«Нет ничего проще, чем бросить курить — я сам делал это сотни раз». Марк Твен
Шэнь Цзю не знает, когда это началось. Но тело ужасно ломило. Жутко ломило. Его постоянно тошнило и так хотелось прикасаться губами к губам. Это было мерзкое чувство на уровне животного желания, перед которым он не мог устоять. Сигаретный дым был всюду. Витал по комнате, ощущался, когда Шэнь Цзю сидел один. Он чувствовал горьковатый запах, от которого кружилась голова.***
Шэнь Цзю пришёл в университет раньше обычного, но путь в кабинет ему тут же перегородили, и чужие чернильные пряди упали на собственные плечи. Ло Бинхэ был высоким юношей с прекрасными длинными волосами и превосходной успеваемостью! Он — главный активист университета, и каждая девушка мечтает видеть себя рядом с ним, прижиматься телом к телу и томно шептать ему на ухо о своей любви. Этот похититель дамских сердец сражал наповал своей улыбкой с ровным рядом белых зубов и выделяющимися клыками, доводил до умопомрачения голосом с невероятно притягательным тембром, был самым вежливым и учтивым учеником. Его послужной список был длинною с небоскрёб и можно было перебирать его заслуги часами! Таким великолепным был Ло Бинхэ. Это знал каждый, и каждый был в восторге от него. Каждый, но не Шэнь Цзю. Он видел эту тварь насквозь, все его манипуляции, приправленные соусом из сладких речей, и раздражение на чужом лице, спрятанное от всех прочих. Это приводило в бешенство. Так легко и непринуждённо Ло Бинхэ доставалось всё, чего бы тот ни пожелал, а Цзю... Цзю никогда не был в центре внимания, как положительный герой, если кто и вспоминал о нём, то только как о проклятии, встречи с которым желали неугодным. От него же Ло Бинхэ гнилого нутра не прятал. И Шэнь Цзю видел, как тот мог зубоскалить, обнажая те самые белоснежные клыки, ощущал, как они с силой впивались в кожу, и не понимал. Не понимал, почему того так любили и желали прожить с ним всю свою жизнь, мечтали хотя бы об одной совместной прогулке. Цзю никогда не хотел находиться с ним рядом, скорее бежал, как от огня. Бежал же? Мотылёк летит на свет и обжигает крылья. Он не был мотыльком, но касался открытого огня голой рукой. Увы, бег не был на дальние дистанции. Ло Бинхэ, чёртов Ло Бинхэ, склонился над ним — он был немного выше, но иногда надевал обувь на высокой подошве, и тогда вовсе приходилось сворачивать шею — и говорил что-то бестолковое. — Закрыл бы ты свой поганый рот. — Сплёвывал Шэнь Цзю, выворачиваясь из крепких объятий. — А то что? Поставишь незачёт по своему предмету? — Ло Бинхэ ткнулся носом в нежную шею и опалял горячим дыханием. Мурашки и разливающееся тепло, что зарождалось где-то в животе и бежало по венам вместе с кровью. — А то я рот твой зашью. — Ай, Цзю! Я так боюсь, зачем ты такое говоришь? — Ло Бинхэ откровенно издевался. Шэнь Цзю только цыкал. Вообще-то, справедливости ради, он и себя никогда не считал хорошим человеком. Что толку быть хорошим, если всего вокруг добиваются только отпетые козлы — Бинхэ, например, — только вот в отличие от него Шэнь Цзю не гримасничал, строя из себя любезность, он высоко задирал нос, и гордость его хлестала через край, а иногда его по щекам. Он не понимал, что нашёл в нём Ло Бинхэ, что так прицепился, но этот благородный человек со всегда выглаженной до идеала рубашкой и заготовленным списком комплиментов для каждого был, отнюдь, не слишком изящным в его компании. Глубокая ли то ненависть была или что иное — Шэнь Цзю не знал. В кабинете было пусто и так умиротворяюще тихо. Грудь высоко и удовлетворённо вздымалась при каждом глубоком вдохе. Шэнь Цзю первым делом принялся поливать цветы на подоконниках. Их зелёные, ещё совсем молодые ростки тянулись к искусственному солнцу-лампе, будто к самой главной истине в их жизни. Они приветливо покачивали налитыми яркой краской широкими лепестками, словно так и говорили: привет, мы очень рады тебя видеть! Мы очень благодарны тебе за заботу! Послышался горьковатый запах, который