Белые начинают, черные выигрывают

Как в насмешку, Мария с Хольтом оба сегодня в сером – только она в светлом, агатовом, а он в темном, графитовом. Упаковка гипсофил же в черно-белую клетку. Все окончательно игра, без масок, в лоб. – Думаю, это последняя наша встреча, – сразу обозначает она, заняв свое место. – Я так не думаю. Разве что Вы предпочтете называть следующие встречи по-другому, – улыбается Хольт снисходительно. – Вы правы. Дальше будет сотрудничество. Только в моих интересах или в общих – выбирать Вам. – Как интересно. Снова ферзевый гамбит? Ее пальцы замирают над ферзевой пешкой, но цепляют королевскую, и, верная “прикоснулась – ходи” Мария передвигает ее. – Скорее стандартное е4. Ваши люди рассказали много интересного. Я имею в виду правду о Призраке, а не байку о защите Прокопенко. То, что Хольт выбирает слоновью пешку с ферзевого фланга, ей не нравится. Сицилианская защита, варианты которой Мария совершенно не помнит. – Какую правду? Что они отправились убирать опасного террориста, раз уж полиция с этим не справилась? По поручению спецслужб, названия которых я не могу назвать… но которые свяжутся с Вашим руководством, если моих людей надумают судить. – Блефуете. – Иначе не напрягался бы, когда она упомянула Венецию и Англию. – Ваши люди сказали, что Волков Вас подставил. – Ваш ход. – И нам никто не говорил, что у Вас своя операция по поимке Волкова. – Вам, госпожа Архипова, возможно, и не сказали. А мои люди имели в виду, что Волков оказался изворотливым, что не дало вовремя его задержать и поставило мои обещания под удар. Это чистая правда... – спокойно уверяет он. И… это может быть правдой: не только она просчитывает на несколько шагов. Нанять боевика, пообещать охотящихся за ним, что устранишь, получить пользу и прикрытие: “Ах, это был не найм, а операция”. И… – Мне кажется, Вам тоже близок такой стиль. Дать противнику возможность попасться. Я про шахматы, конечно. – Про шахматы… – Она выставляет королевского коня. – Игорь Гром принял предложение Разумовского сыграть. Точнее, Птицы. Минут через пять на канале Юли Пчелкиной начнется трансляция этой партии. Как думаете, много выболтает эта птичья личность на всю аудиторию, когда начнет проигрывать кандидату Игорю? – Эта птичья личность любит не только говорить, но и поджигать. Играют ведь явно не на интерес, как мы. Вам так безразличен город? – Черный конь выдвигается зеркально. Странный вариант. В голове царапается что-то неприятное, но Мария не обращает на это внимания. – Городу ничего не будет. – Она выдвигает пешку ферзевого коня. – Думаете, Волков не взорвет половину Санкт-Петербурга ради своего друга? Роль фигурок играют достопримечательности, они фактически взяли в заложники весь город. – Тоже пешка, только королевского коня. – Думаю, Олегу Волкову были важнее таблетки для своего друга, а не подрыв города. – Она выводит слона. – По крайней мере, он точно знает, что не получит рецепт, если что-то пойдет не так. Да и… Заминировать половину города? Олег не сверхчеловек и не поехавший убийца, это обычный блеф на эмоции. Он бы вовсе не полез во все тяжкие, если бы не Птица, а у той идея-фикс – партия. Вторая личность все силы сконцентрировала на ней, после ослабнет. Получит свой мат, наестся таблеток и уснет. Проснется Сергей Разумовский – филантроп и меценат, которому претит кровь. Он ещё и денег вышлет городу на восстановление, полугерой питерский. Мы больше не услышим о Птице. Зато можем услышать о Вашей роли в этих терактах. – Моей? Словам боевика, обвиняющему законопослушного гражданина в заказе теракта, кто-либо поверит? А словам Птицы, безумца и пиромана? – Тоже слон. – Да и договариваться с террористом несколько… неэтично. – Их словам, может, и не поверят, а Вашим – легко. Волков записывал разговоры, где Вы не стеснялись в выражениях. – Пешка угрожает коню. – Неэтично, но эффективно. Мне кажется, это Ваш стиль целиком и полностью. – С удовольствием посмотрю, как ваши специалисты будут доказывать, что это не нейросеть. Рокировка, госпожа Архипова. – Значит, все будут при деле: Вы будете доказывать, что Ваша компания не имеет отношения к одному старому делу, идентичному тюремному