бракованная шестерёнка.

      Володя ведь знал, — не просто знал, а уверен был на тысячу и один процент! — что смена в роли вожатого в лагере «Ласточка» имени пионера-героя Зины Портновой как-нибудь да обернётся ему боком, и не прогадал! В очередной раз острое чутьё не подвело.       Даже страшно от этого стало. Правда, немного — без абсурдности и знакомой паранойи; всё же думал Володя о другом — о чудесных, поразительных совпадениях мыслить было некогда.       Однако и всякие светлые Володины надежды тут же заросли виноградной лозой, насквозь пропитались её громким жалобным «плачем» и увяли — больше никогда и не зацветут.       Прямо как агавы.       Просто те тоже цветут один раз в жизни, а после скоропостижно погибают. Только вот за цветением агавы люди наблюдают с интересом и без ледяного равнодушия, испытывая при этом щемящие грудину двоякие чувства, а глупые Володины надежды — даже не цветы.       Скорее, сорняки садовые — только и делают, что всю красоту портят и гниют.       Так-то смена в детском лагере действительно обернулась ещё каким боком, опрометью извернулась и вдобавок свернула себе шею с хрустом звонким.       Никогда ничего не может идти хорошо или хотя бы удовлетворительно, по строгому плану — Володя во что-нибудь обязательно вляпается.       На этот раз — точно по уши.       Хотя он и обещался, «честным пионерским», этим летом ни в какие неприятности не влезать, закопать глубоко ростки всякого постыдного самоволия, уничтожить семечки сумасшедших мыслей и стать благонравным гражданином Советского Союза, таким, кого не стыдно приводить в пример школьникам и дошкольникам и к какому октябрята будут стремиться по своему собственному желанию, а не потому, что дядя Владимир Ильич Ленин так сказал.       Владимир Ильич Ленин — безусловно, сам по себе великий человек, потому что он отец Союза Советских Социалистических Республик, вождь Великой Октябрьской социалистической революции. Но иногда приятнее самому что-то делать по правилам, а не слепо выполнять все приказы «старика» по заученному и встроенному куда-то внутрь заводной маленькой шестерёнкой алгоритму, так хотя бы марионеткой себя не чувствуешь.       Твоя единственная суть — быть единым с могучим механизмом. Бракованные шестерёнки не заслуживают ни ремонта, ни второго шанса; они оказываются сначала в мусорном ведре, а потом — и на затхлой помойке.       Ты сломан — значит никому не нужен и никому вовек не понадобишься.       Привыкай.       В конечном итоге не получилось ни то, ни другое; вкупе с тем Володя нарушил каждое данное себе обещание, а тем временем душу расцарапали всю — вдоль и поперёк, живого места не осталось вовсе — разъярённые из-за чего-то дикие кошки.       Они в извилинах скребутся, болезненно и обильно кровоточат проснувшиеся старые раны.       В грудной клетке невыносимо жгло беспощадным пламенем прямиком из геенны огненной. Стыд и срам же — не иначе!       Человек, который не способен сдержать обещания, данные самому себе, никоим образом не сможет когда-либо отмыться от подобного позора и стать благонравным гражданином.       Никогда.       Этот человек ужасен, грешен, зол и болен — ему место в психиатрической клинике или в холодной одиночной камере, а не среди нормальных людей. Он опасен для общества так же, как опасны убийцы, серийные маньяки и психопаты.       Его заслуженное призвание — гнить взаперти.       Если Володю и приводить в пример, так это при объяснении всего самого плохого, что есть на белом свете.       Необходимо показательно использовать порочное имя Володи Давыдова как синоним измены Родине и истерического сумасшествия. В общем, таких вещей, какие следует избегать на протяжении целой жизни и о каких даже задумываться не стоит, потому что Володя каждый раз о них думает и, стараясь избегать, всё равно каждый раз угождает в одну и ту же шелестящую беспросветную впадину.       И там — глубоко-глубоко — теряет связь с миром, возможность вдохнуть свежий воздух и себя самого.       Полностью в ней вязнет.       С головой.       Володя для Советского Союза, родителей и остальных — ничтожное, вырвиглазное, режущее яркой пестротой грязное пятно, одиночная, противная вмятинка на идеально чистой и идеально выглаженной белой рубашке, клякса на полях в прилежной ученической тетрадке и ужасающе лиловый синяк на разбитой коленке.       Проще говоря — то, что обязательно захочется уничтожить под корень, скрыть.       Вместе с его омерзительными, неправильными мыслями.       Истошные, гневные крики ударяются о хрупкие стенки черепной коробки:       Да что, блять, с тобой не так?       Почему всё не может быть иначе?       Почему всё именно так?       Затихли — потом повторяются опять, но с каждым разом громче и грубее.       А Володя не знает, не понимает и с собою поделать ничего не может.       