сложно было с чем-то спутать. Никотиновая дымка тонкими пальцами щёлкала по носу. — Потуши, — приказал Шэнь Цзю. — Не смей курить в моём кабинете. Ло Бинхэ курил часто и много, когда оставался с Шэнь Цзю. Курил всегда одно и то же: белая пачка с красными полосами и чёрными, жирными буквами. И Шэнь Цзю ненавидел этот запах. — Зачем? Тут никого нет. Ло Бинхэ снова приставил сигарету к губам. Признаться, выходило у него это красиво. Он терялся в густой дымке, а тёмные раскосые глаза блестели. Почти не мигая, будто кот, он смотрел на Шэнь Цзю. — Тут есть я. Расстояние между ними сократилось до непозволительно короткого шага. А потом всего лишь носы отделяли их друг от друга, и едкое колечко дыма полетело прямо в лицо. От него защипало в глазах и хотелось сплюнуть прямо в человека напротив. Губы, горячие и мокрые, опустились ниже, к мочке уха. Мазнули по щеке и прямиком к губам, шершавым и покусанным. Ло Бинхэ сминал настойчиво, почти как обезумевший. Придерживая рукой Шэнь Цзю за талию, он прижимал его ближе. Ниточку слюны, возникшую между ними, он не спешил оборвать клацаньем зубов. Смотрел на затуманенный взгляд: циановые глаза были как два глубоких колодца, в которых не видно дна, а только темень и где-то там приглушённый звук воды. Вкус сигареты ощущался во рту. Шэнь Цзю прикрылся ладонью. Кабинет понемногу заполнялся шумным потоком студентов и Ло Бинхэ затерялся среди них. Он сидел на первом ряду за первой партой — самой ближней к столу преподавателя. Очередной ворох восхищения в его адрес, и что-то колет и сосёт под ложечкой у Шэнь Цзю до самого скрипа зубов. «Мин Фань, предоставь мне список отсутствующих». Шэнь Цзю делает абсолютно рутинные вещи: просит старосту предоставить список, записывает белым мелом на чёрной доске тему, пробегается взглядом по классу и ловит в спину шепотки. А ещё острый, пожирающий взгляд. Он отвлекается на эти будничные дела, чтобы не обращать внимание на послевкусие, оставленное другим, инородным, во рту. Чужой вкус кажется таким странным. Раздражающим. Его целовали, заражая горечью, кусали и говорили, что презирают. Он тоже презирал до глубины души. Никто бы в здравом уме не возжелал быть рядом с ним, его скверна тянула свои руки далеко и мазала сажей всякого, кто приблизится. А Ло Бинхэ отчего-то с каждым разом становился всё ближе и ближе, будто быть вымазанном в черни — не страшно. К искусственному солнцу тянулось всё в теле. — И Цзю возвращается в пустую квартиру, где его никто не ждёт? Снова! Ло Бинхэ подходит после пар, когда душный кабинет пустеет, и из звуков остаётся только щебет птиц и шелест бумаги на столе преподавателя. Юноша опирался ладонями о деревянный стол, и его глаза с обсидиановым блеском дотошно сверкали и смотрели куда-то туда, куда Шэнь Цзю пускать его не хотел. — Тебе-то какое дело? Цзю клацнул зубами, собираясь уходить. — Значит, я угадал! — Ло Бинхэ будто приободрила сама мысль, что он попал в яблочко, и Шэнь Цзю этим вечером будет один. Шэнь Цзю всегда возвращался в пустую квартиру, где холод пробирал до костей, но не открытые форточки были тому виной, а звенящая пустота. И он словно пестовал своё одиночество, подпитывал его и хотел больше. И только иногда зажимался в самый дальний угол комнаты в тишине, думая о своих достижениях. Их было немного: сбежал из приёмной семьи, нашёл старого заклятого друга и вырастил небольшой цветок. Тот был самым первым, что он когда-либо выращивал, и который вырос у него, будто сам пожелал того. Но в последнее время в его тихой квартирке было слишком шумно и подвижно. Глупые песни звучали из колонки, свет горел во всех комнатах, и еда была не из доставки, а варилась на плите… И даже множество коробок, что он не перебрал после переезда, резво стали уменьшаться, пока их вовсе не разобрали. — Будто бы меня это так волнует. Цзю, как всегда, был слишком отстранён и холоден, не желая проявить и капли интереса. Ло Бинхэ, как всегда, был слишком настойчив и докучлив. — Ходячая