***
Первую из их жертв оказалось легко подстеречь. Буквально следующим же мероприятием после обеда была совместная с восьмым отрядом игра в волейбол. Предполагалось, что, благодаря смешанным командам, младшие быстрее и лучше научаться играть. Александр Петрович, не большой фанат спорта, предоставил право быть капитаном все тому же Мурино, а сам сидел на скамейке с книгой, периодически поднимая глаза при восторженных криках о голе и хлопая, не особо разбираясь, его ребята его забили, или малыши. Сидя на скамейке запасных рядом с Владимиром Николаевичем, отдыхающим от интенсивной игры рядом с сеткой, Рома решил взять быка за рога, и прямо спросил: — Владимир Николаевич, а почему бы Вам не попробовать пригласить Александра Петровича прогуляться? Ему явно здесь скучно, да и книга скоро закончится. Погода прекрасная! — А с чего же ты взял, что ему будет интересна моя компания? — с удивлением ответил Приморский, неловко переминаясь на скамейке. — Ему явно не плохо и так, как есть. — Нет, Вы, наверное, не совсем поняли, Владимир Николаевич, — с нажимом продолжил Баренцев. — Ему очень одиноко. Не только здесь и сейчас, но и, в целом, на смене. Понимаете, к чему я веду? — И ты серьезно думаешь, что кто-то вроде меня может быть ему… — загорелись было глаза вожатого восьмого отряда, но, вспомнив что-то, он тут же поник. — Но разве у него нет этого других кандидатов для подобных прогулок?.. — В этом то и проблема! — воскликнул Роман, всплеснув руками, так громко, что даже сидящий на другой стороне поля Александр Петрович поднял голову, и помахав ему неловко, тише продолжил. — Он постоянно с нами, постоянно поучает. Ему нужно отвлечься. — Что же, если Вы так уверены в том, что это пойдет ему на пользу…— протянул вожатый, слегка краснея, но, тем не менее, поднимаясь со скамьи. Слегка помявшись, он обошел поле и сел рядом с Александром Петровичем. С затаенным дыханием, не только Роман, но и весь второй отряд, — даже те, кто были на поле и играли, то и дело косились на место действия, — наблюдал за тем, как Приморский с розовыми щеками сказал пару фраз, и, Александр Петрович, уважительно поднявший глаза от книги, улыбнулся и покачал головой в ответ. Затем, теперь уже багровый, как рак, вожатый восьмого отряда пытался что-то еще промямлить, однако у него явно не получалось осознанных предложений; Романов, все еще с вежливой улыбкой, сказал что-то в ответ. После этого Владимир Николаевич встал и, слегка поклонившись, проделал путь обратно, к скамейке запасных, и плюхнулся рядом с Романом: — Увы, но моя компания оказалась для него все-таки не такой желанной, как мне и Вам бы хотелось… Ожидая знака от заметно погрустневшего Романа, Мюсена пропустила подачу и мяч полетел прямо в сетку. Игра возобновилась, раздался свисток и все переключились от только что произошедшего. В конце концов, у них оставалось еще целых два кандидата.***
Несмотря на то, что на вечер планировалась дискотека, в расписание все-таки была поставлена игра по станциям, как бы выражали свое искреннее недовольство вожатые от идеи сначала одеваться в карнавальные костюмы на жаре, а потом стоять в душном помещении на дискотеке. Однако перечить начальству, которому в голову, если что придет, камнем не вышибешь, они не решились, и, стоя в сарае, разбирали пакеты, содержащие их наряды, с заботливо приклеенными именами. — Михаил Юрьевич, Вы меня, конечно, извините, но мне кажется, что произошла ошибка, — ядовито сказал Романов, подходя к Московскому со своим костюмом: расшитым золотом платьем придворной дамы. — Что Вы, Александр Петрович, это вовсе не ошибка! — в тон ему ответил Михаил, проводя рукой по ткани. — В этом году же юбилей Александра Сергеевича Пушкина, по всей стране проходят различные конкурсы и фестивали. Наша игра по станциям и будет посвящена его классике. А что же более классическое, чем всем знакомая сказка о Царе Салтане? — Я все еще не вижу Вашей логики, — продолжил настаивать Александр. — Как Пушкин связан с тем, что я должен