The bitter taste of first love

Летний лагерь. Это про шумные дни и тихие вечера у костра, про веселье, дружбу и первую любовь. Ян Чонин тоже ждал от лагеря чего-то нового, интересного. Но кто бы мог подумать, что всё обернётся таким образом. В каждом отряде было двое вожатых — парень и девушка. Они были немногим старше своих воспитанников и только окончили первый курс. Их отрядом из самых старших ребят руководили однокурсники Со Джиа и Ли Феликс. Джиа — невысокая хрупкая девушка с точеной фигуркой и миловидным личиком. Была приветлива со всеми, постоянно хихикала и смущалась от внимания в свой адрес от взрослеющих мальчишек. Они наперебой, громко и эмоционально восхищались своей красоткой — вожатой, и на полтона тише обсуждали уже более похабные подробности. В то время как Чонин не мог отвести взгляда от Феликса. Он обладал такой яркой, нетипичной внешностью. Россыпь веснушек, чувственные губы и цепкий взгляд глубоких и внимательных глаз. Образ довершал совершенно потрясающий ярко-бирюзовый цвет волос. Внешне он казался даже младше своих подопечных, но стоило ему открыть рот, от неожиданности затыкался не только его отряд, но и парочку рядом стоящих. Очень низкий и совсем не сочетающийся с его миловидной внешностью. Вскоре Чонин понял, по-настоящему влип. Влюбился в первый раз. И в кого?! В вожатого. В парня. Это уже не предвещало ничего хорошего. Началась лагерная рутина. У детей был расписан каждый час — зарядка, завтрак, занятия выбранным спортом, обед, тихий час (на котором старшие, конечно же, не спали), вечерние творческие конкурсы и, непременно, дискотека. Чонин был одарён красивым голосом и музыкальным слухом. Во внешкольное время он посещал музыкальную школу по классу фортепиано, вокала и начал брать уроки игры на гитаре. Спорту в его жизни просто не хватало времени. Но сейчас Чонин выбрал секцию тхеквондо, которую вел Феликс. И он старался не упускать ни единой возможности быть рядом со своим вожатым. Он стал правой рукой Ликса, помогал всегда и во всём, как щенок, радуясь каждой похвале. Было ощущение, что с вожатыми Ян Чонин проводит времени больше, чем с ровесниками. Он впитывал каждое слово Феликса, обращённое к нему, каждый взгляд, каждое неловкое прикосновение. В один особенно жаркий день, окончательно задолбавшись украшать зал к очередному мероприятию, Феликс позвал Чонина искупаться в качестве вознаграждения за их труды. Прибежав на пляж, Чонин не торопился раздеться, испытывая лёгкое смущение. Феликс же, напротив, без доли стеснения скинул объёмную футболку, мешковатые штаны, оставаясь лишь в одних боксерах. — Ни-ни, ну ты чего там застыл? — смеясь и брызгаясь водой, окликает Феликс. — Иди скорей, окунемся! «Ни-ни». Чонину безумно нравится это ласковое имя, которое для него придумал Феликс. Ни для одного из детей в своём отряде Феликс не придумывал такого. Только для него. Это осознание грело душу и делало Чонина ещё чуть более счастливым. Сердце щемит каждый раз от такого обращения и дарит крупицы надежды, что он тоже не безразличен. В ту ночь он почти не спал. Воображение ему услужливо подбрасывало картинки с пляжа, где полуголый Феликс плещется и тащит купаться Чонина. В груди было горячо, а в пижамных штанах тесно. Когда чувства, казалось бы, переливаются через край, Ян понимает, что ещё чуть-чуть и он взорвётся. Слишком многое чувствовалось, слишком многого хотелось. Он встал и вышел из домика, где все уже спали. Найдя Феликса в своей комнате, он не медлит. Чонин хватает обе ладошки Феликса в свои, слегка тянет того на себя, чтобы почти в самые губы прошептать: — Феликс-хëн, ты мне нравишься… Мне кажется, я тебя люблю… И с присущей юношеской пылкостью прижимается губами к губам Феликса. Это их первый, такой трепетный, нежный, невинный поцелуй. Чонин отстраняется. Уши горят, щеки пылают, как и его сердце. В комнате повисло неловкое молчание. У Чонина сердце готово выпрыгнуть из груди, так ему одновременно и страшно, и приятно. — Ни-ни… — голос вожатого ниже обычного, — Чонин… Договорить Феликсу не удаётся. Дверь распахивается, и в комнату заходит Джия. — Ликси, нам нужно повторить вчерашний… — воркует Джия, подходя ближе. — О, Чонин, и ты тут, привет! Ах да, Ликс, о чем это я? Нам нужно повторить вчерашний номер. Помнишь, мы репетировали? — Какое-то неоднозначное движение бровями, еле уловимое подмигивание красиво подведенным глазом. Джия проходит вглубь комнаты, не дожидаясь приглашения. Чем до зубного скрежета бесит Чонина. Она без особого разрешения плюхается на кровать, намеренно демонстрируя своё