мигрень, — добавил Шэнь Цзю, запирая двери кабинета. — Всё для тебя! Ло Бинхэ фривольно забросил руку на шею Шэнь Цзю, подтягивая его ближе и продолжая шагать. — Тебя вообще не смущает, что я твой преподаватель? Шэнь Цзю постарался отстраниться. — А должно? Должно ли? Пожалуй, его нет. Это должно было бы волновать самого Шэнь Цзю, но и его не слишком беспокоило. Дверь в квартиру медленно отворилась. Было уже темно, Шэнь Цзю по возвращении домой не включал свет при входе — стягивал ботинки нога об ногу, плёлся в комнату и падал в постель, зарываясь в кокон из одеял и подушек. Он прятал в нём нечто сокровенное: мысли, которые не хотел бы открывать никому. Потом он хватал эти мысли за хвост, бестолково запихивал обратно, в самые злачные и тёмные места, они спутывались, а он ещё долго пытался уснуть. Ло Бинхэ же с порога включал свет, разувался: обувь, впрочем, тоже небрежно оставлял в коридоре, удалялся в комнату и выходил оттуда в своей футболке. Он медленно захватывал собой пространство, будто удушливый газ, проникал в каждую щель и был всюду. — На ужин будет мясо по-французски! Он шествовал на кухню довольной походкой, снова включал свет. Ярко. Очень ярко. Надевал на себя нелепый фартук с собачьей мордой, а Цзю уже сидел на барном стуле за столом, выпивая баночку холодного кофе. Он подпирал щёку ладонью. — Делай что хочешь. — Шэнь Цзю лениво и незаинтересованно махнул рукой и пододвинул к себе ноутбук. — У меня работы много. Работы правда было много, но большую часть времени он на самом деле смотрел на Ло Бинхэ: на крепкие руки, которые умело орудовали кухонной утварью, и покатые плечи, а ещё узкую талию. Сам Шэнь Цзю умел готовить, ему пришлось в свои годы, но он очень не любил это делать. Он всё ещё подпирал щёку рукой, взгляд из-под опущенных ресниц выдавал заинтересованность. Ло Бинхэ не замечал. Вернее, делал вид, что не замечает на себе этот испытывающий взгляд, но он чувствовал его спиной. А ещё расплывался в ухмылке, потому что знал, что Цзю смотрит на него. Смотрит всегда, когда бы они ни встречались. Ло Бинхэ выкладывал маринованное мясо и овощи в форму для запекания, перемешивая всё руками. Он не слишком боялся испачкаться. — Вообще-то, к слову, мясо на ужин — не самая лучшая идея, — прокомментировал Шэнь Цзю, допивая уже третью баночку кофе. — Вообще-то, к слову, кофе перед сном — не самая лучшая идея, — парировал Ло Бинхэ, наклоняясь над столиком за спиной Цзю. Его руки всё ещё были в маринаде, и он держал их в стороне. Кончик носа проходился по плечу, выглядывающему из-под футболки. — А кто сказал, что я собираюсь спать? — Шэнь Цзю лукаво прищурился, вперяя взгляд в монитор. Ло Бинхэ лизнул языком по шее. — И чем же мы будем заниматься всю ночь? Улыбка отразилась на его лице, жадная и мимолётная. Вообще-то он знал, какой ответ получит. — Ты к тому моменту вылетишь из этой квартиры, как сопли в платочек. Да. Именно этого ответа он и ждал. Но он также знал, что не вылетит и эту ночь будет спать в самой мягкой постели, как и все предыдущие, проведённые тут. Сначала его погонят, но хватит небольшого напора, чтобы «катись из моей квартиры» превратилось в «делай что хочешь, но спать будешь на ковре», а потом они проснутся утром в одной постели, Цзю будет недовольно ворчать, как ворчит совершенно каждое утро, каждый день и каждый час. Ло Бинхэ, возможно, потакая своей прихоти, переведёт все будильники на час или два, будет снова ловить неуёмное тело в объятия, когда он, конечно, будет отпираться, по обыкновению своему, с немалой силой вырываясь, а Ло Бинхэ будет убеждать, что он преподаватель и никогда не опаздывает — лишь задерживается. А убеждать — одно из главных умений Ло Бинхэ. — Я не буду есть. — Шэнь Цзю смотрел на стеклянную дверцу духового шкафа пустым взглядом. И это он тоже говорил почти каждый вечер. Ло Бинхэ был искусным поваром, которому не занимать таланта и умений, он делал невероятное одолжение Шэнь Цзю! Но тот артачился, даже