«Думали: нищие мы, нету у нас ничего, А как стали одно за другим терять, Так, что сделался каждый день Поминальным днем, — Начали песни слагать О великой щедрости Божьей Да о нашем бывшем богатстве.» Анна Ахматова, 1915
Гермиона уже минуту смотрела расфокусированным взглядом на пачку обезжиренного молока. Писк холодильника, извещающий о том, что она слишком долго думает, выдернул девушку из размышлений об энергетической ценности продукта. Она тихо закрыла дверцу и подошла к кофеварке. Черный. Без сахара и молока. Так правильно. Нетвердой походкой девушка обошла стол и поставила чашку на подоконник. Из окна виднелись огоньки дома напротив: гирлянды свисают с крыши и обрамляют крыльцо совсем не симметричными зигзагами. «Если бы только можно было поправить это несовершенство с помощью магии!» — у Гермионы буквально чесались руки. Она всерьез опасалась, что ее терпения не хватит на созерцание разномастных огоньков и в один прекрасный день миссис Смит увидит Гермиону, переделывающую безобразно небрежную работу ее муженька, у себя под дверью. — Моя красавица уже проснулась! — в кухню спустился мистер Грейнджер. — Доброе утро, пап, — Гермиона, конечно, умолчала о том, что не ложилась. Железная дисциплина, девочка! Даже на каникулах соблюдаешь режим. Это правильно… — и отец пустился в долгие разъяснения о пользе здорового питания, сна и физических нагрузок для растущего организма. Гермиона не слушала. Она все думала, как проходит это утро на площади Гриммо. Наверняка, миссис Уизли уже готовит завтрак, а мальчишки и Джинни проснутся не позднее, чем через час. Интересно, когда выпишут мистера Уизли? Рон писал, что его раны оказались слишком серьезными и не заживают до конца, даже несмотря на то, что папа ухитрился в тайне от супруги найти в больнице Святого Мунго стажера-энтузиаста, который согласился попробовать заживить укус змеи с помощью магловских швов. Девушка невольно улыбнулась — Артур Уизли неисправим. И все же, тяжело быть оторванной от волшебного мира. Друзья, конечно пишут ей, но узнавать новости последней для Гермионы непосильная ноша. «Ежедневный пророк» доставят после обеда: совы терпеть не могли магловскую часть лондонского пригорода и постоянно норовили заплутать среди одинаковых домов. Сказать по правде, Гермиона и сама стала замечать, что мир без магии был слишком… пресным? Монотонным? Безликим? Ни в какое сравнение с тем же Косым переулком, где можно даже не читать вывеску над магазином — по причудливой форме здания сразу понятно, что именно его владелец предлагает купить волшебникам. Такие мысли появлялись все чаще, поэтому отмахиваться от них, задвигая на задворки сознания, не получалось. С каждым днем Гермиона все больше убеждалась, что ее мир далеко от родительского дома, а сама она — от родительских хлопот и, страшно сказать, от мамы с папой. В Лондоне, где она родилась и жила почти до двенадцати лет, жизнь шла своим чередом: люди учились, работали и планировали отпуск подальше от туманного альбиона. В то же время в мире, который стал для Гермионы своим менее, чем за пять лет, шла подготовка к войне. Артур Уизли. Видения Гарри. Седрик. Глубокий вдох на четыре счета. Задержать дыхание еще на три счета. Резкий выдох. Повторять, пока не уйдет паника. Перечислить пять твердых предметов, находящихся в комнате. Найти глазами три мягких. — Малышка, ты меня совсем не слушаешь? — голос отца отвлекает девушку от сеанса экстренной самопомощи. — Прости, пап! О чем ты говорил? — Именно об этом! Ты сама на себя не похожа: ходишь по дому, как привидение. Не удивлюсь, если скоро начнешь проходить через стены, такому вас тоже учат? — Джон попытался привлечь внимание дочери хотя бы шуткой. — Не совсем. Волшебники могут мгновенно перемещаться в пространстве с помощью трансгрессии, летучего пороха или порт-ключей, но проходят через предметы действительно только привидения. Знаешь, привидением моего факультета является Почти-Безголовый Ник, — девушка слабо улыбнулась. — Как это «почти»? — мужчина явно не был готов к тому, что его дочь знакома с привидениями. — О, это его любимый вопрос. Он обожает откидывать голову, держащуюся на паре сухожилий перед каждым первокурсником, который осмелится задать этот вопрос. Воцарилось неловкое молчание. — Гермиона, что происходит? Я вижу, что ты расстроена. Тебе нельзя говорить о причинах, потому что мы не волшебники? — отец пытался не показать, как сильно тревожится за дочь, волею судьбы оказавшуюся в мире, о котором он понятия не имел. — Нет-нет, — слишком поспешно отреагировала Гермиона, тут же мысленно отругал себя. — В этом году мы сдаем СОВ. Это экзамен, от которого зависит, какие предметы я смогу изучать дальше на продвинутом уровне, помнишь? Наверное, мне стоит немного отдохнуть и все пройдет! — Экзамены — не самое страшное в жизни, принцесса моя. Тем более, для такой блестящей ведьмы, — подмигнул Джон. — Все хорошо! Правда. Ты не опаздываешь из-за меня? Будешь кофе? — Нет-нет, возьму по дороге, — сказал Джон, направляясь в сторону ванны. Джон задумчиво стоял перед зеркалом в ванной. Поведение дочери и ее внешний вид не могли остаться без внимания. Всегда громкая, излучающая жизнерадостность Гермиона видела в отце благодарного слушателя, поэтому без остановки рассказывала о том, как проходят ее школьные будни. Она горделиво объясняла, как устроен магический мир и какие успехи она делает в его изучении, а на любой уточняющий вопрос пускалась в долгие объяснения, изобилующие сложными терминами, что еще больше делало монологи похожими на лекции. В такие моменты Джон еще мог отгонять от себя болезненные мысли о том, что его единственная и долгожданная доченька — его маленькая принцесса — живет по непонятным для сорокалетнего стоматолога законам. Джон очень хотел ребенка. Хотел дать ему самое лучшее, быть другом и защитником. И ему казалось, что все идет строго по плану: он имел стабильную работу, большой дом и самую лучшую жену. Когда родилась девочка, он — подумать только! — пустился в пляс, заплакал и закричал, благодаря Бога за чудо. Гермиона была волшебным ребенком. Джон грустно усмехнулся. Она радовала родителей своей ранней болтовней, просила покупать все книги, которые только попадали в ее поле зрения, и совсем не капризничала. А потом пришел некий «уполномоченный заявить» волшебник с письмом, согласно которому одиннадцатилетняя дочь должна уехать в далекую школу-интернат, чтобы в конечном итоге остаться жить с близкими по духу людьми. И никакого «Итона». Никакого выпускного. Никаких совместных ужинов. Ситуация ухудшилась летом. По окончании четвертого курса дочь приехала на летние каникулы другой. Изменились глаза. Повзрослевшие, если не постаревшие. Гермиона стала замкнутой и молчаливой, могла сидеть, тупо уставившись в стену, а потом резко вскочить и с глазами полными решимости читать очередную книгу, делая запутанные заметки на полях, выписывая что-то в дневник, испещренный причудливыми знаками, схемами и чем-то похожим на стихи. Конечно, родители пятнадцатилетней девушки-подростка решили, что дело в первой любви, которая, по всей видимости, складывалась неудачно. Джин расспрашивала дочку о том мальчике из другой страны — спортсмене, сопровождавшем Гермиону на балу. Однако выяснилось, что они с Виктором всего лишь друзья, которые состоят в переписке, обсуждая магические новости. Тогда-то Джон и предположил, что трясущиеся руки Гермионы при прочтении очередного послания от друзей могут быть связаны с трагическими событиями, происходящими в параллельном для них с женой мире. Он был почти на сто процентов уверен, что произошло нечто ужасающее, о чем маглы знать не должны. Попытки разговорить дочь не увенчались успехом. «Уж лучше бы мальчик непутевый, ” — вздыхала Джин. Джон же предпочитал помалкивать: даже подумать о том, что его красавицу обижает какой-то малолетний маг приводили его в ярость и ступор одновременно. *** Оставшись дома одна, Гермиона ушла к себе в комнату. Она открыла чемодан и достала шелковый мешочек. Задумчиво покрутила его в руках и открыла. Из мешочка выпало удостоверение личности на имя Меган Эбигейл Браун восемнадцати лет. Девушка закинула его в сумку и направилась к выходу из дома. Зима всегда очаровывала Грейнджер. Несмотря на ранний заход солнца, слякоть и туман, девушка любила атмосферу праздника, с которым ассоциировалось это время года. А еще она любила ощущение новой главы, как в книгах. Такое чувство, будто сентябрь и январь подводили черту под всем, что было ранее, давали шанс начать заново, оставить позади лишнее. Подъехало такси. — Угол Уэнтворт и Гоулстон-стрит, пожалуйста. *** — Мисс Браун? — вопросительно улыбнулась девушка за стойкой рецепции. — Добро пожаловать! Доктор Гленн пригласит Вас в течение 15 минут, а пока предлагаю заполнить стандартный пакет документов. Могу попросить Ваше удостоверение личности? — Добрый день! Конечно, — Гермиона вынула фальшивый паспорт. Колдовство за пределами школы, конечно, запрещено Статутом о разумном ограничении магии среди несовершеннолетних, но об использовании чар для подделки магловских документов там ничего не говорится. Девушка подписала документы и подошла к кулеру. Подавив раздраженный вздох из-за невозможности наколдовать лед в стакан, Гермиона пригубила воду, чуть не расплескав половину воды из-за трясущихся рук. «Тебе нужна помощь. Никто не узнает. Ты должна быть сильной. Мерлин, ты не можешь сломаться в самом начале войны!» — она мысленно уговаривала себя не сбегать. — Мисс Браун! Добрый день, меня зовут доктор Гленн. Пройдемте. Вдох. Выдох. — Располагайтесь