Фейерверки

      Микаса посильнее затянула пояс на своей юката. Гладкая ткань то и дело норовила расползтись, но Микаса справилась и вышла из комнаты.       На улице вечерело. Розовые всполохи заката бежали по перламутровым светлым облакам. Улицы были богато украшены фонариками и подвешенными кругом тандзаку. Дома и заборы опутаны лиловыми вьюнками, в кристально-чистом воздухе витают ароматы цветов.       На улице душно, юката липнет к телу, но пропустить Танабата Микаса никак не могла и покорно вышагивала к храму. Говорили, что если в день всех влюбленных написать стишок с пожеланием, если искренне чего-то захотеть, то боги обязательно услышат и исполнят твое самое заветное желание.       Микаса до боли надеялась на то, что ее желание сбудется.       На ее бумажке было написано лишь два слова — настоящая любовь.       Микаса верила, что с помощью богов у нее наконец-то получится залатать душевные раны.       Она совсем недавно рассталась с Эреном, и на сердце было невыносимо тяжело. Как жить дальше она понимала слабо, но старалась изо всех сил. Когда Эрен сказал, что всегда терпеть ее не мог, сердце разбилось на сотни маленьких кусочков.       Это было неправдой. Не могло ей быть. Они были вместе столько времени, так много прошли вдвоем, и Микаса просто не верила, что все это можно было просто забыть, оборвать и выкинуть из головы, словно между ними ничего и не было.       Но просто забыть Микаса не могла. В голове вечно крутились воспоминания. Как они держались за руки, как впервые поцеловались, как неловко было в их первый раз. И все это пришлось навсегда перечеркнуть.       Микаса пыталась вернуть Эрена. Пыталась помириться, договориться с ним, но он был непреклонен. Тогда она еще не понимала, чем вызвала в нем такую неприязнь, ведь они дружили с самого детства, и ей казалось совершенно естественным то, что они начали встречаться.       Только потом Микаса узнала, что дело было только в одном — Эрену до безумия нравилась Хистория.       Это открытие окончательно растоптало Микасу. Она помнила, как, увидев их целующимися, заперлась в школьной подсобке среди книг и никому не нужных вещиц, и почувствовала себя точно такой же забытой и ненужной.       И как некстати в подсобку зашел учитель Леви Аккерман. Ей было до чертиков стыдно, но он успокоил ее, подал платок, чтобы она могла вытереть слезы, убедился, что с ней все в порядке и только тогда оставил ее одну.       Микаса с алыми от смущения щеками выбежала из каморки, как только услышала, что шаги учителя удалились достаточно, чтобы он не видел, как она вылетает из душной подсобки, пристыженная и удивленная.       Она еще долго думала об учителе. Он всегда казался ей таким черствым и холодным, ничего не спускал с рук, был грубоватым и требовательным, но в тот самый момент, когда Микасе больше всего было нужно чье-то крепкое плечо, именно он оказался рядом.       Учитель Аккерман даже однажды спросил после уроков, как она чувствует себя. Пришлось соврать, что гораздо лучше.       До храма оставалось идти всего ничего, и на полупустых до недавнего улицах образовалась толпа желающих привязать свое желание к бамбуковой веточке. Микаса огляделась. Вокруг столько людей, и все фонарики уже завешены бумажками. И к храму совершенно не протолкнуться.       Микаса ждала. Больше всего на свете ей хотелось верить, что у нее все получится. Сердце болело невыносимо. Хотелось поскорее заполнить эту огромную дыру новым чувством. Понимала, что так нельзя, что это наверняка сделает только хуже, но ничего не могла с собой поделать, только страстно желала быть для кого-то любимой.       Праздник гремел вдалеке, с фестиваля доносилась громкая музыка, смех и ароматы вкусной еды, а очередь в храм все не двигалась.       Микасе было сложно поверить, что и этот день влюбленных она проведет совершенно одна. И даже записку богам передать не успеет.       Она с тяжелым сердцем огляделась — вокруг куча народа, в храм ей никак не попасть. Раскачивающиеся на ветру тандзаку все залеплены записками, не привяжешь ни одной лишней.       Микаса глубоко вздохнула и вышла из очереди, лавируя между людьми. Может быть найдет местечко по пути. Пропускать весь праздник она, конечно, совсем не хотела. В толпе она неожиданно заметила учителя. Сначала не придала этому значения, отвела взгляд — тут полно ее одноклассников и учителей, легко кого-то встретить, а учитель Аккерман явно с компанией своих друзей. Не хочется краснеть еще и перед ними.       С тех самых пор Микаса не могла спокойно смотреть учителю в глаза. Всегда краснела и опускала взгляд, будто бы в нем учитель может рассмотреть что-то неприличное, такое, чего там быть не должно.       Но Микаса не успела раствориться в толпе. Знакомый голос звонко позвал ее.       — Добрый вечер, сенсей, — нехотя сказала она, привычно опуская взгляд. Небрежно поклонилась, всем видом демонстрируя, что очень спешит.       Это, конечно, было неправдой. Спешить ей было некуда. И здесь ее никто не ждал.       