Туманный рассвет

— Ты должен оставить меня в прошлом. Из всего потока холодных слов, которые падали, словно острые сосульки в конце февраля, больше всего запомнилась эта фраза. Она преследовала Витю всю дорогу до дома. Как странно. То, что было единственно важным и бесценным, иногда в одночасье становится чем-то второстепенным и чужим. Что бы ни сказал Новицкий, для Лёни всё осталось бы бессмыслицей. Он всё решил. Об этом красноречиво говорили льдистые голубые глаза. Тот сумрачный ноябрьский вечер, когда он поплёлся во дворы Васильевского острова, в какую-то расселённую коммуналку, где ныне в полулегальном клубе выступали доморощенные поэты и музыканты, теперь казался сном. Бывают такие сны, которые тревожно снятся на стыке дня и вечера, когда призрачные тени начинают бальное скольжение по стенам и теряются в отражении помутневшего зеркала. После последнего разговора с Лёней Вите казалось, что их встреча полтора года назад была этим самым сном. Новицкий всегда кому-то нравился. Подкупала его шальная улыбка и необычные синие глаза, на которые смотришь так, как смотрел бы на воду, стоя на причале Петергофа. Смотришь, в общем, с восхищением, и дыхание чуток сбивается. Прибавить к этому лёгкость мироощущения, некую внутреннюю гармоничность, которая достаточно ощущалась, и образ привлекательного парня готов. Новицкий никогда бы не остался один. Было в нём ещё что-то неуловимое, что влекло. Теперь же, после случившегося, он впервые чувствовал внутри себя не тихое озеро с дивным свежим лесом поблизости, а выжженное поле. Никто не предупреждал, что будет так больно. И не нужен был никто. И одиночество сжирало. Дома он долго курил у окна. Здорово жить на шестом этаже. Летом Виктор забирался на крышу и любовался с неё вечерним Питером, упираясь на один локоть. Тогда во всём вокруг он видел вдохновение. Этот город давал ему силы. Теперь давили окна с эркерами в доме напротив и его глубокая тёмная арка — пасть чудовища. А ещё каких-то две недели назад он вот так же стоял у окна, курил, сдвинув брови на переносице. Тогда Туманов только-только закончил свою речь, и в ушах ещё шумело от потрясения. На тот момент Новицкий недостаточно серьёзно воспринял слова любимого. А зря. — В общем… Думаю, что так будет лучше. Дальше каждый сам по себе, — добавил Леонид, завершая свою казнь контрольным выстрелом. — И кто… — Витя тут же кашлянул, чтобы голос перестал быть сиплым, — кто тебя надоумил? — Никто. — Да ладно? По тому, как быстро и даже торопливо ответил Туманов, становилось ясно, что с кем-то он всё это всё же обсуждал. — Мы стали слишком много ругаться. Это ненормально. Витя коротко кивнул. Сигарета шевелилась в его рту, глаза оставались прищуренными. Всё так. Ссорились они и впрямь много. Вот только раньше Лёня бы никогда не решился предложить «побыть раздельно». Раньше он боялся потерять Новицкого. — Ты прав. Это ненормально, — задумчиво отозвался тогда Витя. А что же он должен был тогда сделать? Обнять Лёньку, пообещав, что всё будет хорошо? А было бы хорошо? На тот момент он не думал, что плохое настроение парня окажется вовсе не плохим настроением, а решением. Зазвонил телефон. Поднимать трубку совсем не хотелось, но на дворе стоял девяносто второй год, и связаться друг с другом можно было только по телефону. Вряд ли Лёня стал бы посылать ему письмо. В общем, Новицкий немного оживился. Но звонил отец. — Приедешь на обед в выходные? — предложил он после стандартных вопросов и ответов про дела. — Не знаю. В субботу? — Было бы славно. Навести старика. — Буду. — Мы сделаем твой любимый салат. — Круто. — А к чаю будет ягодный пирог. Как странно болтать о еде, мысленно решая, как именно умереть. А что это произойдёт уже сегодня, Витя не сомневался. Бывает боль, несовместимая с жизнью. Это его случай. И Новицкий думал об этом с холодным рассудком, без внутренних дилемм и истерик. — Пап? — сказал он в конце бессмысленного диалога. — Что, Вить? — Спасибо тебе. — За что? — За всё… Спасибо. — Ты как-то странно говоришь. Что-то случилось? — в голосе мужчины мелькнула настороженность. — Нет, всё хорошо. Просто растрогался что-то. — Хм. Ладно… — До субботы. — Давай. Буду ждать. На миг представилось лицо отца, когда он узнает о суициде Вити. Это было нечто абстрактное. Как будет на самом деле, он знать не мог. Неделю назад Новицкий перебрал с виски и набросился на Лёню. Целовал, а тот брыкался. Склонил к сексу, больше напоминающему изнасилование. Диван скрипел и ходил ходуном. Короткие ногти Туманова впивались в его спину, царапая. Витя не мог остановиться. Ему казалось, что этой грубой близостью он подчинит парня, что-то изменит между ними. Всё стало ещё хуже. Лёня орал. Говорил, что не хочет больше видеть Новицкого. Но это было потом, после того, как Виктор как следует поимел его очко. …Слой за слоем Витя обматывал свою голову пищевой плёнкой. Руки его ни разу не дрогнули. А потом он упал с глухим стуком, в пустой одинокой комнате.