надеть это платье? — Очень просто, сказка начинается с трёх девиц, однако у нас в наличии есть только две, — посмеиваясь, ответил Московский. — А костюм был только Вашего размера. Но не волнуйтесь: по крайней мере, Вы сможете выбрать, которая из сестер! Оставив возмущенного до глубины души Романова хватать ртом воздух, он проследовал дальше, в сторону административного корпуса. — Я-то думал, что это мне повезло, — сочувственно произнес Костя, застегивая на себе кафтан. — Только не говори мне, что ты царь Салтан, — удручённо провозгласил Александр, расстегивая на себе рубашку и готовясь надевать на себя платье. — О нет, я сегодня князь Гвидон. А вот царь Салтан у нас сегодня Леша, который вожатый четвертого отряда, — радостно сообщил Костя, поправляя свой костюм.— По крайней мере, ты будешь сидеть, ещё и в тени, а мне, по всей видимости, нужно будет из бочки вылезать и с комариными крыльями по всей территории бегать. — А кто у нас царевна Лебедь? — проворчал Романов. — Девочки-то, получается, еще здесь закончились. — Понятия не имею, но, думаю, узнаю довольно скоро; Юра сегодня как раз курил за административным, мог услышать. Ладно, пошел, удачного тебе представления, — продолжил Костя, направляясь к выходу, но, перед тем, как закрыть за собой дверь, улыбаясь и припоминая то, о чем думал каждый из присутствующих. — Ни пуха Вам, Ваше Величество! Романову оставалось лишь стиснуть зубы и продолжить застёгивать корсет. Кто-то, кажется, решил вспомнить молодость, едва получив в свои руки хоть какую-то власть.***
Роману повезло, он смог перехватить Алексея Петровича, когда тот шел занимать свою позицию недалеко от ‘трех сестер’. Ему пришлось немного пробежаться, и, запыхавшись, он выпалил со всей искренностью, которую мог в себе найти: — Алексей Петрович, Вам очень идёт этот костюм! — Спасибо большое, — кивнув, принял комплимент вожатый четвертого отряда. — Однако, знаете, чего-то не хватает, — продолжил Роман, останавливаясь перед клумбой напротив административного корпуса. — Вы же по сюжету идете свататься, не так ли? Стоит иметь хотя бы цветы, вон, хотя бы розу! Он указал на клумбу с прекрасными красными розами около административного корпуса, во все времена горячо любимую их вожатым, и, не долго думая, Алексей утвердительно кивнул, направляясь туда и говоря: —Ты прав, — доставая из кармана нож, он срезал самую прекрасную, на его взгляд, алую розу, и встал с ней, поворачиваясь к окну и любуясь тем, как она выглядит в его руках. — Теперь мне точно будет невозможно отказать! — Кстати, а наш вожатый сегодня, видимо, чем-то провинился — он будет одной из сестер. Но, с другой стороны, так ему будет не настолько одиноко, как всегда, — тонко намекнул Роман, пытаясь аккуратно прощупать намерения Алексея Петровича. — Одиноко, говоришь? А по нему так и не скажешь, — заинтересовано ответил вожатый. — Все свое время на нас тратит, но мы точно знаем, что он строгий и требовательный такой потому, что ему грустно без кого-то; романтики хочется, понимаете? — выпалил мальчик, продолжая гнуть свою линию. — Романтики? Что же, это всегда можно, я бы тоже не отказался от чего-нибудь эдакого, — ухмыльнулся Алексей, задумчиво теребя розу в руке. — Спасибо, что сказал, беги к своим. Дождавшись, пока Рома исчезнет за горизонтом, он решительно проследовал за клуб, репетировать свою новую роль.***
Второму отряду повезло — они, как ни странно, начинали с начала, то есть, с трёх сестёр и царя Салтана. Предвкушая интересное зрелище, они устремились к клубу, на пороге которого ‘прясть’ три девицы. Камалия и Виктория спокойно сидели с клубками пряжи и работали над какими-то предметами одежды. Александр же, сидя с абсолютно прямой спиной и невозмутимым лицом, смотрел в сторону административного комплекса, не отводя взгляд. Вообще расположение их станции было поразительно к нему близко, и любой, находящийся сейчас там, мог отлично за ними наблюдать. К моменту их появления, царь Салтан, как ни странно, с розой в зубах, уже