после того, как юноша сам пришёл к нему и приготовил это великолепие своими руками. А потом он всё равно ел под пристальным взглядом, молча. Запивал всё стаканом холодной воды, убирал посуду в раковину и уходил. — Ты будешь есть. И это не приказ или уговор, я просто знаю, что будешь. Ло Бинхэ достал сигарету. В очередной раз. Хотелось сказать что-то вроде «не кури в моём доме» или «хочешь покурить — катись на улицу», но слова, ещё не совсем оформленные во что-то стройное и человеческое, утонули где-то внутри, поглощённые жадным нутром. Да, Шэнь Цзю совсем не любил этот запах, однако смотрел на пальцы, зажимающие сигарету, и сглатывал невольно. Дурацкое чувство, и он отводил взгляд, только вот толку от этого? Его рецепторы настигал этот запах. А более нелепым было то, как после этого Ло Бинхэ рвался целоваться. Абсолютно всегда. Горечь разливалась во рту. — Что-то горит. — Шэнь Цзю отстранился, хотя и с трудом — его вовсе не планировали отпускать. Ло Бинхэ только выдохнул удручённо: — Не горит. Не было даже запаха гари, не говоря о том, что прошло не более двадцати минут. Настенные часы тикали, а сигарета дотлевала между пальцев. Шэнь Цзю облизнул губы.***
Наконец-то по квартире расплылась блаженная темнота. Она охватывала все комнаты и пробиралась под кожу. Цзю чувствовал себя чуть уютнее. Тихо. Только сердце барабанным боем воет в ушах, но не своё — оно вовсе притихло и замерло — а чужое, пылкое и взрывное. Ло Бинхэ наматывал прядь на кончик пальца. Чернильный водопад разлился по подушке, и его волосы спутались с ним. Цзю был в шёлковом халате, от прикосновений к которому приятная прохлада ласково щекотала. Он любил шелка и часто носил их дома, а Ло Бинхэ любил его в шелках. — Хватит липнуть, мне жарко. — Шэнь Цзю отодвинулся на край постели, но цепкие руки оборачивались оковами вокруг тела. Ло Бинхэ только сильнее прижимал к себе, опаляя горячим дыханием. — Я включу кондиционер, — жалобно простонал он. — Хочешь, чтобы я заболел? Цзю был непреклонен, а ещё не очень тактилен. Объятия вызывали в нём чужеродное чувство, от которого хотелось прятаться, а близкий контакт с кем-то выводил из себя. Ло Бинхэ умудрялся бесить его по многим пунктам, начиная от его личности и заканчивая конечностями, что, как щупальца осьминога, обвивались вокруг. Он просто Ктулху, что поднялся с глубин синих ледяных вод, чтобы доставать одну небольшую лодочку, которая и без того была очень шаткой и плыла по волнам, не зная, куда те её заведут. Небо чистое, ясный лунный свеет проникает через занавеску, тускло освещая столик со стопкой книг. — Цзю. Раздаётся тихое, над самым ухом. — Цзю-ю. — М? — сквозь пелену сна отвечает Шэнь Цзю. — Ничего, просто хотел тебя услышать. — Зверёныш. — Зверёныш, — повторяет Шэнь Цзю. — Да? — Ничего, просто хотел убедиться, что ты не сдох. Слышится смешок. Между ними была тонкая вуаль, которая слетела бы, стоило только дунуть. Но никто этого не делал, и ткань прикрывала лица. Хватило бы одного-единственного слова, чтобы та растворилась во мраке ночи, но губы, упрямо сомкнутые, будто разверзнется земля, посмей те лишь букву вымолвить, не двигались. Между ними было неизгладимое расстояние в одну тонкую вуаль. Говорят, люди ночью честнее: потому что устали; потому что на плечах покоится груз и нужно сделать хоть что-то, чтобы снять его, не мучать себя этой жуткой болью. Они же не были честными. Ни ночью, ни днём. Никогда, даже если бы выдался шанс сесть и поговорить, они скорее предпочли бы смерть или действия — поцелуи, например. Однако в этих поцелуях не было правды. Да и шансов было достаточно. Солнце золотом окропляло комнату, скользило по зеркалу, оставляя узор в виде радужных отблесков на стенах и полу. За окном птицы распевали на разные лады, было ещё слишком рано для суетного города: машины если и проезжали, то очень редко, всего одна или две. Ло Бинхэ касается длинных волос совсем несмело, смотрит, как трепещут длинные, пышные ресницы в сонной неге и приоткрывается рот. Нежно, почти невесомо целует в скулу и умещается рядом. Согнать его сон было бы преступлением. Не таким смертельным и страшным, по чести сказать, но спящий Шэнь Цзю был честнее всего, и это подкупало, манило. Шэнь Цзю не спал, но и глаз не открывал, придвигаясь ближе. Тепло.***