бунту. Тоже Ваша охранная система, внезапно отключенная в нужное время. – Конь съеден. – Что Вы хотите? Кроме бесплатных дронов. Такая откровенность заставляет совершенно бездумно переставить фигуру и умолкнуть на несколько ходов. Это не сдача, скорее ничья, она этого и хотела, но… больно подозрительно. Ей рассказывали, как он злится – а здесь ни молний, ни повышенного холодного тона, ни обещания мести в глазах. Взгляд, напротив, спокойно-довольный. Такой был у отца, когда она “зевала”. Но не спрашивать же, что он задумал! – Сотрудничества. Если Вам не впервой сотрудничать со спецслужбами, можете подружиться и с нашей, – наконец сообщает она. – Ничего не продавать очередным преступникам, не устраивать заварушек для спроса, не играть на руку западным партнёрам. Консультировать по технике, убрать камеры и двойных агентов. И я лично сотру все доказательства Вашего сотрудничества с Волковым, выбью Вам ответные консультации и выгодные официальные заказы. Отзову своих людей и не позволю поставить других. Не лично, но попрошу знакомых помочь со здоровьем и… мистикой Санкт-Петербурга, или что Вас так заинтересовало здесь. И приму в расчет другие разумные пожелания. Мне кажется, это хорошее предложение. Явное удивление, почти замешательство, не мешает Хольту после пары ходов в молчании заявить: – Спасибо, что не угрожали, не люблю бессмысленную браваду. Это действительно хорошее предложение. Но я выбираю только лучшее. – И чего хотите Вы? – Вашей поддержки. Санкт-Петербург почти мой. С камерами, “Вместе”, людьми. – Вы не мэр и не местный бизнесмен, чтобы считать город своим. – Вот теперь искренне удивлена она. – Я будущий герой этого города. Я подарю ему все, чего он заслуживает, и возьму все, что он может дать. Я сделаю для него больше, чем Гром и Разумовский вместе взятые. Я превращу его в город будущего, без преступности, коррупции и власти недалёких людей. Мария смотрит на него, стараясь уловить малейшие признаки иронии, лжи, хотя бы бреда – но Хольт серьёзен. Он правда в это верит. Он правда этого хочет. – И что Вам мешает облагодетельствовать город сейчас? – Местная элита. Не хочу на каждом шагу подтверждать свою власть, бороться с ограниченными, жадными и думающими только о своем месте людьми. Вы ведь понимаете, каково это: когда ты несёшь благо, а тебе мешают, – проникновенно замечает он. – Понимаю, но трон себе не выбиваю. Власть, особенно абсолютная, вреднее Вашего позвоночника. – Я не тиран, – почти обиженно говорит он. – Не больший, чем местные царьки, поделившие город, как торт. Но их никто не гонит, не воспитывает, не лишает власти. У меня есть то, чего нет ни у кого из них. – Вас Птица не кусала? Тоже жаждала нести тепло и справедливость этому городу и хвастала ресурсами. Но в итоге пострадали люди. И ей, и Вам важны слава и репутация, абстрактная народная любовь и такие же удобные абстрактные ценности – справедливость и прогресс. В этих ценностях нет ничего плохого, но методы… Вам плевать на живых людей с их желаниями и потребностями, во имя которых ценности и защищают. – А Вам нет? – Он широко улыбается. – Скольких живых людей Вы собирались уволить во имя абстрактной эффективности? Один-один. – Но это лирика. Я не могу отдать Питер. Как Вы вообще это себе представляете?.. А если я откажусь, то не доставайся же город никому? Найдете нового подрывника? Хольт демонстративно вздыхает и задумывается, передвигает фигурку. – Зачем так грубо? Гарде. – Вы нападаете на ферзя и предупреждаете? – Невольно спрашивает Мария, переключая внимание на доску. Ни разу не слышала, чтобы кто-то делал так в настоящей партии, а в учебных наставник мог указать на любую фигуру в опасности. Между прочим, на турнирах “гарде” могут признать отвлечением внимания. – Я только предупреждаю, что могу напасть. – Не обязательно предупреждать, забирайте. И вообще, может, это ловушка. – Это не ловушка, это ошибка. Не жаль королеву? – Хороший шахматист может поставить мат и без ее помощи, а посредственный и с восемью королевами ничего не сделает. – Вчера Вы не поставили с двумя. – Я посредственная. – Она не прикрывает ферзя, шагает пешкой. – И легко признаю ничьи. – Я признаю ничьи, только