thank u dear

      Долгожданная тишина наконец-то окутала в свои объятия квартиру, позволяя двум уставшим супругам выдохнуть с облегчением. Дети утихомирились и сейчас видят десятый сон. А значит, и родители наконец-то могут отдохнуть.       Сокджин плюхается на диван, откидывая голову на спинку, прикрыв глаза. Мысли то и дело крутятся в его голове, не давая спокойствию и тишине взять контроль. День вышел не самым лёгким, но зато заканчивается на приятной ноте. Каким бы замученным и уставшим он не приходил с работы, настроение поднимается, когда по приходе домой его встречают радостные дети, что летят к нему в объятия, и любимый муж, с тёплой улыбкой наблюдающий за ними. Вся усталость снимается, как рукой или, как бы сказала дочка «по волшебству».       Улыбка сама по себе появляется на губах мужчины, стоит ему вспомнить об очередной порции объятий с детьми, что стала уже их маленькой традицией. Как дети рассказывали о проведённом дне в детском саду, прогулке с папой и совместном приготовлении ужина, где они, по большей части — Джин в этом уверен — выступали в роли моральной поддержки. Как дочка после трапезы потянула его в общую с братом комнату, дабы показать свои рисунки, а сын тем временем смиренно ждал своей очереди, чтобы рассказать о своей радости — собранном космическом корабле из лего, подаренном на день рождения. Сердце Сокджина билось чаще и сильнее, а переполняющая любовь к столь родным и прекрасным людям добивала его.       Прокручивая эти моменты в своей голове, он не слышит приближающиеся шаги, и только ощутив тяжесть на своих коленях, открывает глаза. Чонгук улыбается, потянувшись к растрёпанным волосам Сокджина, бережно зачёсывая чёлку за уши. Взгляд, наполненный нежностью и бесконечной любовью, непрерывно смотрел на него, заставляя бабочек в животе проснуться и порхать в медленном танце.       — Знаешь, мы вместе уже давно, а я каждый раз будто снова и снова влюбляюсь в тебя, — нежно шепчет Сокджин, обняв супруга за талию. — Будто и нет ощущения, что десять лет назад я сделал тебе предложение, а через пять — у нас родились Минджу и Бао, и на протяжении этих пяти лет мы это не раз обсуждали: готовы мы к этому или нет.       — Время летит быстро, и мы сами того не замечаем. Вспомни, вроде, только недавно ты нёсся ко мне в роддом с работы, стоило тебе узнать о моих родах, как ты первое время боялся брать детей на руки, а сейчас они уже в садик ходят. Пройдёт время, и нам их в школу отправлять. Самому не хочется осознавать, что они скоро вырастут. Да и мы не молодеем, — философски начал размышлять Чонгук, не замечая, с каким обожанием на него смотрит Сокджин. — Ты меня слушаешь?       — Ты что-то говорил? — любя шутит он в своей привычной манере, заставляя омегу прыснуть от смеха.       — Дурак. Скоро юбилей будет, а всё такой же любитель подурачиться.       — Я же знаю, что тебе это нравится, — приблизившись к лицу мужа, ехидничает он и оставляет поцелуй на щеке.       — Нравится, — бурчит Чонгук, тем самым сдаваясь. А через секунду улыбается, когда альфа притягивает его к себе, зацеловывая щёку, что стремительно покрывается румянцем.       Повернувшись лицом к Джину, он целует его в губы, обняв за шею. Нежно, чувственно. Им никто не может помешать в этот момент, они заняты друг другом. Трепет окутывает с головой, сердца бьются в едином ритме, а запахи медленно смешиваются в атмосфере комнаты. В солнечном сплетении скапливается тепло, разносится по всему телу при каждом поцелуе, а губы сами по себе растягиваются в улыбке. Джин, не прерывая поцелуя, осторожно ложиться на подушку, до этого небрежно положенную к изголовью дивана, и тянет за собой Чонгука.       — Вечность бы и делал, что целовал тебя, — шепчет Джин, заправив прядку выбившихся волос омеги за ухо. Чонгук большим пальцем поглаживает его по щеке, а после ложиться на него, устроив голову на широкой груди. Слушает, как бьётся его сердце, спокойное дыхание и прикрывает глаза. Тепло, окутавшее его, действует, как колыбельная, и он постепенно начинает засыпать. Чувствует, как длинные, слегка кривые пальцы зарываются в его волосы и нежно поглаживают кожу головы. Будь у Чонгука способность мурчать, он бы давно стал котом в человеческом обличье, а сейчас он лишь лужицей растекается в руках любимого альфы, довольно улыбаясь.       В комнате снова повисает тишина, разбавляемая лишь тихим сопением Чонгука. Даже самые громкие мысли в голове альфы давно утихомирились под влиянием любимого супруга.       — Ты сладко спишь, а я шепчу тебе, родной мой, — совсем тихо начинает напевать Сокджин старую песню, переделывая некоторые строчки. — Спасибо за день, спасибо за ночь. Спасибо за сына и за дочь. Спасибо за то, что средь боли и зла — наш тесный мирок ты сберёг, — каждое слово пропитано любовью. Бесконечной, искренней. Той, о которой они клялись, стоя перед алтарём. «И в радости, и в горе. И в бедности, и в богатстве.» Они пережили всё это. Несмотря на трудности, что встречались на их пути, они были вместе. Были друг у друга в самый сложный период жизни. Любили. Поддерживали. Слышали и слушали друг друга. Сколько ночей провели за разговорами, сбегая из дома, дабы встретиться в любимом укромном месте — в саду, — и не посчитать на пальцах руки. Родители — что Сокджина, что Чонгука, — были против их связи, но и это они пережили. Немало слёз было выплакано, немало нервных клеток потрачено, но сейчас они добились всего того, что когда-то хотели, будучи подростками. Своя квартира, два прекрасных ребёнка, работа со стабильной зарплатой и счастье. Несомненное счастье, что они дарят друг другу каждый день. В их семье царит идиллия и покой — и это, безусловно, их заслуга.       — В тебе что, проснулся дух Михаила Резникова? — произнёс Чонгук, с хитрой улыбкой на губах поднимая голову.       — Есть такое. А тебе не нравится? — облизнув нижнюю губу, интересуется Сокджин, заглядывая в глаза омеги.       — Мне нравится всё, что ты делаешь, и твоя любовь к старым и советским песням тоже. Последнее — это моя самая большая любовь, или, как сейчас говорят большинство подростков «моя римская империя», — уперевшись локтями по обе стороны от плечей мужа, Чонгук чуть склоняет голову, обводя черты лица, что за столько лет, проведённые вместе, стали родными. Целует в щёку и улыбается.       — Спасибо, родной, — улыбается Джин, целуя омегу в лоб. — Спасибо...       — За день, спасибо за ночь,— подхватил Чонгук, запуская руку в волосы Джина, поглаживая кожу головы и перебирая отросшие прядки.       — Спасибо за сына и за дочь. За всё, милый, — шепчет он, осторожно коснувшись губами шрама на щеке, оставленного братом омеги в ходе мини-драки. Чонгук обратно укладывается на грудь мужа, и, нащупав его ладонь, переплетает пальцы. Поглаживает трепетно, в особенности — кольцо на безымянном пальце, что поблёскивает в приглушённом свете лампы.       — И тебе спасибо, любимый.