О чувствах обычно не говорят: их прячут где-то в самых потаённых уголках, за ширмой стыдливо просят замолчать. И только ненависть и гнев — самые чистейшие и правдивые из них. Их почти не пытаются спрятать, они выходят наружу с ехидством и подобно тайфуну рушат всё на своём пути — яд с самой мощнейшей концентрацией, капающий на открытые раны. Цзю никогда не скупился на него, вгоняя клыки глубже под кожу. Он ранил всякого и без особого стеснения, но кто бы мог подумать, что будут дураки с толстой кожей и полной невосприимчивостью? Вернее, всего один дурак на весь белый свет. В отношении этого дурака Цзю проявлял особую настороженность. Кем бы Шэнь Цзю ни называл его, он прекрасно понимал, что ума и хитрости в том было предостаточно. Бегая глазами по аудитории, Шэнь Цзю заметил вот что: Ло Бинхэ сегодня не было на занятии. Невольно уголки губ поплыли вверх, и он тихо выдохнул, однако юноша не ночевал, по обыкновению своему, и у него, от чего-то эта мысль, как выстрел, ударила в голову. Шэнь Цзю поморщился. Не ему об этом думать. Только вот от этого мысль не перестала белкой в колесе крутиться. Шэнь Цзю стал надиктовывать лекцию, он не любил просто читать их с листка или учебника, информация там была скупой и сухой, поэтому предпочитал диктовать так, выбирая самое необходимое, а если уж он пребывал в хорошем расположении духа, как, например, сегодня, то приводил примеры из личного опыта. Он отучился и имел гордое звание юриста, как-то даже побывал на судебных заседаниях. Но он никогда не считал, что это действительно то, чего он хотел. Лишь доучился, мысленно поставив в голове галочку рядом с этим пунктом, однако понятия не имел, станет ли он кем-то и сможет ли вообще. Студенты слушали его, разинув рты, но что-то всё равно не давало ему покоя. Запах сигарет, что чувствовался ещё на входе, с того момента, как он заметил, что кого-то в классе не достаёт. — Кто курит? — не выдержал Шэнь Цзю, щурясь и вновь проходясь взглядом по классу. Все притихли и переглянулись, наконец-то староста встал с места и сказал: — Учитель Шэнь, никто… — Он был в некотором замешательстве и ещё какое-то время стоял, смотря на преподавателя. — Садись, чего стоишь попусту, — отчитал Шэнь Цзю. К концу дня он всё сильнее ощущал этот горьковатый запах, словно преследующий его, однако, кроме него, более никто не мог уловить эту тонкую дымку. Все только головой мотали и отнекивались. Это было похоже на глупую шутку! «Ну, Бинхэ! Уж я-то до тебя доберусь! Вот тогда и посмотрим!» Ло Бинхэ однажды уже устраивал розыгрыши над ним, и Шэнь Цзю было подумал, что сорванец попросту договорился со студентами. Но и на кафедре, сидя в кабинете с преподавателями, он стойко ощущал этот аромат! — Кхм, — откашлявшись в кулак больше из-за нежелания говорить с человеком перед собой, начал Шэнь Цзю. — Юэ Цинъюань. — Мужчина тут же обернулся в сторону Шэнь Цзю, радушно улыбался и будто глазами спрашивал в чём дело. — Ты не чувствуешь тут запаха сигарет? — О чём ты? — Так называемый «заклятый друг» Шэнь Цзю встрепенулся, он, по правде, и малейшего намёка на табачный дым не уловил. — Забудь. — Это у Цзю новое обострение весеннее. Студенты вон, говорят, целый день ему чудится, — подал голос Лю Цингэ, всё это время сидевший за компьютером за соседним столом. Он был высоким и крепким мужчиной, а ещё ужасно раздражал Шэнь Цзю. До скрипа зубов! В списке ненавистных тому людей он был на втором месте после Ло Бинхэ. И сколько бы Юэ Цинъюань ни настаивал на том, что Цзю просто нужно быть дружелюбнее, и они обязательно поладят, даже сама мысль коробила. Вот и сейчас тот не удержался, крепко стиснув зубы. — А что, я не