Trouvez-moi.

Вечер тяжёлый. Давит на голову обременительным грузом, убивает внутри и зарождает что-то новое, что-то уродливае. Из грязи, ненависти и желания. Голова раскалывается, от боли хочется кричать на этой же кровати и рвать на себе волосы, которых и так осталось через чур мало. Звонок в дверь прирывает страдания и выводит в ясный свет. Точнее, в комнату, где только тускло горела лампочка, а теперь и в глазах словно пыль. Рядом знакомый и ласковый мужской голос, который говорит что-то неразборчивое, но такое успокаивающие, что и вовсе вставать не хочется. Но будто на автомате парень встал и направился к двери. Он медленно перебирал ноги, точно не мог стоять на них же, но всё равно продвигался вперёд, по тёмному коридору. Как только проход стал свободен для другого юноши, перед глазами предстало словно неизведанное существо. До жути худое, с синяками под глазами, с бледной кожей, на которой было множество впадин и синяков. Сгибы рук исколоты, а бёдра исполасованы. Оно не думает о своём внешнем виде. Стоит в одной футболке, которая уже провоняла насквозь, как и сама квартира. В нос первым делом ударил спёрты и почти гнилой запах. Лицо закрывают длинные чёрные волосы, которые когда-то были аккуратно уложены и подстрижены, а глаза сияли и хотелось жить... А точно было это желание? От своего состояния это нечто стало сомневаться даже в своих мыслях. А ведь когда-то оно имело гордое и красивое имя. Но уже не верится, что принадлежало именно этому человекоподобному существу. — Зарос ты тут совсем. Я тебе четыре грамма притащил. Смотри не передознись, — в тело полетел пакетик с белым порошком, который уже выглядел так, будто переходил из рук в руки сотни раз. Тонкое запястье потянулось к полу. Удивительно, что не сломалось. Фраза, прозвучавшая из чужих уст, выводила на злость. — У кого брал? — конечности были похожи на ветви, но без листьев. Тянулись к чему-то, походившему на кошелёк. Оно даже имело голос. Очень хриплый звук, словно старая дверь. А когда-то это был певучий голос, который звучал мелодично и звонко, а руки рисовали изящные картины, от которых теперь осталась одна, написанной кровью в прямом смысле. И висела она а комнате, полупустой, но зато существующей. И всё когда-то да когда-то, но никак не сейчас. Купюры словно сами вылетели из изделия, сделанного тканью и также успешно оказались на полу. — Всё также. Не бойся, я у тебя там отнюхал немного. Не умрёшь, — после последних словно послышалось, как человек хмыкнул. Он без всяких проблем наклонился и поднял деньги с пола. Выглядел явно здоровее другого и намного лучше. А тень перед ним держалась на последнем дыхании и гнила, даже не снаружи, а внутри, начиная с сердца. — Размен давай тогда. Я так не приму, — чёрные глаза показались из под волос, которые перекрыли всё лицо, которое когда-то выглядело милым и даже слегка пухленьким, а сейчас будто умершее. Радужки были словно зрачками. Из глаз лилась бездна, которая поглощала всё на своём пути. Посмотришь дольше - поглотит и убьёт. Отведёшь глаза - настигнет неожиданно и также лишит жизни. Выхода нет. Либо делай, как хочет оно, либо сам заплатишь собой. — Ну, Бомгю. Чего занудничать так. Всего две десятых грамма, — прозвучало с некой насмешкой в тоне. Бомгю... Вот и имя этого нечто. Рука уже тянется, а бездна бушует, словно демоны рвутся из темноты, чтобы затянуть вглубь квартиры и там же сожрать вместе с душой и костями. Парень оступился назад, точно испугался и тут же тяжело вздохнул. В руку упали какие-то 4 купюры. Не было времени разбираться какие именно. Дверь, почти с не человеческой силой, закрылась и врезалась в человека, а ветвь костей прокрутила замок и существо ушло вглубь своей тёмной пещеры, в которой не было почти ничего, кроме него самого. Сел на пол и рассыпал перед собой дорожку, пока руки тряслись и время словно давило. На ровность всё равно. Даже если половина останется на полу, то значение для монстра это не имело. Главное и вправду не дойти до передоза. Волосы наконец-то были заправлены за уши, лицо обнажилось перед тяжёлым и душным воздухом этого жилища. Буквально три секунды, и на полу уже ничего нет, а худощавое тело откинулось назад и лежало с кровью из носа, под которым красовались язвы от мефедрона и своих же пальцев, которые их раздирали ещё больше. Перед глазами уже знакомый силуэт, взгляд прояснился снова, как и в прошлые вечера. На голову больше ничего не давило и чувствовалось только облегчение. — Ты говорил, что попытаешься бросить, — он звучал совсем не упрекающе, даже как-то успокаивающе, словно хотел помочь и поддержать, а не наругать или даже напугать. Говорил так заботливо, что каждый день только и хотелось слышать его, видеть рядом, а не всё, что происходит вокруг. — Ённи, родной... Я говорил, что брошу с двадцать девятого числа, а сейчас только февраль. Куда же ты спешишь, любовь моя, — с улыбкой говорило оно, своим хриплым и страшным голосом, который словно резал. Силуэт снова растворился, а другой пытался вспомнить. Когда же он таким стал? Даже не монстром, а сумасшедшим. Говорит сам с собой и видит неизвестно кого. Вроде в детстве. А сейчас наркотики подпитывали это всё и с ума сходил он только больше. Голода вовсе не было, зато были идеи на всё на свете. Хотя рядом оказался только нож, который так и тянутся к этим ветхим руками и порезам на бёдрах, не заживавшим, а только больше кровоточившим.