Когда во сне приходит тьма, Я снова ищу тебя, В лицах прохожих чужих, Когда-то всё же родных…
— Красивая ночь, правда? Марат сонно улыбнулся, взглянув на Айгуль, сидящую рядом на бетонном полу какого-то высокого заброшенного здания, который в своё время не достроили из-за нехватки средств. Девушка покачивала свисающими ногами в воздухе, скрестив их на лодыжках, в то время как парень сидел с широко раздвинутыми ногами и изучал лунные блики, пылающие на бледной коже Айгуль. Парочка наслаждалась запахом майской ночи — сладкая сирень и мокрый асфальт. Странное сочетание, но для конца мая это считалось нормой. — Не красивее тебя, — раздался его низкий, немного хрипловатый голос, вызывающий у Ахмеровой ответную улыбку. Последние несколько лет Марат курил чаще. Вероятно, поэтому его голос так сильно охрип к семнадцатилетию. — Меньше кури, Маратик, — коснувшись большим пальцем уголка его растянутой в улыбке губы, промямлила Айгуль безжизненным голосом. — Хочешь вообще брошу? — заявил Марат, слегка выпучив грудь, точно также, как и три года назад, когда он был четырнадцатилетним влюблённым мальчишкой — и его улыбка испарилась, словно материализовалась и улетела вслед за ветром. В нём проснулось знакомое чувство. Что-то было не так. И он знал что. Он, блять, прекрасно знал. И от этого рёбра болезненно сжимались, сдавливая душу жгутом, чтобы внутреннее кровотечение его-наконец-убило.Их давно уже рядом ведь нет, Но катится мне же во след, Прошлое камнем в груди, Чужой среди своих…
Айгуль продолжала улыбаться синими губами, лаская его кожу на щеках, на которых проявлялась едва заметная щетина. Она была колючей, но девичьи прозрачные пальцы как будто больше не ощущали боли. Совершенно ничего не чувствовали. Онемели. Крови не было. Она не циркулировала в жилках, а сердце не билось. Марат коснулся ледяной ладони возлюбленной, отнимая её от своего лица, и эфемерно коснулся губами её кожи. Бессмыслица полная. Суворов пустил смешок. Пиздец. Айгуль, казалось, просунула свою ладонь в самые вены и начала использовать их как струны гитары, тихо мыча какую-то мелодию. Марату не было больно. Он внимательно слушал её музыку, чувствуя скрежет колючего комка в глотке и неприятное ощущение в сухожилиях. — Прекрати обманывать себя, — в воздухе повис её отчаянный голос, мелодия остановилась. — Меня нет. Меня нет… Да, действительно нет. Её изнасиловали, загнобили, а потом она сбросилась с пятого этажа. Марат не успел спасти её. Он подвёл её в самый трудный момент и от этого он чувствовал себя виноватым за всё — за то, что попросил побыть кассиром, за то, что не поехал сразу в ту сраную кафешку и не спас от грязных рук насильника. Он чувствовал себя преданным долбоёбом. Айгуль… Вова… Блять. В жопу всё. Его пальцы задрожали, холодные слёзы поползли по щеках. Айгуль сцеловывала их мёртвыми губами, продолжив напевать импровизированную мелодию. — Ты жива, — рассмеялся Суворов, но слёзы всё равно выдавали его с потрохами. Девчонка отрицательно помотала головой. — Ты, блять, жива! Крик ударился о каждую бетонную стену заброшки. Его руки вцепились в пустоту, сидящую рядом. Маратик хотел вцепиться в её плечи, но, к сожалению, вся эта иллюзия стала прозрачной. Айгуль испарилась перед его покрасневшими от слёз глазами, а вместо неё остался сладковатый запах распускающейся сирени и тихая-тихая мелодия, звенящая в ушах. — Смирись, меня нет. <И я вновь просыпаюсь, С каждым днем все сильнее, Ощущая под кожей, Боль от резкой потери, Будто вырвали сердце, Оставив лишь рану, В которой уверенно, И медленно вянут, Мои чувства лишь крики, В пустоты вселенной, Наполненной эхом, Безысходных возмездий, В мире этом остались, Лишь бури и кратеры, И сердце, что верно, И хорошо спрятано…
Блядские слёзы въелись в кожу на щеках, обтягивая их неприятным слоем корки. Парень достал из кармана штанов пачку сигарет. Осталась последняя. Хах, реально знак судьбы. Тремор рук мешал чиркнуть спичку о край коробка, а после поднести её к кончику сигареты. После первой затяжки стало легче. Он заглотнул слёзы обратно, ощущая, как дым скользил по стенкам глотки, не трогая до сих пор стоявший комок на уровне адамово яблока. С последней сигаретой уходила вся жизнь, воспоминания, вкус первой и последней любви. Уходило всё прямо из-под ног. Марат вновь рассмеялся напоследок, докурив сигарету до самого фильтра и бросив её вниз. Она пролетела шесть этажей, прежде чем упала на мокрый асфальт. Он взялся за чью-ту руку и крепко сжал, хотя понимал, что это снова мираж, что это всего лишь воздух, а не ладонь Айгуль. Чёрт. — Айгуля, — ласково произнёс Маратик солёными губами. Улыбался ещё долго, а после встал, держась за пустоту до последнего и сделал шаг вперёд. Последнее, что почувствовал разбитый семнадцатилетний юноша — как кости ломаются во всём теле, а кровь разливается по асфальту, смешиваясь с грязными лужами. И мелодия продолжала витать в воздухе до самого последнего рваного вздоха…