Королевство летнего рассвета

      Солнышко взглянула на небо, по которому, как по голубому стеклу, гуляли белые пушистые облака. Затем, опустив взгляд, она уставилась на густые кроны деревьев, расстелившихся по берегам реки, да на траву под собственными лапами. Трава была мягкой, чуть холодной и влажной: как цветок рождалась вечерняя роса. Дракониха расправила тяжелые крылья, положив их на земле, хвост ленивой змеей рухнул на россыпь цветов. Зеленые глаза глядели вперёд. В них, казалось, ничего не было, лишь отражения пиррийской природы.       Пели птицы. Садилось солнце, окрашивая мир в персиковые и лавандовые цвета. Звездокрыл глядел, как Цунами охотится на косяки рыб, умостившись на берегу, Глин лежал на боку, наблюдая за медленным шествием облаков, Ореола сидела на ветке высокого крупного дерева, выслеживав кого-то, а может, просто о чем-то задумавшись. В любом случае, Солнышко знала — каждый из них занят делом. Кроме неё. Она стояла, ничем не занятая, ни о чем не думающая. День подходил к концу. Ещё один день войны. Ещё один день, когда друзья почти не разговаривают, Пиррия сходит с ума в предсмертной агонии, и ни яркий зимний снег, ни летняя теплынь, пыльцой осыпающейся на землю, ни радуют душу.       Солнышко разжала челюсти, до этого напряженно сжатые, легла на передние лапы. Сон сумеречной вуалью навис над ней, как закат над Пиррией, и дракониха оказалась между землей и небом — в темноте, где любые фантазии становятся реальностью, где реальность становится сказкой. Ночь наступала, принося с собой мороз и желанное избавление. Врачебным заклинанием она успокаивала ноющие рана на сердце и убаюкивала растревоженный разум. Силуэты друзей таяли: она видела вставшего Глина, который, подкравшись к Звездокрылу со спины, спросил, что Цунами делает, видела и Ореолу, спустившуюся с дерева, подобно своему ленивцу. Ореола шла к Цунами. Остановилась перед ней. Что-то прошептала и получила такой же тихий ответ.       Пиррия не засыпала и не умиротворенно вздыхала, наблюдая за жизнью своих крылатых детей. Пиррия вопила — эхо далёкого боя долетало до самой гущи Земляного королевства. Пиррия плакала — шелест листьев и стон старых деревьев казались рыданием по каждому убитому, по каждому прожитому в кошмаре дню. И все потому что драконята судьбы не справились. Они были самыми обычными, и именно потому что они обычные, не обладающие ни особыми силами, ни влиянием в своих племенах, они проиграли, даже не войдя в игру. С этими мрачными мыслями Солнышко наконец заснула и с ними же проснулась, когда солнечный луч прорезал рыжие небеса.       Она уснула на закате и проснулась на рассвете. Небесный огонь, по которому дымом струились алые облака, казался медными крыльями драконов с гор, подымающееся из-за горизонта солнце походило на каплю драконьей крови. Летние запахи окружили Солнышко, цветочными ароматами насытив нос и проникнув сладковатым ветром в приоткрытую пасть: лето имело отчетливый медовый привкус, рассвет — запах пустыни.       Дракониха вздохнула. Вздох вышел шумный, исполненный печали и болезненной, светлой радости, ведь, как бы страшно ни было жить, она оставалась жива, как и её любимые друзья. И все они встречали новый день. Тени удлинялись, утренняя роса хрусталем сверкала на бледно-зеленой траве, рассвет отражался в бесшумной и неподвижной реке, чьи воды порой лизали галечный берег по другую сторону.       Думая встать, Солнышко напрягла лапы, и затекшие мышцы затрещали от натуги. Она с трудом поднялась, прижав к бокам влажные крылья, потрясла ими, потрясла хвостом и только тогда огляделась в поисках друзей. Как ни странно, остальные драконята судьбы спали рядом. Звездокрыл жался к ней, до того как она встала накрывая крылом, Ореола и Цунами спали прямо на Глине, позволившем им не мерзнуть на стылой земле. Причем, морская и радужная так уютно и нежно обнимались во сне, переплетя хвосты, так сладко Цунами посапывала, пока голова Ореолы находилась у неё на затылке, что сердце Солнышко дрогнуло: она подумала, до чего же это трогательно в нынешней ситуации. И Звездокрыл, согревший её крылом, как одеялом, был бесконечно любим Солнышко в тот момент, ведь ему только хотелось уберечь её от холода. И Глин, её братишка Глин, всегда готовый помочь…       Рассвет становился ярче. Золото растекалась по бронзовому обручу вокруг жаркого летнего солнца. Пиррия пробуждалась, а может и не спала ни разу за эту ночь. Ветер доносил эхо боев, на сей раз со стороны моря. Возможно, шла ближе к суше ожесточенная битва морских и земляных, и что-то подсказывало Солнышко — победу одерживали пока те, кому принадлежала морская пучина. Она без содрогания, лишь с тяжелым от горя сердцем представила алый мокрый песок и трупы земляных, как те, что видели они пару месяцев назад, отправившись на поиски родителей Глина.       