успел притаиться, чтобы ‘подслушивать’ разговор трех сестер. Наконец, второй отряд встал ровно, и закончив перешептываться между собой, приготовился к началу. — Кабы я была царица, — сквозь зубы, все ещё не смотря на толпу перед ним, процедил Романов,— То на весь крещеный мир приготовила б я пир. — Кабы я была царица, — спокойно улыбаясь, продолжила Камалия, — То на весь бы мир одна наткала я полотна. — Кабы я была царица, — вдохновлено произнесла Виктория, стараясь от всей души, — Я б для батюшки-царя родила богатыря. Тут из-за угла гордой походкой и с розой появился царь Салтан. Однако, к удивлению всех присутствующих, вместо того, чтобы прямо пойти к Виктории, Алексей направился к Александру, и, вынув розу, торжественно провозгласил: — Здравствуй, красная девица, — ничуть не смущаясь, он протянул Романову розу, и, после жеста бровями, продолжил, — Будь царица! И сготовь ты нам всем пир; ибо кушать я люблю, и тебя боготворю. Явно гордый даже такой рифмой, он стоял, ожидая какого-то ответа. Шокированный Александр, однако быстро взял себя в руки и посмотрел на клумбу, затем снова на окно задания администрации. Затем он встал, неожиданно плавно передвигаясь в платье, и вложил розу в его руку обратно, что-то тихонько прошептав Алексею на ухо. Тот мгновенно покраснел и уже открыл рот, чтобы ответить, однако раздался громкий голос: — Что у вас там происходит? В распахнутом окне администрации стоял Михаил Юрьевич, очень грозно смотря на собравшихся около клуба. Было непонятно, как много он успел увидеть. Не растерявшись, Романов ответил: — Мы всего лишь перерабатываем старую сказку на современный лад, — усмехнувшись, он продолжил. — Кому сейчас нужны сыновья — богатыри? А вот хороший ужин… Ответом ему был звук резко захлопнутого окна.***
Несмотря на то, что времени перед дискотекой не хватило даже на то, чтобы переодеться (Московский тактически покрыл свою ошибку в планировании как “тематическую дискотеку”), никто особенно не протестовал: костюмы оказались весьма качественными, и девушки наслаждались редкой возможностью покрасоваться в элегантном историческом платье, что нельзя было сказать о Юре. Будучи человеком непривычным к длинному подолу, он спотыкался на каждом камне, сопровождая падение матерными тирадами. После очередного “Да чтоб твою мать налево”, Александр, величественно плывущий в платье по земле со свитой в виде своего второго отряда, обернулся и строго сказал: — Юрий Иванович, прекратите материться и позорить русский язык. Если уж вы совсем не можете передвигаться в чем-то, что носила каждая благородная дама полтора века назад, снимите платье и не позорьте честь персонажа прекрасной Царевны Лебедь. — Санек, ты, что ли? — обернулся Татищев так резко, что едва не упал, спасенный лишь своим племянником, который был в его отряде и шел рядом. — Как ты вообще передвигаешься в этой ебанине? — Юрий Иванович! — возмущенно воскликнул Романов. — Фильтруйте свою речь, здесь же дети! — Да похуй, — фыркнул Юра. — Как в этом ходить? Александр, подойдя к нему, присел и приподнял подол над землей, собирая ткань в ладони и скручивая, а Татищев, решив, что хуже уже не будет, начал жаловаться ему на свою сегодняшнюю нелегкую судьбу: — А ведь я всего-навсего захотел покурить, понимаешь? Да, у административного, ну и, что, убивать меня теперь? — тяжело вздохнув, он, встав в позу сахарницы, страдальчески поднял глаза к небесам. — И высунулся этот белобрысый, и сказал, что все, последняя капля. И вот, я уже там, в этом чертовом голубом платье, говорю Костяну что-то про комаров. Костя так кринжанул, что сбежал в лес на пару минут, блевать, видимо, но я его не виню абсолютно. Ты это вообще видел? Хоть без парика, кокошником обошлись. — Ну, у Михаила Юрьевича и… Методы наказания, — посочувствовал Романов. — Но ты не переживай; под чей-то вкус ты точно подходишь, я абсолютно в этом убежден. — А тебя-то он так за что? В чем провинился наш самый правильный из самых правильных? — спросил Татищев, с пониманием