декольте. — А почему ты всегда отираешься около Феликса-хёна, Чонин? — Простой вопрос, который застиг младшего врасплох. Простой для тех, кто не чувствует такой спектр чувств. Будь то дружеская поддержка, желание получить похвалу от вожатого, то ответ бы последовал быстро. Но Чонин был безоглядно влюблён и боялся показать свои чувства. — Я тебя с ребятами и не вижу. — Просто… Я… Ну, я помогаю. — Голос предательски ушёл в фальцет. И Чонин не нашёл ничего лучше, чем попросту убежать из комнаты. Немного проветрившись, собрав мысли в некое подобие решения, Чонин решил всё-таки вызвать Феликса на разговор. Но случай все не подворачивался. Дни шли, а понятнее отношение Феликса не становилось. В один из вечеров Чонин все-таки решился. В первую очередь заглянув в комнату Ликса и не обнаружив его там, Чонин отправился на поиски вожатого. Завидел соотрядника, он догнал его и, впившись длинными пальцами в плечо, буквально развернул к себе лицом. — Сону, ты не знаешь, где Феликс-хен? — Я видел, что Феликс-хëн и Джия-нуна уходили в зал. Репетировать, наверное, ушли. — Пожал плечами Сону. Упоминание вожатой неприятно кольнуло, и Чонин невольно поморщился. И всё же он решил дойти до зала, вдруг они уже отрепетировали и разбежались. Чем ближе Чонин подходил к залу, тем больше таяла его уверенность в правильности принятого решения. Почему-то сейчас было даже страшнее, чем признаться. В зале царил полумрак. Высокие окна были почти всегда зашторены, так удобнее для проведения концертов и дискотек. Но Чонин без труда увидел в противоположном углу зала два силуэта. И по звукам, доносящимся с того угла, было ясно, что они явно не репетировали. И тут мелькнула мысль, что лучше бы Чонин не заходил в зал. Пошёл бы со всеми сидеть у костра и мучить струны гитары, или с ребятами с другого отряда ушёл купаться. Но он шел в поисках Феликса, хотел поговорить после своего признания. Глупый, наивный мальчишка! Вполголоса, вопросительно в тишину звучит: — Феликс —хён? В ответ хриплый голос, полный недоумения: — Ни-ни? Губы Феликса блестят от слюны после поцелуя. Он всё так же продолжает обнимать Джию за талию, а у Чонина в голове стучит мысль о том, что теперь не только он знает вкус губ Феликса. Вкус вишнёвого бальзама для губ и мятной жвачки. Ком к горлу подкатил неожиданно. В носу защипало, и слезы сами навернулись на глаза. Чонин шумно всхлипнул. — Ни-ни, пожалуйста, не надо. — В голосе даже не просьба, а мольба. — Ты хороший парень, но… Ты же можешь понять. В общем, мы можем остаться друзьями, — отвечает Феликс, обратно отворачиваясь к Джие. Чонин последней фразы не услышал. Он уже бежал куда глаза глядят и остановился лишь тогда, когда понял, что дыхания больше нет, а сердце стучит где-то в горле. До конца смены оставалось несколько дней. Дети развлекались, отдыхали, наслаждаясь обществом друг друга. Но для Чонина эти дни превратились в пытку. Всё было как в тумане, облик Феликса каждый раз царапал душу. Был даже порыв позвонить родителям, чтобы те забрали сына на несколько дней пораньше. Чонин старательно избегал взаимодействий с вожатым. Перестал ходить на спортивные занятия, объясняя это плохим самочувствием, не заходил к нему в комнату, всегда ел за другим столом, максимально удалённым от стола вожатых. А как только замечал приближение Феликса — сбегал как можно дальше. Феликс не пытался сам пойти на контакт, лишь издалека, грустным взглядом, когда никто не видел, провожал потухшего с того самого вечера парня. И тяжело вздыхал, качая головой. И вот настал день отъезда. Все ребята никак не могли отлипнуть друг от друга, обнимались, плакали. Чонин же сидел у окна в автобусе и невидящим взглядом смотрел в окно. Голова раскалывалась от слез, бессонной ночи и роя мыслей. Внутри и горело, и болело, и одновременно было пусто. Надо же было так глупо влюбиться, придумать себе совместное будущее, наивно надеяться на взаимность! Очередной виток мыслей свёл внутренности в спазме рыданий, который Чонин пытался скрыть. Они разъезжаются, и большинство из ребят не пересекутся никогда. Да, первые месяцы будет активное общение с соцсетях, клятвенные обещания встретится, не забывать друг о друге, беречь дружбу. Но начнётся учебный год, разные университеты, у кого-то даже другие города, разные интересы и общение угаснет. Уйдут в архивы их беседы, пылкие, тёплые. И про лагерь будут вспоминать, листая галерею в телефоне. И пока Чонин был занят саморазрушением и попытками сдержать водопад горьких слез, он не заметил пристальный взгляд карих глаз, которые провожали своего Ни-ни.