прав? Или ты курить бросил, и ломка началась? Шэнь Цзю чуть не подавился воздухом от возмущения, но вовремя привычно натянул бесстрастное выражение лица. — Когда это я неотёсанных идиотов просил вставлять свои пять копеек? Или ты по своему опыту? Советом поделиться хочешь? — Шэнь Цзю выпрямился, вздёрнул нос и удалился к двери. — Можешь не утруждаться. Дверь хлопнула. Да так громко, и приложи Шэнь Цзю чуть больше усилий, стены бы, верное, задрожали. Он ненавидел это жуткое место, пропитанное зловонием, чужими насмешками и взглядами. Все смотрели ему в спину свысока, они задирали свои носы, с пренебрежением относясь к его персоне. Он не желал их жалости и снисхождения, просто констатировал факт. Телефонный звонок прервал ворох мыслей. Кашель в трубку и хриплый голос. — Цзю. Молчание в ответ. — Цзю, ты ведь меня слышишь? Сердце зашлось в нелепых конвульсиях, оно будто парило. Это «Цзю» чужим голосом въелось в кости, и Шэнь Цзю задыхался от гнева, ведь он действительно понимал, что не может остановить себя и позволить себе прервать звонок. — Я приболел, слышишь же, да? — Мне-то что с того? — гаркнул Шэнь Цзю, собираясь нажать на кнопку сброса звонка. — Мне одиноко. Очень одиноко. И скучно. Ло Бинхэ говорил это всегда, когда звонил ему и просил просто поговорить по телефону или собирался приехать к нему. Тёмные шторы были наглухо закрыты, юноша накрывался пледом по самую макушку и хрипло что-то бормотал в трубку. Ему действительно было плохо. — Я тебе не нянька. Шэнь Цзю уставился в окно: солнце снова покидало, уходило стремительно за горизонт, чтобы блистательно вернуться завтра на рассвете. Нельзя было не восхититься этой картиной и не почувствовать умиротворение. — Ты можешь приехать? Голос юноши и правда звучал раздосадованно. Он ждал чего-то: может, участия или какого-то тепла, но Цзю — не «участие» или «тепло», Цзю — гремучая смесь из холода и отторжения. — Я не понимаю, чего ты добиваешься? По-моему, мы не в детском саду. — О, для своего Цзю я могу быть кем угодно, веришь? — Ло Бинхэ хмыкнул в трубку, а Шэнь Цзю скривился. — Я знаю, как ты там сейчас гримасничаешь. А адрес я уже отправил! Ло Бинхэ был воистину слишком самоуверенным. — Дома никого… Будто бы это могло убедить Шэнь Цзю! Он бы и пальцем не повёл, да даже бровью! Мальчишка считает его за идиота, раз верит, что он приедет, или думает, что Шэнь Цзю — великий благодетель, которому дело до кого-то есть? Пиликанье металлической двери — и вот, он уже в подъезде. Он приехал. — Чёрт, — сквозь зубы ругался Шэнь Цзю. Ло Бинхэ жил в двадцати минутах езды от учебного заведения, поэтому Шэнь Цзю не очень спешил. Он закончил свои дела, заглянул в магазин и, шелестя небольшим пакетиком, прошёлся до метро. Дверь же в подъезд ему открыла какая-то пожилая дама, в руках у неё была небольших размеров собачонка, чьи непропорционально большие глаза блестели в сумраке наступающей ночи, она разглядывала Шэнь Цзю и почти не моргала. Женщина приветливо улыбалась и спрашивала, к кому он и откуда, бросая взгляд на пакетик с медикаментами. Цзю поджимал губы и не желал говорить ей что-либо вообще, но всё же ответил. С трудом на его языке вертелось то имя. Когда же он дошёл до нужной квартиры, то с удивлением — удивлением не в самом лучшем смысле этого слова — обнаружил, что дверь была не заперта. Мысленно отчитав юношу за такую халатность, он юркнул в комнату. Сориентироваться было трудно: темнота царила во всей квартире и во всех комнатах — а их было три — были наглухо задёрнутые шторы. Пребывая здесь впервые, Цзю не понимал, куда ему идти, и ступал очень тихо, на самых носочках пробираясь вглубь, подобно страннику, что ждёт появление опасности в любую секунду. — Не крадись, как кот. Этот знакомый, но теперь уже хрипловатый голос звучал не так далеко. Ло Бинхэ лежал в постели, и вид его был весьма и весьма плачевный, Шэнь Цзю, конечно, не мог видеть всей картины в этой кромешной темноте, но слышал, как тяжело он дышал, шмыгал