with your arms around me

Видеть Чанбина таким им случается довольно редко. Даже практически никогда. На памяти Чана — раза четыре, кажется. И все равно, когда тот приходит и молча утыкается в плечо, выдыхает обессиленно и болезненно, Чан понимает сразу же. — Никак? Чанбин качает головой, трется лбом о не скрытую рукавом кожу и выдыхает опять, еще жалостливее. Чан поглаживает его по макушке, на секунду прижимается носом к волосам. Чанбин вцепляется в него с такой силой, будто мир вот-вот рухнет. За ним такого обычно не водится, но если накрыло настолько, то Чан может представить, что ощущается оно именно как локальный конец света. — Я позову Минхо, — говорит он. Чанбин, вздрогнув, поднимает взгляд, уже затуманенный и едва ли осознанный. — Надо было сказать утром. — Утром было нормально, — ворчит Чанбин. — Сцепка не помогла. Чан морщится. Это первый гон Чанбина после того, как он свалился с температурой, и стоило бы догадаться, что легко он не пройдет. Гормоны перекосило, альфа бесится из-за пренебрежения своими нуждами. Чан должен был понять. Не в новинку же. — Ладно. Чан мягко массирует затылок Чанбина. Тот немного расслабляется, закрывая глаза и укладываясь обратно. От него пышет жаром и пахнет, кажется, на всю комнату. Одуряюще. Головокружительно. Чан ведет носом, коротко зажмуриваясь. Внутри теплеет. Он напоминает себе, что Чанбин тоже альфа, пусть и сейчас гораздо уязвимее, но из-за этой уязвимости Чана и тянет его защищать, заботиться и делать все, чтобы ему стало легче. — Отпусти меня на секунду, я до телефона дотянусь, — смеется он. Чанбин и правда отпускает всего лишь на секунду, тут же хватаясь за запястье, как только Чан нащупывает пальцами телефон. Чан прижимает его ближе к себе, обнимает одной рукой, другой неловко набирая сообщение Минхо. Получается с опечатками, но Минхо, судя по его «скоро буду», и так все понимает. Пока они ждут, Чан осторожно укладывает Чанбина рядом с собой, гладит по лихорадочно горячим щекам, ерошит волосы, успокаивая прикосновениями. Он знает, что этого мало, знает, что Чанбину хочется больше — ему нужно больше, — но по негласному правилу без Минхо Чан решается только поцеловать Чанбина. Тот в поцелуй тоже кидается так, будто они куда-то опаздывают. Чан позволяет — податливо впускает его язык, не отстраняется, когда лопатки под футболкой царапают ногти, не скидывает ногу Чанбина со своего бедра. Жадность Чанбина заводит и медленно разрушает стену самоконтроля. Чан дотрагивается до его шеи губами, выдыхая: — Тебе нужно еще что-нибудь? — Нет, — тут же отзывается Чанбин. — Да. Айщ, как обычно, в общем. — Ты справишься? — Давай без лекций. — Чанбин кривится. — Справлюсь. Вам не надо думать обо мне… в этом плане. Чан фыркает. — Мы думаем о тебе во всех планах. Всегда. Сказать что-то еще Чанбин ему не дает — целует, требовательно и даже грубо, седлает бедра и кончиками пальцев скользит по животу. С Чанбином вообще — не только в гон, неважно чей, — Чану всегда очень хорошо. Приятно. Комфортно. Они так давно знакомы, между ними уже столько всего было, что от возможности просто поддаться привычному ритму мысли исчезают куда быстрее, чем Чан бы хотел. Вот и сейчас, потерявшись в предвкушении, в настойчивых касаниях губ и пальцев, он вздрагивает, слыша голос Минхо от двери: — Ты б написал, что все настолько серьезно. По его тону слышно, что ворчит он тоже скорее по привычке, чем ругается всерьез. Чан улыбается. Чанбин приподнимается, поворачиваясь к Минхо, и тяжело сглатывает. — В следующий раз я просто пошлю тебе SOS, — усмехается Чан. — Сойдет? — То есть в то, что следующего раза не будет, ты не веришь? Чанбин тихо рычит: — А давайте вы потом в остроумии поупражняетесь? Минхо едва уловимо смеется. Постель прогибается под его весом, а потом Чанбин останавливает его, прижав ладонь к груди. — Что не так? — Поменяйтесь местами, — просит Чанбин. — А есть разница? Чанбин рычит снова, уже громче. Чан похлопывает Минхо по плечу и уступает. Теперь Чабин оказывается на коленях Минхо, а Чан обнимает его со спины. Чанбин откидывает голову ему на плечо, переплетая пальцы с Минхо, и решительно тянет ладонь Чана, успокаиваясь, только когда та накрывает их с Минхо руки. Спокойствие долго не продлится — Чан догадывается по запаху, ставшему еще ощутимее, по мелкой дрожи, бьющей Чанбина, по его участившемуся дыханию. Но сам не торопит, позволяет морально подготовиться — или что там Чанбин пытается сделать. — Ай! — Тот неожиданно дергается. Чан выглядывает из-за плеча Чанбина, видит