посмотрев на то, как неудобно Александру было завязывать его подол в корсете. — Существую, видимо. Этого достаточно, — буркнул тот. — Вот, попробуй теперь. Выглядя с небритыми ногами, в шлепках и носках довольно комично, с завязанным в узел в районе щиколоток теперь подолом, Юра попытался идти снова; у него даже получилось сдвинуться на пару метров под нарастающее одобрение и восторг своего отряда. Но долго это не продлилось — уже через пару шагов он вновь упал, и вновь был спасен от встречи носа с асфальтом своим племянником, Сережей. — Ну нахуй, — тихо сказал он, чтобы не злить пытавшегося ему помочь Романова. — Слушай, а можешь моих до клуба довести? Я, наверное, пойду, подменю кого-нибудь с малявками и переоденусь пока; лучше оригами и просмотр “Маши и медведя”, чем вот это вот. — Хорошо, только, пожалуйста, скажите им быть поспокойнее, — попросил вожатый второго отряда, зная, что отряд у Татищева был ему под стать. — А то слушаться ведь совсем не будут. — Эй, хулиганье! — воскликнул Юра. — Если вот этот чудесный человек хоть на секунду сегодня станет несчастным, я каждому телефоны вечером не отдам! — Так точно! — хором ответили ребята в оранжевых платочках шестого отряда. — Зашибись, — удовлетворенно кивнул сам себе Татищев. — Спасибо, мужик, буду должен. С этими словами он скрылся куда-то в сторону корпусов, и второй отряд, шедший ровным строем и уже выдрессированный, пошел за своим вожатым дальше, тогда как шестой собрался хаотично побежать к зданию наперегонки. — На счет три! — воскликнула бодро девочка с двухцветными волосами, готовясь стартовать и явно намереваясь стать победителем. — Раз! Два! — Три раза вас проклянет Юрий Иванович, когда Александр Петрович сразу оттуда же отправит весь ваш отряд в корпус, — громко прервала их Мюсена, идущая в первой паре своего отряда. Шестой отряд обернулся на них и, действительно, серые глаза вожатого метали молнии, обещая за такую самодеятельность кару самую страшную и жестокую. Ему даже ничего не пришлось говорить вслух — ребята сами, с непривычки не слишком быстро делясь на пары, построились за вторым, и, когда все, даже самые тихие шепотки утихли, Романов умиротворенно кивнул и сказал: — Хорошо, а вот теперь мы идем. — Как вы с ним вообще живете? — ужаснулся идущий в конце колонны Сережа. — Это же ужас! — Сейчас мы находимся в активном поиске решения для этой проблемы, — ответил ему тихо, чтобы не услышал Александр Петрович, Роман. — А знаешь, что? Вы можете нам помочь… Дальнейший путь до места назначения прошел в тихом обсуждении плана главными заговорщиками двух отрядов, и к моменту, как все уже успели потолпиться перед дверью и переговорить с каждым, все уже было распланировано, роли определены, а их постоянный диджей, Данис Михайлович, был с трудом упрошен на несколько располагающих к нужной их атмосфере композиций.***
Громкие биты, приглушенный и мерцающий свет и люди в нем, пусть и неумеющие танцевать, но музыку любящие и очень хорошо в себе ее ощущающие. Александр Петрович стоял в своем платье у стены, не слишком любящий всю эту атмосферу, но Святогора Рюриковича уважавший достаточно, чтобы ходить на такие мероприятия вместо него и позволять отдохнуть лишние пару часов. Ходили слухи, что, будучи в старшем отряде, он под новый год, разжившись чем-то покрепче детского шампанского, зажег по полной, поднимая весь зал и не останавливаясь до пяти утра, но, скорее всего, было это лишь слухами; не стал бы кто-то вроде Романова называть себя низменным “Шура”. Сейчас он просто следил за своим отрядом, лениво попивая из пластикового бокала апельсиновый сок и выглядя, будто сошел с картины, висящей на стене Эрмитажа. Громко. Душно. Скучно. Даже поговорить было особенно не с кем. Его обычные собеседники сейчас здесь, кажется, отсутствовали, а книги, которые могли бы их заменить, читать в такой обстановке было бы почти невозможно. — Александр Петрович, — сквозь музыку окликнули его сбоку, и он оторвался от созерцания хаотично дрыгающихся по