носом и кутался в одеяло, поэтому несложно было представить. Он видел только тёмную фигуру поначалу, но глаза стали привыкать, и теперь можно было различить образ. — Ты пришёл, — прозвучало это тепло и мягко. — Я так и думал. И дверь не запирал. Только пристально вслушивался в звуки и ждал, когда же ручка провернётся. Шэнь Цзю не нашёлся с ответом. Он хотел съязвить, но никак не мог подобрать нужных слов. «Не хочу, чтобы ты сдох, не на ком будет детям убогих показывать», — но сам же себе наперекор он мог сказать, что от гриппа не умирают, и «не хочу, чтобы ты сдох» наверняка для Ло Бинхэ будет звучать, как невероятная блажь. Этот придурок слышит только то, что хочет! Поэтому Шэнь Цзю проглотил все оскорбления. Было слышно, как усилился ветер за окном, как беспокойно стучали по стеклу ветки деревьев. Первый раскат грома был очень громким, а за ним последовала тонкая-тонкая, словно нить, молния, что ярким светом ненадолго озарила комнату. Хлынул дождь. Капли тарабанили по подоконникам, смывая весь жар и пыл наступившей весны. Кто-то там за окном хлюпал по лужам, очень резво и недовольно, наверняка этот счастливчик промок до нитки, не успев спрятаться. А дождь тем временем усиливался. Звук завывания ветра отзывался чем-то родным, и даже в квартире с закрытыми окнами и шторами Шэнь Цзю чувствовал запах свежести. Только сейчас он заметил, что и запаха сигарет больше не ощущает. — Неужели просто нельзя было подождать, пока кто-то придёт? — Шэнь Цзю стал доставать содержимое пакета и раскладывать его на тумбе, укладывая в одну сторону жаропонижающие, в другую таблетки от головной боли и лекарство от насморка. — Я живу один. — Ло Бинхэ потянулся с ленивым зевком и, перекидывая свою тушу по постели, зацепился руками-граблями за талию Шэнь Цзю, довольно притягивая его к себе ближе. Шэнь Цзю оступился, едва ли не упал и, раскинув руки несколько по-театральному, отчитал Ло Бинхэ: — Не веди себя, как ребёнок, иначе я просто вызову такси и уеду. Дождь отбивал барабанную дробь. Шэнь Цзю вырвался из лап и прошествовал к окну такой непринуждённой и гордой походкой, словно шёл по подиуму. Лёгким мановением руки раздвинув занавески он глубоко вздохнул. Лунный, пускай очень тусклый сегодня, подёрнутый завесой из грозных туч, свет проникал в комнату, он освещал очень слабо, но этого хватало, чтобы увидеть чужой профиль и пролегающие под глазами синяки. — Блистательный Ло Бинхэ без чужой помощи и лекарств себе не заварит, да? — Шэнь Цзю искренне прыснул от смеха. Он уже стоял у постели, и его рука машинально зарылась в мягкие волосы на манер расчёски, скользя по макушке, спускаясь к загривку. — Блистательный учитель Шэнь, как всегда, прав! — Ло Бинхэ словно укрощённый человеком зверь подставлял голову под все прикосновения. Что их могло связывать? Да ничего. В самом деле ничего. Хотя было в них нечто схожее, такое же потаённое, темнее безлунной ночи, жадное и глубокое. Но Ло Бинхэ был у всех на виду, и его удел — купаться во всеобщем восхищении, а что же до Шэнь Цзю? Он, бесспорно, был талантлив, однако всегда в чьей-то тени. В детстве ему часто твердили, что он недостаточно хорош, и тогда он прикладывал все усилия, чтобы стать лучше, но не похвалы ради. Ребёнком владело жгучее желание утереть всем нос. Быть лучше всех и во всём нельзя. Это тоже раздражало Шэнь Цзю. А вот беспокоило ли что-то Ло Бинхэ? Он безмятежно смотрел на свои неудачи, пропуская их сквозь пальцы, будто песок. В последнее время Госпожа Удача в принципе смотрела только на него, изучая своим кокетливым взором и выделяя среди прочих. И Госпоже Удаче ну уж больно не нравился некто очень неудачливый, но упорный. На него она кидала предосудительные взгляды и брезгливо фыркала. Блистательный Шэнь Цзю поил Ло Бинхэ горькими лекарствами и в сердцах смеялся над тем, как тот канючит, морщится и высовывает язык. Конечно, он даст ему засахаренных фруктов, от которых его тоже поведёт, потому что теперь «слишком