Тогда овраг усеяли белые и коричневые тела ледяных и земляных, и красная кровь смешалась с голубой в мерзкую фиолетовую слизь. Тогда горели трупы и дымились вывалившиеся наружу органы. И сейчас на другом конце королевства происходит то же самое. Гибнут драконы. Бесчинствует смерть.       Красно-оранжевое око поднималось дальше, становясь янтарным, как древесная смола.       Она бежала.       Словно кораблик, угодивший в шторм, или как пёрышко, пущенное на воду в надежде, что оно настигнет места, о котором ты подумал: бросаемая из стороны в сторону, бесконечно одинокая и не понимающая, как теперь быть. Она бежала по лужам крови, под проливным дождём, и небеса горели, дочерна сжигая облака, источая луны и солнце, что встали ровной линией над Пиррией. Она бежала за миром, но, сколько бы ни старалась, не могла его настигнуть. Он шёл медленно, как хромой, и в то же время так быстро.       Вперёд, только вперёд — во свет манящий, где нет боли, запаха дыма и слепоты, где есть только чувство лёгкого полёта. Туда уходил мир, оставляя за спиной её, Пиррию, сражающихся драконов. Там, у входа, его ждали фигуры. Подтянутые, коренастые, высокие, низкие, сгорбленные и прямые. Она вскрикнула, позвала, протянула лапу в стремительном прыжке, а потом утонула в озере крови… Там было тихо, и там страх оставил её. Реальность… она обрушилась на Солнышко и накрыла собой, как мягким саваном, и после недолгого недоумения она поняла, где находится и что происходит. Она стоит здесь, смотрит на королевство летнего рассвета, тот бесконечный цикл возрождений, и думает о мире, который не смогла спасти… и о мире, который никогда не вернётся в драконьи сердца.       — Эй, Солнышко, — голос Глина вывел её из раздумий, и дракониха подняла голову. Сбоку от неё стоял Глин: огромный, с доброй веселой улыбкой, не казавшейся вымученной. Рядом с ним — сонные и помятые Ореола и Цунами. Обе выглядели так, будто не спали всю ночь. Песчаная даже подумала, что им могли сниться кошмары. — И давно ты не спишь?       Солнышко кивнула. Говорить не хотелось, в принципе общаться было сложно, словно каждый раз в такие моменты её заставляли прокусывать собственный язык. Глин мог расценить сей кивок как угодно, но понял он его верно: да, она давно не спит. Солнце почти поднялось. Солнышко видела, как оно только рождается на небе.       — Хорошо, — он тоже кивнул. Спросил: — Кто желает поохотиться?       — Давай я, — вызвалась Цунами и, широко расставив лапы, выгнулась. Кости её затрещали, мышцы размялись, и довольная улыбка расплылась по всему лицу морской драконихи. И Солнышко почувствовала, что завидует, ведь каждый день для неё, наверное, это открытие и надежда на светлое будущее, она радуется каждому пробуждению и разминке. А Солнышко не могла и этого. Она не радовалась. А если и радовалась, то редко. — Сегодня чудесный денек! Уверена, в лесу полно добычи, которая ждёт, когда же её поймают!       — Боюсь, это не значит, что ты хорошая охотница, — Ореола как всегда не удержалась от колкости. — Напротив, если дичь тебя совсем не боится, выходит, ты совсем не страшная и охотишься так себе.       — Ну хватит, — Глин легонько толкнул Ореолу, журя за едкий сарказм: конечно, как и им всем, ей было трудно радоваться, только никто не показывал своего негодования столь рьяно, как Ореола. Цунами, было готовая ответить ей, вовремя смолкла — заметила внимательный зеленый взгляд Солнышко, наблюдавшей за ними. И она не стала отвечать радужной, зная, что тогда начнётся спор, и в этот раз он вряд ли принесёт радость и веселье.       Свет лился на землю, тянущийся во все стороны континента желтого, зелёного, коричневого, серого и прозрачного, как зеркало. Где-то высоко и далеко — белый. Ещё дальше — синий-синий. И все выглядело так обычно, будто ничего не происходило. Нет никакой войны. Никогда не было. Солнышко сама себя не узнавала. Как будто из неё вырвали все, из чего строилась её личность, и растоптали. Она была пустой, сама себе незнакомой, и в собственных мыслях ей стало тесно. И тогда будто вышла из тела и стала воздушной. Она не чувствовала лап, крыльев, чешуи, своего дыхания. Была лишь она, баюкающая свежую рану, которая все сочилась кровью и не могла закрыться.       Но надежда оставалась всегда.