залу не в ритм тел, смотря на подошедшего к нему парня. — Что-то случилось, Рома? — спросил он. — Я принес Вам весть, — ответил тот загадочно, говоря все это прямо в ухо Романову. — На следующей песне Вас зовут в центр зала. — Кто? — не слишком заинтересованно спросил Александр. — Загадочный златовласый незнакомец, — заговорчески проговорил Баренцев. Романов поднял брови, теперь уже совершенно непонимающий, что происходит, но более чем готовый высказать этому “загадочному и златовласому” все, что думает о его сегодняшних выходках, что бы тот не задумал на этот раз. — Хорошо, — ответил он уверенно, залпом допивая сок и поправив на себе пояс немного сползающего платья.***
Костя был… В прострации. Часа уже, наверное, два. Примерно с момента, как увидел облаченный в костюм князя Гвидона, спасенную от злого коршуна-Руслана Андреевича Царевну Лебедь. Юре, на удивление, пошло. Да, чего уж там, выглядел он просто прекрасно, даже эфирно. В голубом платье, с элегантным кокошником, аристократически бледной кожей и выступающими ключицами, он в кои-то веки не матерился, хотя, было видно, что очень хотел, и, видимо, поняв, что сопротивление уже бесполезно, вжился в роль. Ему даже пришлось немного прогуляться до ближайшей рощицы, чтобы не выпалить на одном дыхании то, о чем он думал уже несколько лет. Лениво смотря в толпу, он все никак не мог прогнать этот образ из головы. Как будто навсегда выжженная на его сетчатке, эта картина его очень печалила, поскольку он знал, что подобного не увидит больше никогда. Хотя, если заключить сделку с одним белобрысым дьяволом… — Дядь Кость, — подбежал к нему вынырнувший из толпы Сережа. — Две новости: хорошая и просто охрененная. — Ну, выкладывай, — отстраненно протянул Уралов. — Вам поступило предложение потанцевать, — радостно прокричал мальчик. — И это хорошая новость? — О, нет, это лишь ее часть, — продолжил орать Сережа. — Предложение поступило от таинственного незнакомца в платье. Неужели Юра что-то понял по его взгляду и неловкому бегству? У Кости в голове словно взорвался фейерверк: он был готов прыгать и кричать. Эту энергию, которую он копил в себе уже несколько лет, в кои-то веки можно было направить в новое русло, например, потанцевать. — Уже иду, — решительно сказал он, собираясь с мыслями и тут же вскакивая, чтобы не успеть испугаться и дать заднюю.***
— Объявляется медленный танец! — раздался из динамиков голос Даниса Михайловича, и дети второго и шестого отрядов с затаенным дыханием выстроились в полукруг по центру зала, ожидая, что будет. Ставки были высоки. Второй отряд, если дело выгорит, получит спокойное и приятное продолжение смены с не срывающимся по поводу и без вожатым. Шестой — счастливого и не сидящего больше с грустным взглядом вожатого, пока тот думает, что его никто не видит. Раздались первые ноты “Выпускной”, и все те, кто не знал, что сейчас должно было произойти, радостно закричали, тут же разбиваясь по парам и начиная приглашать тех, с кем не успели договориться о таком заранее — благо, проигрыш был достаточно долгим, чтобы успеть и сойтись, и расстаться, и провести прямо тут свадебную церемонию. И вот, наконец, произошла и та встреча, которую так мучительно долго — целых двадцать минут, которые прошли с начала дискотеки, — ждали два отряда. Александр Петрович, уверенно проходящий через толпу, шел, будто ему принадлежал весь этот зал, с гордо поднятой головой. Константин спешил, будто опасался, что в последний момент струсит. И потом они увидели друг друга и остановились, словно громом пораженные, когда поняли, к кому их привели те приглашения. — Костя, ты… — начал Александр. — Ты же не… — Зачем ты меня позвал? Поиздеваться? — ответил голосом того, кто изо всех сил держит себя в руках, чтобы не сорваться и не перейти на отчаянный крик, Константин. Это была… Катастрофа. И ее было уже не остановить. Что-то пошло не так, совершенно не так; Романов выглядел так, будто ждал кого-то совершенно иного и был действительно готов танцевать