хитрую и довольную улыбку Минхо. — Ну не надо меня щипать! — Иди сюда. — Минхо за загривок притягивает Чанбина, целует коротко, но мягко. — Извини, не смог удержаться. Как ты себя чувствуешь? — Как будто сейчас взорвусь, — произносит Чанбин. От честности в его голосе Чана пробирает мурашками. — Мы можем как-то ускориться? Сил нет терпеть, вот серьезно. Минхо улыбается шире, переглядывается с Чаном и первым цепляет низ футболки Чанбина. Они раздевают его в четыре руки, целуя то его обнаженную кожу, то уже и так припухшие губы, то друг друга. Чанбин отзывается на каждое касание: подается ближе к Минхо, оборачивается к Чану, ерзает на коленях, едва слышно постанывая, когда почти ложится Минхо на грудь. Он вскидывает ягодицы, трется об Минхо и задевает задницей Чана. Тот придерживает Чанбина за бока, но почти без толку — Чанбин замирает, только когда Минхо стискивает его бедра. — Ты если так продолжишь, то Чану придется справляться в одиночку. — Минхо говорит ровным тоном, но Чан слышит, каких сил ему это стоит — он часто дышит, глаза у него блестят, на шее бьется жилка в такт пульсу. — С каких пор тебя не хватает на два раза? — фыркает Чанбин. Чан, предугадывая реакцию Минхо, слегка отодвигается. Раздается шлепок. Чанбин шипит, и Чан ласково гладит его по горлу, отвлекая. Минхо весело хихикает. — Не уверен, что ты правда хочешь проверить, на сколько раз меня хватит. — Я н… Чан чуть сжимает пальцы у Чанбина на шее, и тот замолкает на полуслове, впиваясь ногтями Чану в запястье. — Хватит спорить. — просит Чан, когда отпускает его и отползает в сторону, чтобы достать смазку. — Это часть прелюдии, — улыбается Минхо. — Посмотрим, что ты скажешь в свой гон, — бурчит Чанбин. Минхо снова затыкает его поцелуем, ладонями на пояснице придавливая к себе и вынуждая приподнять бедра. Чанбин понятливо разводит ноги шире. Чан ласково сжимает его ягодицу и, набрав смазку, вставляет первый палец. Внутри Чанбина влажно — и это тоже привычно: каждый раз, когда его накрывает настолько, он приходит готовый. Чан все равно растягивает его сильнее, просто на всякий случай, и потому что часть прелюдии для него — вот это, а не словесные пикировки. Палец входит легко, мышцы поддаются, впуская глубже и второй, и третий. Чан льет еще смазки, разводит пальцы в стороны, потом добавляет четвертый. Чанбин замирает, переставая ерзать, но сжимается так, что в глазах темнеет, стоит только представить как бы он сжимался вокруг члена. Чан проворачивает руку, подушечкой большого чуть надавливает под яичками. Чанбин вскидывается в глухим стоном и не соскальзывает только благодаря крепкой хватке Минхо. — Ну хватит, — тянет Чанбин. — Уже можно. — Ты не омега, — терпеливо напоминает Чан, медленно ведя губами по его плечу. — Просто так не влезет. — Спасибо за напоминание, — фыркает тот. — Я в курсе. Но вроде как не первый раз же. Я все сделал. — Уверен? — спрашивает Минхо, но в ответ Чанбин только стонет громче и опять стискивает пальцы в себе. Чан опускает взгляд: Минхо обхватил член Чанбина и позволяет толкаться в собственном темпе. Возбуждение от увиденного разливается по телу лавой. — Уверен, — выдавливает Чанбин сквозь зубы и сам чуть смещается, так, что член Минхо головкой задевает пальцы Чана, проскальзывая между ягодиц. Чан смотрит на Минхо, тот наклоняет голову, окидывает Чанбина оценивающим взглядом и кивает. Добавив смазки, Чан направляет член Минхо внутрь, придерживая Чанбина за поясницу, и приподнимается, когда Минхо толкается дальше. Несколько мгновений, пока они привыкают друг к другу, пока ищут подходящий темп, он просто наблюдает, как Чанбин обмякает у Минхо на груди, слушает их смешанные стоны, гладит Минхо по бедрам и Чанбина по лопаткам — ловит их реакции, наслаждается тем, как им хорошо вдвоем. Собственное возбуждение плещется внутри, но нежности — больше. От понимания, как гармонично они выглядят, как совпадают желаниями и стремлениями, как ищут — и самое главное, находят — друг в друге то, чего нет ни у кого больше. Чанбин нашаривает запястье Чана и дергает к себе. Тот почти падает сверху, но вовремя успевает упереться в постель ладонью — только звонко чмокает Чанбина, кажется, в мочку уха. Член мажет по ягодицам. Стон сдержать не получается. — Все, хватит, давай быстрее, не могу больше, — торопливо и едва разборчиво тараторит Чанбин, замирая и еще сильнее приподнимая задницу. Чан пристраивается осторожно, сжав губы в тонкую линию и дыша через раз. В первые секунды всегда тяжелее всего — внутри узко до одури и