сладко, Цзю!» и «мне нужен поцелуй, это спасёт меня от гадкого вкуса во рту!», а ещё «эй, Цзю, ну ты же не можешь вот так сейчас уйти, ну куда ты?» — Он звучал жалобно, хотя попросту балбесничал. А Шэнь Цзю, впрочем, может: дождь стих, лекарства выпиты и жар сбит, его, вообще-то, тут больше ничего не держит. И он уходит во тьму коридора, оставляя за собой только отзвук шагов. Затем загорается свет на кухне, и он ёжится. Слышится, как открывается дверка холодильника: там почти пусто и где-то валяются коробки из доставки. Шэнь Цзю закатывает рукава белоснежной рубашки, собирает волосы в пучок и оценивающе оглядывает кухню. Тут просторнее, чем у него. Рыская по ящикам в поисках чего-то похожего на продукты, подмечает, что практически ничего и нет, на самом-то деле. Будто тут никто и не живёт вовсе. Ло Бинхэ поднимается с постели слегка неуверенно, его немного шатает из стороны в сторону, он накидывает на себя плед и плетётся на кухню с видом призрака, умершего по меньшей мере раза четыре точно. Теперь, когда дракон соизволил выйти из глубин своей пещеры на белый свет, раскрывающий таимую правду, Шэнь Цзю неиронично заметил, что он выглядит, как труп, и что сам Цзю даже пока прибережёт свои проклятия и пожелания умереть скорее, а то того гляди действительно кони двинет. Бинхэ прижимался носом к затылку. Его руки покоились на боках. Он был слишком тактильным. Всегда был таким, сначала пытался поддеть, грубо приподнимал за подбородок, глядя в глаза, огрызался или пихался плечом, всякий раз, как мимо проходил, а когда добивался от Шэнь Цзю желаемой реакции, сковывал в объятиях. Хотя теперь объятия необязательно сопровождались "дразнящей прелюдией", он мог, как сейчас, просто обнять. Ло Бинхэ пришёл, как ему самому показалось, к одной очень важной истине, что скрывалась на поверхности, но пока юноша смог бы её разглядеть, она уже успела несколько запылиться. И вот, достав её, покрытую паутиной, он понял, что терзало его всё это время. Руки продолжали блуждать по телу. Было безмятежно, а повисшая тишина вовсе не давила. Между ними такое спокойствие — сущая редкость. Разве же могли они просто стоять у плиты вот так вместе и готовить что-то? Разве мог бы Цзю быть таким спокойным? Но сегодня он просто предпочёл не думать и не слишком заморачиваться. Совершать череду каких-то глупостей иногда бывает забавно, к тому же, за свою жизнь он совершил уйму тех, которые завели его в пропасть. Так что от пары тройки пустяков в его баночке с «ошибками» ничего точно не случится. Сегодня он можно просто насладиться вечером. Так он думал. Каша была готова и уже стыла на столе, но Ло Бинхэ отказывался есть её. — Я что, зря время на неё тратил? Не зря, наверное. Шэнь Цзю давно не притрагивался к плите, и это было интересно. Он никогда не готовил для кого-то, просто не приходилось. И не то чтобы он гордился этим, как неким свершением, но какой-то приятной мелочью казалась эта каша. — У меня кости ломит от жара, боюсь, что я даже ложку поднять не смогу! Он притворялся! Лгал и не краснел! Цзю это знал и вестись на поводу не собирался! Просто подыграл… Ложка оказалась в его руках, первой мыслью было сначала треснуть ей Ло Бинхэ по лбу, но он только цокнул, повертев языком во рту и принялся подносить ложку ко рту. — Открой рот. — Подуй. — Не унимался Ло Бинхэ. — Ты что, ребёнок пятилетний? В самом-то деле! Она уже остыла! Он осторожно подул на кашу и снова поднёс её ко рту Ло Бинхэ. Мягкие губы накрыли с жаром, язык прошёлся по зубам. Цзю отпрянул от неожиданности, рука так и застыла с ложкой. Ло Бинхэ огибался через стол и внимательно смотрел на него. А затем всё же попробовал кашу. — Пресная. Цзю всегда вкуснее. — Его губы тронула улыбка. Кажется, скоро глаз Шэнь Цзю будет не просто дёргаться, а станет отличным генератором нескончаемой энергии, этаким вечным двигателем, который будет обеспечивать его электроэнергией круглый год, если он проведёт в компании Ло Бинхэ ещё хотя бы один день!