От этой мысли стало невыносимо горько. Захотелось, чтобы рядом кто-то был, хоть кто-то из сверстников, ну хотя бы Жан, но вокруг только незнакомые люди, а прибиваться к чужой компании у Микасы не хватило бы смелости.       Как же ужасно в праздник влюбленных ходить по фестивалю с разбитым вдребезги сердцем!       — Добрый, Микаса. Одна тут отдыхаешь? — небрежно спросил учитель, словно в этой фразе не было ничего предосудительного. Только вот внутри все сжалось от тоски. Как бы ей хотелось услышать от кого-то заинтересованный тон, получить приглашение в свою компанию, чтобы не быть такой невыносимо одинокой.       — О, да она тебе нравится. В твоем вкусе, да? Высокая, и фигурка ничего, — произнес высокий мужчина, уверенно пародирующий акцент учителя, и Микаса мгновенно зарделась. Что за глупости он нес? Как могла она быть во вкусе учителя. Такая маленькая и глупая, девушка, которой он подтирал сопли в подсобке. Но все же внутри что-то сладко встрепенулось.       — Это моя ученица. Микаса Аккерман. Однофамилица, — как ни в чем не бывало ответил Леви, и только услышав односложное «Извиняюсь», Микаса смогла поднять на друзей учителя глаза.       — Все в порядке. Приятно познакомиться.       — Взаимно, меня Петра зовут, а это Оруо, не обращай на него внимания. Он просто уже лишнего выпил.       Микаса кивнула и перевела взгляд на Леви. И что дальше? Отойти самой было как-то невежливо. Захотелось соврать, что ее уже ждут, но язык не поворачивался. Как же неловко чувствовать на себе их изучающие взгляды. Еще и это замечание о ее фигуре…       — Ну, я не буду вам мешать, еще раз приятно познакомиться.       Микаса еще раз поклонилась, собираясь развернуться и уйти, но Петра вдруг залепетала, что они с Оруо уже уходят, и не успела Микаса моргнуть, как они уже пробирались все вместе сквозь толпу. Леви собирался проводить друзей и Микаса зачем-то пошла вместе с ними.       — Ты одна пришла? — спросил Леви, когда его друзья все же ушли.       Микаса кивнула. Говорить с учителем о таких вещах было неловко. Он смотрел на нее с таким пониманием, будто бы читал ее, как открытую книгу. Микаса наверняка такой для него и была — юной шестнадцатилетней девчонкой, которой только-только разбили сердце. Но если бы ей пришлось выбирать — дожидаться фейерверка одной, или прогуляться по аллеям с преподавателем, — Микаса бы не отказалась от второго.       Леви что-то тихо рассказывал, так что Микасе приходилось идти совсем близко к нему, чтобы расслышать все, что он говорил. От него тянуло алкоголем, было заметно, что он тоже хорошенько выпил, только в отличие от его друзей чувствовал себя гораздо более трезвым. Он же болтал о совсем не связанных с учебой вещах, спрашивал ее о том, что она любит, даже оплатил для нее порцию сонмэн, хотя она и отнекивалась.       Микаса решила не отставать от учителя, и в ларьках то и дело брала пунши и саке. Леви шутил, что она налакается, как кошка молока, и свалится прямо в реку, но Микаса только улыбалась на его замечания. Если бы кто-то пару дней назад сказал ей, что она будет пить с учителем, она бы рассмеялась этому человеку в лицо. Настолько абсурдной была эта идея. Но все действительно было именно так.       Он говорил разные колкости и подшучивал над ее грустным лицом, и Микаса просияла. Ей должно было быть обидно, она должна была оскорбиться, но не получалось. С Леви было легко и непринужденно. Впервые она почувствовала себя интересной, раз такой взрослый мужчина, как Леви, находит ее компанию нескучной.       Он предложил вместе дождаться фейерверков, и Микаса согласилась.       Изрядно захмелевшие, они смеясь уселись на изгородь у реки. Журчание воды заглушалось сотнями разных голосов. Вокруг светились яркие фонари, лампочки и тандзаку.       Зеленые ветви ивы грустно ниспадали к кромке воды, кистями развеваясь в потоке. В воде плавали унесенные ветром желания. Микаса совсем забыла про свою бумажку.       Стоило ей только вспомнить об этом, как она тут же зашуршала в поясе, Микаса замешкалась, вытаскивая свое самое заветное послание в надежде, что она все еще успеет куда-нибудь его прицепить.       Фейерверк неожиданно взорвался прямо над головой, и Микаса взглянула вверх, в сияющую тысячами ярких искорок черноту. Огненные цветы фейерверков распускались в ночном небе.       Яркие всполохи отражались в воде, а она все держала в руках смятую бумажку с желанием, на миг забыв обо всем.       Глаза невольно скользнули к Леви, Микаса увидела, как в отражении его голубых радужек плескаются озорные огоньки, но в его глазах она увидела совсем не фейерверки.       Леви смотрел прямо на нее.       Она пьяно пошатнулась, чуть не свалившись с изгороди. Леви подхватил ее как раз в тот момент, когда она отчаянно пыталась ухватиться за бортик. Микаса не успела ни о чем подумать, как его губы неожиданно коснулись ее. Внутри все перевернулось, в животе вспорхнули сотни маленьких бабочек. Бумажка выскользнула из рук, и ветер унес ее в воду.       Кажется, боги услышали ее.