с этим кем-то столько, сколько потребуется, а Уралов — как будто его окатили холодной водой в самый важный и радостный день его жизни, заявив, что его предали все, кого он знал и любил. Нужно было что-то делать, и срочно. Но что? — Простите нас, пожалуйста, — начал тихо Рома. — Это все… — Кто тут говорил, что идея с Салтаном того не стоит? Нам выделили дополнительное финансирование за высокие показатели культурного просвещения в рамках смены! — дверь клуба громко хлопнула, и в клуб ворвался Михаил Юрьевич, как всегда, в костюме с иголочки, сияя просто неимоверно ярко. Увидев развернувшуюся в центре зала картину, он на секунду обомлел, но затем быстрым шагом подошел к стоящему рядом с дверью Данилу и тихо спросил: — Что здесь происходит, почему Саша и Костя так странно друг на друга смотрят? Поссорились? — Мне Мурино сказал, что их отряды хотят их свести — больно Саша на них срывается, — прошептал тот в ответ. — Свести? Ну что же, надеюсь, они знают, что ничего не получится, — ревниво усмехнулся Московский, смотря на все еще стоящих молча в центре вожатых. — Да, мне Мурино также сказал. Но что это значит? Михаил не ответил, а быстрым шагом направился к Александру и громко, чтобы всем было слышно, прочеканил, театрально ему поклонившись и протянув свою руку к нему в приглашающем жесте: — Соблаговолит ли Ваше Высочество подарить мне танец в эту прекрасную ночь? Все затаили дыхания, ожидая в ответ истерики и скандала. Всем было понятно, что Московский просто продолжает свою старую и всем известную шутку, снова издеваясь над Романовым и желая, кажется, освежить его старое прозвище в истории лагеря. Но теперь и Александр Петрович был уже не тем скромным и тихой мальчишкой, прятавшийся под лестницами во время спортивных мероприятий, чтобы почитать; все присутствующие знали, насколько он может быть едок и невыносим. Оставалось понять, к чему все шло. К драке? К словесной перепалке и переходу на личности? К уходу одного из них посреди смены из-за “профессионального несоответствия”? — Соблаговалит, Ваше Высокомерие, соблаговолит, — неожиданно для всех присутствующих ответил Романов, и принял в свою руку руку Михаила Юрьевича. — Для меня большая честь, что вожатый, не находящий времени даже на собственный отряд, решил посвятить пару своих драгоценных минут моей скромной персоне. Михаил, ехидно ему улыбнувшись, положил руку на его талию и притянул ближе: — Ты рожден для этой роли, принцесса, — повторил он преследовавшую раньше вожатого второго отряда в ночных кошмарах фразу. — Для роли высокомерной знати, вечно требующей всего внимания только себе. — Закройте рот, Михаил Юрьевич, — прошипел ему Александр, насильно начиная вальсировать под удачно начавшиеся слова песни.Медлячок, чтобы ты заплакала…
Вальс под “Медлячок” смотрелся… Интересно. И завораживающе, ведь, по какой-то причине, двигались они слаженно и почти профессионально, пусть и одаривали друг друга взглядами, полными насмешки и яда. Выглядело, будто в их головах играла совсем другая песня, и на настоящую им было совершенно все равно. — Я думал, он убьет Мишу, — сказал Данила сипло подошедшему к нему и смотрящему на открывшуюся картину совершенно не впечатленно Денису. — Зачем? Они всегда так. Сперва собачатся, потом их друг от друга не оторвать, — пожал плечами Романов младший. — Когда Миша приходит к нам домой, так происходит почти каждый раз. — Он приходит к вам домой? — пораженно повернулся на него Данила. — Конечно, они же уже два года, как вместе, — так, будто он говорил всем известную информацию, тихо сказал Денис. Московский младший в ответ просто сполз вниз по стене, замечая, как сами особенно не замечающие, кажется, направления своих передвижений Московский и Романов старшие приблизились к ним.…Не пьёт, не ест, вместо конспектов пишет песни
Песни о своей принцессе…
