Et si tu n'existais pas

                              ***       Когда мы вышли из кинотеатра уже смеркалось. Светящийся полумесяц отливал медью на кристально чистой синеве неба. Вдали разлился нежный, перламутровый закат, а на нём маленькие оспочки белых звёзд. Я шёл под руку с Мадлен. — Вы бы хотели зайти куда-то, может вы проголодались? — предложил я ей, не зная, как подходить к дамам. — Не нужно, я не люблю есть на людях. Особенно в нашей честолюбивой, жеманной стране. Пойдемте ко мне.       Я был удивлён её предложению. Обычно звали мужчин к себе либо куртизанки, либо доступные женщины. Но она не была ни тем ни другим. — Право, неудобно заставлять вас готовить — тем более вы устали. — Не переживайте, — легко улыбнулась она, — все уже готово и требует лишь разогрева.       И когда её невесомая, лёгкая рука без перчаток скользнула по воздуху, а шальной ветер встрепал полы самого простого, белого сарафана, тогда я понял, сколько добра, души и прекрасного скрывается за этой холодной оболочкой, которую она безжалостно топит огнём ради меня. Сколько жеманных и претенциозных шкатулок с шёлковыми платьями, веерами из павлиньих перьев и белилами ходят по этим ухоженным улочкам со своими пуделями, источая сильный запах самых дорогих духов. Как много было в этих женщинах честолюбия, как правильно выразилась Мадлен, и сколько на манерных, напудренных личиках было высокомерия.       А она шла вопреки всем традициям. Её не волновало, что короткие волосы считаются стыдным, её не беспокоил загар "бедняков", слишком простая одежда, отсутствие духов и ручной, мужской, металлургический труд. И, видимо, она думала о людях хорошо до последнего: пригласить приятеля домой, будучи невульгарной, чистой женщиной — не это ли апогей светлых помыслов и вера в ближнего?       Я решил не идти наперекор Мадлен: — Ваш покорный слуга согласен. — О, прошу, не стройте из себя слишком уж джентльмена, это бы пошло сатиру-актёру, но никак не вам, — я был счастлив, что она понимает радость простого общения. Её чёрные ресницы взмахнули, как крылья бабочки.       Сев на аквабус, мы доехали до станции Маркот и шли до её дома около двадцати минут.                         ***       Они доплыли до её домика на небольшой лодке, пришвартованной на берегу. Над Фонтейном уже стояли ночные звёзды и еще более яркий полумесяц. На парче синего неба они сияли тихо и спокойно. Под голубоватыми соснами тихо покоились шишки, а голубая вода моря неспешно плескалась смиренным прибоем.       Дом стоял на возвышененной местности. Он был аккуратным, светло-желтым и выложенным из кирпича в деревенском стиле, около него возвышалась высокая, стройная ель и несколько маленьких лип. Руины никто особо не посещал, поэтому у Мадлен была возможность спокойно растить овощи, фрукты и ягоды на земле её родителей, доставшейся по наследству.       Монстры не приближались к её садам, охраняемым забором из железа, а руда в этой местности водилась в изобилии. Что и требовалось для её непринуждённой профессии.       Она жила за счёт своей маленькой плантации, рыболовства, ювелирных изделий под заказ и, когда было совсем невмоготу, Мадлен собирала всевозможные виды цветов и продавала пышные букеты. Она сочетала в себе женственность и мужскую непринуждённость и простоту.       Придя к порогу, Лини наслажденно огляделся, вдыхая свежий вечерний воздух и запах цветов: — И вы одна следите за этим? — Здесь нет ничего сложного, милейший, я живу очень размеренно и отчуждённо, чем же мне еще занять свой пыльный ум? — она открыла дверь ключом и зажгла лампы.       В её домике пахло сиренью и смолой. Чистые полы из дерева слегка поскрипывали, было видно зал с большим стеллажом книг, чайными сервизами и, видимо, старым ковром. Какая-то дверь в зале была приоткрыта. — Прошу, располагайтесь, друг, пока я буду накрывать на стол.       Лини не понравилось, что она заставляла его сидеть сложа ручки, а сама носилась с делами. — Мадлен, сейчас распространён тиф, пожалуйста, вымойте руки с мылом, иначе я не смогу спать спокойно, — слукавил он.       