горячо, толкаться выходит очень-очень медленно, и от этой неспешности что-то дрожит за ребрами. Низ живота скручивает болезненным удовольствием. В самый первый раз Чан чуть не кончил, лишь вставив головку. Было так много всего, так жарко, так невыносимо хорошо, что больших усилий стоило перетерпеть. Сейчас Чан ощущает то же — и терпеть нисколько не легче. Когда он входит до конца, утыкаясь лбом Чанбину в затылок, первым о том, чтобы немного подождать, просит неожиданно Минхо. Чанбин только коротко выдыхает сквозь зубы, но Чан и так по его напряженной спине видит, что им всем нужно время. Минхо старательно не двигается — Чан чувствует, как подрагивают его бедра и как пульсирует его член, прижатый вплотную. Это и правда невероятно приятно, тесно до мурашек и близко до опьяняющей эйфории. Запах Чанбина щекочет ноздри, забивая даже запах Минхо. От прикосновения к узлу, когда Чан опускает руку, Чанбин выгибается, впустую царапая простынь, видимо, в попытках ухватиться хоть за что-нибудь. Самому Чану держаться приходится за его талию — и за здравый смысл, чудом не откинувшийся еще в самом начале. — Можно, — наконец едва слышно произносит Чанбин, и Минхо находит ладонь Чана, переплетает с ним пальцы и вскидывает бедра, после замирая и позволяя Чану задавать темп. Тело действует будто само по себе. Чан едва ли контролирует то, как движется, что говорит, кого целует. Это, на самом деле, совершенно неважно — мир сужается до них троих, и от правильности происходящего сознание коротит напрочь. Картинка перед глазами расплывается по краям и двоится. Чан выхватывает отрывки: покрасневшая от возбуждения кожа Чанбина, зацелованные губы Минхо, их соединенные руки, собственные ладони, касающиеся то одного, то другого. Сквозь шум в ушах Чан слышит стоны и сбитое дыхание, негромкий скрип кровати, неразборчивое бормотание, то, как хлюпает смазка. Низ живота сводит, кончики пальцев покалывает от близкой разрядки. Чан накрывает рукой член Чанбина, сталкивается с Минхо. На то, как Чанбина перебирает от удовольствия, можно смотреть вечно — и наслаждаться тоже вечно. Чувствовать его, слушать, прикипеть к нему взглядом, не отворачиваться, чтобы не пропустить ни мгновения, ни единого изменения в позе, движении мышц, в том, как Чанбин подается навстречу касаниям. Чан знает — альфы должны быть другими, альфы должны держать контроль, а не отдавать его, альфы должны вести, а не вестись; но как же, черт, как же хорошо, что им рядом друг с другом нет необходимости думать о том, что должно быть и что есть на самом деле. Именно эта мысль становится последней каплей — они словно делят одно сознание, догадываясь или точно понимая, о чем каждый думает, потому что через секунду Чанбин стискивает Чана с Минхо внутри и изливается в их ладони с полузадушенным стоном. Минхо что-то шипит сквозь зубы, до потемневших следов вдавливает ногти Чанбину в ягодицу — и внутри становится так влажно, что Чан толкается свободнее, хоть и сбивается с ритма и никак не может снова его поймать. Он кончает, когда Чанбин наклоняется к Минхо ближе, цепляет его за подбородок и целует, будто намеренно повернувшись, чтобы Чану было прекрасно видно, как сплетаются их языки. В голове пусто. Чан закрывает глаза, пережидая острую волну удовольствия, и только потом отстраняется, осторожно отползая в сторону. Чанбин осоловело моргает, лежа щекой у Минхо на груди, пока тот рассеянно гладит его по затылку. — Легче? — спрашивает Чан, укладываясь рядом и приобнимая их обоих. Чанбин переводит на него сонный взгляд и заторможенно кивает. Его отпустило наверняка так же внезапно, как накрыло. Больше нет ни резкости движений, ни громкости голоса. Только редкая мягкость и открытость, от которой тянет за ребрами. — Немного, — добавляет Чанбин, помолчав. — Сейчас нормально, но, наверное, надо будет еще раз. Он всегда очень мило стесняется, вызывая у Минхо едва заметную улыбку. Чан улыбается тоже — от нежности, от любви. От того, что ему позволяют заботиться о них. Минхо приподнимается и кривовато чмокает Чанбина куда-то в волосы. Тот потягивается, ластится и подставляется сам, ищет губы Минхо своими. Чан наблюдает за ними, мимолетно водя пальцами по колену Чанбина. — Надо так надо, — говорит Минхо. — У нас вся ночь впереди. Правда? Он смотрит прямо на Чана, улыбаясь хитро, но нежно. Чан фыркает и целует его в кончик носа. Потом, повернувшись, касается губами щеки Чанбина. — Правда. Чанбин смущенно и довольно жмурится и расслабленно выдыхает. Минхо смеется. Чана распирает от нежности.