— Скажешь хоть слово по поводу этой строчки — живым не выйдешь, — донесся обрывок речи Александра для подростков. — Как тебе будет угодно, моя принцесса, — по-доброму усмехнулся Михаил в ответ, шипя от того, что ему сильно и намеренно наступили на ногу. Они двинулись куда-то дальше, к углу, но эти слова, повторяясь, звучали в голове младшего Московского, картинка в голове которого уже сложилась, но как будто бы вверх ногами. — Ты… Не знал? — присел рядом Денис, кладя руку на его плечо. — Нет?! — воскликнул Данила с нотками истерики в голосе. — В смысле, я знал, что у него кто-то есть, и что он часто уходит по вечерам, но… — Тише, тише, — шикнул на него другой, окидывая всех вокруг взглядом на предмет того, не слышал ли его кто. — Я тебе ничего не говорил, усек? Не дай бог они узнают, что ты услышал об этом от меня; я сделаю так, что Оксана из твоего отряда будет катить к тебе, а не к Михаилу Юрьевичу, и бежать будет некуда. Шокированный, шантажируемый и устрашенный, Данила нервно кивнул и на ощупь поплелся вдоль стены к выходу, чтобы выдохнуть хотя бы в туалете и, может быть, выйти из здания клуба и хорошенько проораться куда-то в ночь, пугая оставшиеся в корпусах младшие отряды. — Это пиздец, — одними губами прошептал сам себе он, врезаясь в кого-то на выходе. — Поддерживаю. Оригами — полная херня, — раздался голос Юрия Ивановича, идущего, наоборот, в зал, но Московский младший лишь протиснулся мимо, уходя из этого проклятого места.***
— Что сейчас произошло? — шепнул Рафаил, в кои-то веки чем-то до глубины души шокированный и не выглядевший так, будто ему предложили съесть целый лимон. — Ну… Он с кем-то танцует. В принципе, это значит, что… — начала Мюсена, но была перебита. — У нас получилось! — радостно провозгласил Рома, наблюдая за немного уже успокоившимися вожатыми, теперь уже перешедшими со своей агрессивной вариации вальса на обычный медленный танец, уходя куда-то в один из более темных углов, подальше от всеобщего внимания и глаз. — Главное, чтобы они не увлекались слишком сильно; у нас завтра матч с первым отрядом, — как всегда, сразу смотря в будущее, сказала Печорина. — Рассорившиеся замначальника и вожатый нам точно не нужны, а если после этого мы еще и перейдем в состояние активной войны с первым отрядом… Я имею ввиду, вдруг у них были свои взгляды на то, с кем должен танцевать Михаил Юрьевич? Словно в подтверждение их слов, около выхода из зала, что-то невнятно и громко воскликнув, сполз по стене младший брат Московского, а только вернувшаяся в зал Оксаночка Уводова из первого, завидев, что происходит, тут же выбежала обратно, пряча глаза. Недолго думая, второй отряд сошелся на том, что результат был достигнут, и это все, что имело значение, и радостно рассеялся по залу, двигаясь под звуки близящейся к завершению песни и совершенно не замечая плачевного состояния второй части их импровизированной группировки по сведению вожатых. Но вот кто радостным и счастливым точно не выглядел, так это Константин Петрович, смотревший куда-то мимо всех, молча и никуда не двигаясь. Такое у него иногда случалось, причем, кажется, в самые случайные моменты; но в этот раз он был как будто еще более потерянным.Подойти боюсь я к Юле, вдруг меня она не любит
А вдруг другого любит Юля, любит не меня?
Ведь в мечтах на двоих у меня с Юлей одна фамилия
И так полгода, днём — пожар, а ночью — бессонница
Сердце рвётся, но лёд никак не тронется
Кажется, Данис решил включить песню заново, чтобы закрепить в сознании всех сцену, которой определенно суждено было стать одной из легенд этой смены; судя по реакции большинства, от этого все были в восторге. Но не Костя. Костя был сейчас не здесь, а на своей последней смене в качестве пионера, когда играла та же самая песня, и он стоял ровно так же, не успев, и смотря на то, как Юру на танец приглашает их на тот момент общая подруга, и тот с восторгом соглашается, тут же обнимая ее и начиная кружить по залу.Но как-то утром я решил сделать первый шаг
Купил цветы и под подъезд, лишь бы ты пришла
И ты пришла, драма по классике
Но не одна пришла, а под ручку с одноклассником
И ударились об землю небеса
И тогда я написал, Юля.