Удивившись этой новости, она прошла в ванную и тщательно намывала свои мозолистые руки. В это время юноша накрыл стол, соблюдая все правила столового этикета с быстротой молнии. Он даже успел поставить чайник на огонь. И с детской теплотой улыбался.       Войдя в приготовленную для неё кухню, зелёные большие глазки Мадлен слегка смущенно поглядели на Лини. — Спасибо. Вы здорово помогли, даже лучше многих хозяек накрыли стол, — хихикнула она, помешивая что-то, пахнущее рыбой.       Подав гостю тарелку, он был приятно удивлён, узнав суп де Пуассон. В наваристом бульоне плавали мягкие креветки, мидии и его любимая рыба.       Поблагодарил, от души похвалил и помыл за собой, несмотря на все уговоры хозяйки. — Где видано, чтобы гость мыл посуду? — Это в благодарность за ваш бесподобный суп. Вы бы знали, как я обожаю морепродукты, — улыбнулся счастливый Лини. — Я рада, что вам понравилось.       Из окна смотрели на них гроздья ещё неспелого винограда, обвив железные прутья. Когда в последний раз он видел живые, растущие плоды такого разнообразия среди суеты города? — Давайте прогуляемся по саду, — предложил романтик, вытирая руки полотенцем. — Пойдёмте, я покажу вам свои владения.       Прогуливаясь под блеклыми сумерками, они рассматривали молодые и созревшие ростки, отцветшие и цветущие цветки, причудливые фигурки фей, кораллов и рыбок из камня..       Мадлен даже успела показать ему грибницу и склад железа и минералов. Последней остановкой был маленький участочек с двумя близлежащими стульями. Перед ними стояла элегантная, будто бы укутанная лиловой дымкой, сирень и маленькая дорожка из гальки. Подёрнутая светлыми бутонами, сирень еще цвела, несмотря на июнь. — Почему ваша сирень цветёт в июнь? — Когда-то мой отец был видным агрономом и ботаником, даже ехал в Сумеру. Под конец жизни он вывел этот сорт, что отцветает лишь с наступлением сентября. Велел мне ухаживать за этим деревцем. — Она прекрасна, — тишина и умиротворение разлились по его венам, — как и вы.       Мадлен повернулась к нему. И в её глазах таяло всё, что было и происходит. Её вишнёвые губы смиренно приоткрылись, и, как лиственный шелест, прошёлся по воздуху её тихий вопрос: — Насколько сильно? — Слишком, чтобы произносить.       Почему он только сейчас заметил, что её губы были именно вишнёвыми? Над головой шелестело дерево. Он не думал ни о чем, протянув руку к тёплой женской щеке. И она прижала её своей ладонью.       Это было слишком сладким и слишком прекрасным опьянением, чтобы отказаться от него. Они закрыли глаза и замолчали. Этой тихой нежности не нужны были слова.       Он прижал вторую ладонь к свободной щеке Мадлен. И медленно, тихо и очень осторожно накрыл её горячие губы своими. Она поддалась вперёд, обхватив его шею своими обмякшими от удовольствия руками.       Больше не существовало ничего, кроме них, кроме двух влюблённых и разгорячённых романтиков.       Отстранившись, они смотрели в утомленные ожиданием радужки друг друга. Их губы и щёки пылали жарким огнём, а в животе запорхали маленькие огненные бабочки... Она обняла его спину, вдыхая каждой своей альвеолой незримую ласку и любовь. Закрыв глаза, они отдались поцелую. Лини медленно и осторожно обхватывал её алые, как закат, губы, углубляясь в безмерную нежность и мягкость.       Крепкая, рельефная спина иллюзиониста наконец-то попала в руки Мадлен. Она не думала ни о чем, просто наслаждалась единственным по-настоящему прекрасным моментом. Каждая клеточка тела насыщалась мякотью любви.. Отдышавшись, Лини посмотрел на нее и мягко улыбнулся: — Мадлен. — Да? — Спасибо. Он резко обнял девушку, прижимая все ее разгоряченное тело к себе. Лини хотел бы никогда не прекращать объятие. Он хотел бы навсегда остаться в ее тепле, в ее ласковых глазах и в сухожилистых руках. Лини крепко обнимал ее еще несколько минут. — Спасибо.