даже так можно было разобрать того, кто лежал в постели. Нет сомнений, что это тот же тифлинг, что и на прошлых работах. Он лежал на животе, обернутый вокруг торса и части бедер тонкими простынями, которые едва ли могли обеспечить тепло. Хвост мужчины свисал с кровати, почти касаясь пола. Казалось, тифлинг спал, не заботясь ни о чем вокруг, пока художник медленно и кропотливо выводил линию за линией. Гейл чувствовал за каждой из них глубокую привязанность. Оставалось еще несколько рисунков, все они об одном и том же человеке, но больше не было ничего такого же интимно-близкого; ни на одном из них тифлинг не улыбался и не направлял взор на смотрящего. Рисунки были красивы, в них чувствовалось мастерство, хотя, из-за того, что волшебник никогда не слышал о картинах Энвера Горташа, возможно, он был самоучкой, который рисовал только для себя?.. Он собрал все рисунки в аккуратную стопку, возвращая их обратно на полку. С некоторым стыдом он подумал, что и так увидел много лишнего — вряд ли лорд хотел бы с ним поделиться чем-то настолько личным. По крайней мере, сейчас. Гейл шагнул от шкафа, но замешкавшись, остановился. С сомнением он глянул на книгу о цветах, все ещё зажатую между его рукой и телом. Он колебался несколько мгновений, но все же... Он же просто глянет одним глазком? Да и все наброски наверняка вывалились еще раньше. Решившись, Гейл медленно открыл книгу, пролистывая за раз несколько десятков страниц, чтобы посмотреть, нет ли и здесь каких-то лишних листов или огрызков бумаги. Когда он дошёл до буквы «M», он действительно наткнулся на ещё один рисунок. Последний. Будто на ложе из мелких цветов, лежал тифлинг. Его лицо было бесстрастным, как и на большинстве прошлых работ — не было ни жуткой острой улыбки, ни нахмуренного жесткого выражения. Его глаза были мирно закрыты, волосы, заплетенные с одной стороны в традиционные косы, аккуратно расстилались под его головой. Рога были обвиты тонкими цепочками, свисающими вниз и пропадающими среди горы цветов, как и светлые церемониальные одежды. В руках, сложенных на животе, у него был зажат знакомый изогнутый кинжал. А под тифлингом, под немереным количеством цветов, расползалась тьма, капающая с непрорисованных краев постамента. Разве он не мёртв? Гейл смотрел на мужчину ещё минуту, снова и снова прослеживая взглядом темные линии. Где-то они были слабыми и дрожащими, где-то нажим был чересчур сильным, а движения художника — резкими и прерывистыми. Затем он поднял глаза на разворот книги. Myosotis. Незабудка.