"Линч, смирись. Я умер уже давно."
Ах, вот почему. Дырявая голова. Каждый раз, когда идет такой дождь, он тоскует по своему лучшему другу. Егор неосознанно общается с ним таким образом. Речь идёт о Джоне: ему сегодня исполнилось бы 26 лет, если бы он внезапно не совершил самоубийство четыре года назад. Воспоминания слишком плачевные: от них сворачивало желудок, а к горлу подступал тяжёлый ком – казалось, что как только откроешь рот, слезы ручьём покатятся по бледным щекам от собственного бессилия. Линч делает глубокий вдох, пытаясь отогнать нежелательные мысли. Вместо этого сосредотачивается на шуме дождя, позволяя ему успокоить себя. Множество приключений случались на протяжении шести совместных лет: хороших, плачевных, нелепых, веселых – всё улетучилось так резко, будто никогда и не было. Сказать то, что Линч страдал – ещё мягко сказано. Наверное, слов не найдется, чтобы описать его истинные чувства, скрытые за маской отважного и спокойного журналиста. Все наступило резко и неприятно, так болезненно – это было как что-то сюрреалистическое. Джон в тот день не отвечал ни на звонки, ни на сообщения, а после напуганный Дэйл позвонил и рассказал, что очкарик повесился в своей комнате. Этот роковой день, запомнившийся в голове журналиста мутной травмой, был переломным моментом, от которого каждый раз бросало в истерику. Журналист винил себя, что не доглядел. Не успел. Не поговорил, хотя замечал его подавленное состояние и подозрительное поведение. Сейчас все, что ему хотелось – обнять и прижать к себе Джона настолько крепко, чтобы рёбра треснули; так упрямо не отпускать никогда. – Дядя Линч. Егор вздрагивает, выходя из транса. – Да? Лукас делает паузу. Он подходит ближе к Егору и садится рядом, поджав согнутые колени к груди. Младший повзрослел давно: не только физически, но и ментально. И до сих пор чувствует чужую тяжесть на душе собственным существованием. Видит, как больно родному дяде. – Ты ведь знаешь, что никто не виноват в смерти Джона? – неожиданно выдает Лукас. Линч провел свободной рукой по своим волосам, едва сжимая их у основания. От данного вопроса стало не по себе. – Да... знаю. Наверное. Глядя растерянным взглядом на лужи, образующиеся вокруг него, брюнет выдохнул. Он давно забросил свой основной канал как что-то ненужное, и даже не пересматривал ролики из-за страха: боялся в очередной раз выплакать все горькие слезы, просто посмотрев на ещё живого Джона в кадре. К тому же смысла нет – той искры, которая раньше текла в его венах при приключениях, испарилась и исчезла вместе с Джоном. Линч был слишком привязан к другу. Считай, что четверть его жизни была проведена с писателем, которого давно не было рядом. Они всегда являлись друг для друга чем-то большим, чем просто напарниками – они были как Инь и ян, дополняющие один одного. К сожалению, они не обсуждали собственных сокрытых чувств. Только вот чувство вины никак не могло его отпустить. А сидя здесь, под крышей дома, глядя на проливной дождь, он будто ощущал присутствие писателя: тот точно бы нежно трепал его по волосам и гладил по спине, проводя по напряжённым мышцам, этими жестами показывая, что не злится. Линч хотел бы ощутить его теплые руки на своих щеках, хотел бы услышать немного писклявый голос, недовольные возгласы собственными ушами. Но, увы, это лишь мечты."Не вини себя."