удобнее, пожалуйста. Что ж, рассказывайте, что привело Вас ко мне. Напоминаю, что все разговоры конфиденциальны: я не имею права сообщать никому о том, что происходит на приеме, за исключением случаев, когда пациент представляет угрозу себе или окружающим. Вы можете полностью мне доверять и ничего не утаивать. Так наша встреча будет более продуктивной. «Ничего не утаивать. Ха-ха. Я не планирую принудительную госпитализацию в сумасшедший дом. В ближайшее время.» — Я испытываю страх. И тревогу. Постоянно. Я не справляюсь. «За мной словно постоянно следует стая дементоров!» — Угу, продолжайте. — Это невыносимо. Я постоянно чувствую, что грядет катастрофа. Все, что мне дорого исчезнет. Я просто не в состоянии думать о чем-то ином, — Гермиона резко выдохнула и закрыла глаза. — Как давно Вы испытываете эти симптомы? — Мне кажется, я всегда была наблюдательной и осторожной, возможно даже мнительной, но… Понимаете, в последнее время стало хуже… С конца прошлого учебного года, если быть точной. — А с чем Вы сами связываете возникновение страха и тревоги? Подступили слезы. «Что за бред? Я не плакала ни разу. Я…» — Мисс Браун, возьмите салфетки, — доктор протянул упаковку, а Гермиона часто заморгала и отвела взгляд. — Спасибо. Я… Я видела смерть. — Ваш близкий?.. — Нет. Да. Парень из моего учебного заведения. Несчастный случай. Он много значил для моего друга. И… Он был… Господи, как это все неправильно! — Гермиона начала задыхаться, сдерживая рыдания. — Сочувствую Вашей утрате, мисс. Почему Вы не даете себе оплакать этого парня? Почему сдерживаетесь даже здесь? — Я не могу плакать. Нельзя. Не сейчас, — сбивчиво объяснила Грейнджер. — Хорошо. А почему Вы так считаете? — Я боюсь, что это повторится. Я как будто знаю, что это повториться. Мне нельзя быть слабой сейчас. — У Вас есть основания полагать, что кто-то в опасности? — Нет, — шепотом произнесла девушка. — Давайте пройдем тест, — доктор протянул Гермионе планшет с открытой ссылкой на тест Бека. Гермиона безучастно нажимала на экран. Вопросы все больше вгоняли в тоску.2. Я не тревожусь о своем будущем. — Я буквально состою из тревоги! 16. Я сплю так же хорошо, как обычно. — И кофе. 19. В последнее время я не терял вес. — Только кофе.
На экране высветилась красная шкала. Кажется, показатели в разы выше нормы. — Так я и предполагал, — нахмурился доктор. — Мисс Браун, у Вас депрессия. Судя по рассказам, скорее даже, тревожно-депрессивное расстройство. Гермиона молчала. — Предположу, что Ваше состояние имеет экзогенный характер, то есть спровоцировано внешними обстоятельствами. Вы реагируете на потерю. — Что делать, доктор? — Однозначно не обойтись без фармакотерапии, но я настоятельно рекомендую посетить и психотерапевта. — Понятно. — Мисс Браун, таблетки не панацея. Вам просто необходимо пережить трагедию. Отгоревать и двигаться дальше. Мир более безопасен, чем представляется Вам теперь. Но даже травмирующие события нужно уметь переживать так, чтобы не быть парализованным ужасом до конца дней, согласны? — Да. Не быть парализованной. Это мне точно нужно. — Мисс Браун, боюсь, Вы могли неверно истолковать мои слова. Вам не нужно быть постоянно мобилизованной и готовой к катастрофе. Вам нужно просто не бояться этого мира. — Да, вы правы, — вновь солгала Гермиона. Лгать под чужим именем было явно проще. — Я дам Вам несколько рецептов, обратите внимание, что все лекарства являются сильнодействующими, возможны побочные эффекты и необходимость корректировки терапии, — доктор пустился в длинные объяснения схемы лечения, а Гермиона переваривала новый диагноз. Девушка вышла на улицу и посмотрела на небо. «Окей, у меня депрессия. Из плюсов — мы знаем, что с этим делать. Из минусов — корректировать терапию, будучи в Хогвартсе невозможно, как впрочем и общаться с психотерапевтом». Так, будучи полностью погруженной в свои мысли, Гермиона не заметила, как миновала почтовое отделение на Хаунсдитч и вышла к площади Олдгейт. Нарядная, точно в золоте, ёлка и шумная толпа счастливых туристов. В такой обстановке Грейнджер еще больше почувствовала свою инородность. «Размножить рецепты с помощью магии не получиться, ведь тогда нужно будет посвятить кого-то из совершеннолетних магов в суть проблемы. В теории, она могла бы попросить Тонкс, но… Тонкс иногда намекала (случайно ли?) ей о том, чем занят Орден. Нельзя, чтобы она видела, как слаба Гермиона. Рисковать определенно не стоит. Тогда не остается ничего кроме как сходить еще к нескольким специалистам с теми же симптомами. Возможно, нужно будет слегка переделать легенду, например, сказать, что принимала определенные препараты раньше, но ее врач сейчас не в городе. Главное — получить хотя бы полугодовой запас таблеток. И стоит все же купить книги о психологической самопомощи.»