Для него в этой песне теперь навсегда вместо “Юля” слышалось полное надежды и отчаяния “Юра”, и выбило его сейчас из колеи совсем не то, что Саша, оказывается, никуда его не звал и танцевал сейчас с Московским — уж кто-кто, а Уралов, плечи которого были мокрыми не одну и не две такие дискотеки из-за этой парочки, никаких видов на своего друга не имел. Но у него была надежда. Надежда на то, что, может, в этот раз его пригласил именно тот, от кого он этого ждал. Он настолько отключился от внешнего мира, что даже не заметил, как в зале появился второй вожатый его отряда. — Я избавился от этой херни под названием платье и сдал мелких Камалии со Святом. Эй, а что тут, блять, происходит? — спросил у Сережи непонятно, когда успевший зайти, Юра, понимая, что весь его отряд столпился в одном месте и единственный среди остальных не танцевал. — А чего Костян стоит, как идиот, и пялит в стену? И вы чего? Песня не зашла? — Мы со вторым отрядом пытались свести дядю Костю с Александром Петровичем, чтобы сделать их обоих чуточку счастливее. Но, как всегда, явился Михаил Юрьевич и все испортил, — разочарованно прошептал ему тот. — Ты только посмотри на него. — На Михаила Юрьевича я еще в детстве тут насмотрелся, спасибо. — поморщился Татищев старший, обходя Уралова по большому кругу, чтобы посмотреть на его лицо, но пока прямо перед ним не светиться. Смотреть на такого Костю действительно не хотелось. С лицом, полных разбитых надежд, он так и продолжал грустно стоять в толпе своего отряда, который пока что не решился подойти и его утешить — Не знал, что Костяну так нравится этот жеманный, — задумчиво ответил на это Татищев, вернувшись к Сереже и отряду. — Как думаете, как его теперь, ну, оживить? Пойти набить Московскому что-нибудь за углом? Я могу, у меня еще после платья кулаки чешутся. — Не надо. Пусть хоть кто-то тут будет счастлив и танцует, — покачала головой его младшая сестренка, Катя, на лице которой отражалось коллективное настроение всего их отряда. — А знаешь, я все равно думала, что не получится. Ну не подходят они с Александром Петровичем друг другу, ну совсем. — Конечно, не подходят, он же гуманитарий! — как будто это было само собой разумеющимся, уверенно сказал Юра. — Мы же с ним будем преподами нормальных мужицких предметов, физики с химией, а не, этой… Что там Романов, литературу преподает? Лед и пламень, вся херня? — Историю, — поправил его Сережа. — Ну вот пусть со своим знатоком обществознания Московским и пляшет тогда, а наших не портит, — заключил Татищев старший. — А с этим мы сейчас… Я вообще не такой, чтоб вы все знали, но ради хорошего дела и человека… Короче, ладно, похуй. Сказав это, он подошёл к стоящему в ступоре Константину и, пытаясь привлечь его внимание и вернуть на землю, произнес: — Костян, да не кисни ты так! С этими романтичными историками всегда проблемы! Пойдем, потанцуем нормально, а не это непонятно что. Когда у них тут слэм? Костя тем временем, действительно вернувшись, не мог теперь поверить своим глазам: Юра, в привычных черных джинсах и рубашке, но, что было удивительным, в кокошнике принцессы Лебедь, все-таки пришел на дискотеку и — он все правильно расслышал, точно?! — приглашал его потанцевать. Ему сначала хотелось ущипнуть себя, чтобы понять, что это не сон, но потом он решил, что, даже если это ему сниться, то возможностью точно стоит воспользоваться. Сбросив с себя уныние, он встряхнулся и улыбнулся немного несмело, сказав: — Да ладно, медляки тоже танцевать прикольно. Давай, по пацански. Произнеся это, он взял опешившего Юру за талию и аккуратно начал отводить в сторону от все еще пассивно-агрессивно танцующих вожатых первого и второго отряда. Дети, тем временем, с восторгом и ужасом наблюдали за происходящим, не зная, чего же ожидать от таких интересных и неожиданных пар. Это ведь был даже еще не конец смены, даже не ее середина — а уже столько событий. — Ну, по крайней мере, кажется, всем весело, — заключил Денис, все еще стоявший у двери, и записал в заметки стащенного из вожатской телефона очередную пометку.“День третий, осталось восемнадцать.
Сегодня моего брата пытались свести с тремя вожатыми, но, как и раньше, Московский появился, и он снова смотрит только на него. Видимо, с Данилой все-таки стоит познакомиться поближе; а то на семейных ужинах будет совершенно не с кем поговорить.”