Смятённый и обессиленный, он в состоянии только лицо от обжигающего лёгкие стыда спрятать и от родителей, и от него, и от народа, и от великого Ленина.       Но спрятаться от собственных мыслей негде. И не выйдет никогда — Володя это отлично осознаёт.       Долговязые мысли достанут и при свете дня, и тихой глубокой ночью, и за закрытой на защёлку дверью душной ванной комнаты, и в восьмистах с лишним километрах от далёкой, но родной Москвы.       Они достанут везде, а после — не отвяжутся никогда.       Ты… всего лишь… шестерёнка с браком.       Ты… всего лишь… неисправен.       Ты… всего лишь… вред, опасность, стыд, погибель, поломка, неподходящий к замочной скважине, погнувшийся металлический ключ.       Ты… всего лишь… трещина, ожог, клякса, вмятинка, пятно, грязь, сажа, пыль, свежая ранка нервозности на нижней губе.       Ты… всего лишь… обречён.       Ты… всего лишь… болен.       Думать так — и не о прелестной девочке? — могут только больные. То есть, такие же, как и ты.       Как может быть не стыдно неправильно думать? в глаза смотреть родителям, близким, преподавателям и октябрятам? перед самим собою? перед «стариком» и патриотами? перед нормальными девчонками и мальчишками?       Мальчик любит девочку. Девочка любит мальчика.       По-другому…       Это плохо. Это страшно. Это надо лечить.       … быть не должно!       Володя был влюблён. Его неправильные чувства были чисты и искренни, не услышаны и не приняты им же самим. Никому Володя об этом и не рассказал, придя к выводу, что не чувства и не романтика это, а уставшего рассудка помутнение.       А иначе как?       Да никак.       Но оправдания и ложь от себя не спасли — Володя быстро понял, что к чему. Проблема не в усталости или в рассудке, а с целой головой.       Девочки ему даже и не нравились никогда.       Мысли сжирали живьём с каждым днём всё больше и больше, скупее становились, потому Володя Давыдов решился отвлечься от всего на свете и голову заполнить чем-то полезным, вожатым в «Ласточку» пойти и погрязнуть с головой в работе.       Погряз так погряз.       От чего бежал — на то и напоролся. Одна стыдоба.       Юрочка Конев.       Он не такой. Он не такой, как Володя — не больной человек. Ему нравятся девочки. Девочки. Юрка хвастался, что видел западные журналы с фотографиями обнажённых женщин, и поведал, что в прошлом году нравилась Аня, но в этом она почему-то не приехала, а сейчас Юра в другую девочку — девочку со двора — влюблён, но та, по его словам, никогда взаимностью не ответит.       Володя Юрку поддержал, потому что знал по себе, каково это — любить безответно.       И неправильно.       На дискотеке Ксюша поцеловала в щёку Юру при всех. Володя думает, что, несмотря на то, что это было своеобразной платой, Коневу всё равно понравилось. Девочка же, и Юрка сам этого вечера ждал. Потом, конечно, в Володин затылок яблоком запустил, но, как сам объяснил, приревновал.       К Маше.       Ну конечно!       Володя резко хлопнул себя ладонью по лбу. Как же он сразу не догадался! Всё просто, как дважды два — четыре.       — Во я дурак! Так вот почему ты странный, вот почему избегаешь меня и кричишь на Машу — она тебе нравится, но ей нравлюсь я! — Володя загоготал.       Вероятно, это было что-то истерическое.       На что он надеялся со своими мёртвыми и заросшими мхом надеждами? На что он вообще посмел надеяться? На что?       Это просто смешно.       — Твоя «девушка со двора» — это Маша! Юр, я с радостью… я не стану мешаться! Дерзай, и всё у тебя будет!       — Да что ты несёшь?! — вспыхнул Юра.       Юрочка — нормальный, здоровый парень. Нельзя его испортить, измазать этой грязью, своими чувствами. Нельзя. У Володи задача та же — умолкнуть в тряпочку и не позволять себе лишнего. Юра не узнает и не возненавидит — так будет проще.       Так он будет счастлив.       — Да не Маши у меня не будет, а тебя! — Юра воскликнул и отвернулся.       Что?       В висках застучала кровь. Володя ощутил, как внутри него пузырилась кипящая злость.       Или послышалось? Но не могло ведь показаться, Юра ведь кричал.       — Стой, что? — Володя схватил его за руку и развернул к себе. Он нахмурил тёмные брови, глядя глаза в глаза. — Повтори! Что ты сказал?       — Как мне тебе объяснить?.. — сдавленно прохрипел Юрка.       Через мгновение Юра прикоснулся своими губами к его. Поцеловал.       Нет.       Нет, нет, нет.       Быть этого не может. Володя же старался не позволять себе лишнего, ни на что не надеялся и даже подумать не мог. А тут! Так, он всего лишь неосознанно запутал мальчишку. Вожатый — пионера! Нужно Юре всё объяснить, сказать, что это неправильно, шутка, дурость, ошибка, минутное помутнение уставшего рассудка… Нужно!       Володя настойчиво отодвинул Юру от себя и строго наказал:       — Ты это прекрати.       Не портить.       Грязь.