когда могу проиграть. – Он забирает ферзя. – И в любом случае признаю ошибки. – Фигурка в его аристократически-тонких пальцах поблескивает белой короной. – Вы не просто королева, а королева, бывшая пешкой. – Вы вроде бы не собирались возвращаться к шахматным аналогиям. – Тоже ошибка. Ведь так куда проще объяснить Ваши. С чего бы начать? С Вашей карьеры, где Вы продвигались клеточка за клеточкой, хотя с протекцией отца могли бы перешагивать по несколько? С Вашего кодекса чести, отрицающего стереотипы, так любимые отцом? С этого забавного деления на шахматников и психотиков, которым Вы однажды поделились в минуту гнева, и которое отец высмеял? С шахматных курсов, куда Вы не хотели ходить, но отец настоял? С детских партий, где побеждал только он, и побеждал очень обидно? Это он научил Вас играть, но не выигрывать, и Вы все ещё разыгрываете комбинации там, где можно поступить куда проще. Он считал Вас просто симпатичной, но не считал это комплиментом, и Вы все ещё прячетесь за маской холода. Он сказал, что Вы не достигнете ничего без него, и Вы все ещё упорно двигаетесь в гордом одиночестве. Это он – игрок, который все ещё имеет власть над фигуркой, которую сам создал… Но только Вы можете это изменить. Показать ему, что Вы выросли. Не воевать постоянно с черными, не придумывать хитроумные планы, не штурмовать то, что Вам вовсе не нужно. Защищайте свое, а не чужое. Мы одинаково ценим людей, что бы Вы не думали обо мне, и я рад буду улучшить жизнь горожан. Просто отойдите в сторону. Либо переходите на мою. Мы не на турнире, можем переиграть. – Королева с убившей ее ладьей возвращаются на места. Это не должно было ее задеть. Это просто смесь фактов, домыслов и выводов, а не диагноз и истина в последней инстанции. Можно даже попробовать восхититься внимательностью Хольта: все встречи по крупице подтверждал свои предположения. Марии давно не семнадцать, чтобы такие речи запускали алую пелену перед глазами. И все же больно. После всего кавардака операции, нервов, отчуждения эта стремительная психохирургия почти без анестезии ощущается во всей дикой красоте. Все равно что лежать распоротой перед разлагольствующим врачом. В глазах зло теплеет, Мария едва заметно прикусывает изнутри губу и молча убирает ферзь к поверженным фигуркам. Ставит ладью на его место. – Госпожа Архипова, я не хотел Вас задеть. Всего лишь помочь посмотреть на ситуацию с другой стороны. – Хольт отодвигает доску в сторону. – Никому не нужно это противостояние. Можно промолчать. Можно ответить уклончиво-согласно, а потом вытрясти из Хольтовцев признания даже в убийстве Кеннеди. Можно холодно отказать. А можно посмотреть в чуть сочувствующие глаза и сделать так, чтобы обладатель сочувствовал уже себе. Иногда мы принимаем решения отвратительные в перспективе, но отличные в моменте. Решение? Сделать этот момент перспективным. – Давайте. И раз уж Вы так легко признаете ошибки, вот Вам еще парочка. Кроме отца, у меня была мама, которая тоже повлияла на воспитание. Фигурка я не только из-за давления отца, но и благодаря совету матери – никто не подумает, что фигурка может быть самостоятельной. А она может. А ещё мама учила меня видеть потребности других людей. Она объяснила: если кто-то очень хорошо понимает твои боли и проблемы, он либо психолог… либо обладатель такого же набора. Наследник Хольт Интернешнл, оружейный принц, человек-киборг. Каково понимать, что Ваша жизнь была распланирована до Вашего рождения отцом? Что Вы либо элегантно несёте свою ношу, либо теряете все, включая имя, потому что Хольт-старший в бастарды Вас запишет, стоит взбрыкнуть? Что Вы живите благодаря электроприбору отца, и одна маленькая неполадка – и смерть будет долгой и мучительной? Вы не властны ни над чем, и так хотите получить собственное маленькое королевство, что ошибаетесь шаг за шагом. Так может пора стать собой, а не функцией? Может… Она умолкает: чужие ладони сжаты не столько от гнева, сколько от того, чтобы скрыть его – и молнии все равно сверкают даже на тыльной поверхности, прожигая стол. Мистеры-монохромы встают со своих мест, Отто торопливо подходит с прозрачной маской, похожей на кислородную, замирают “уборщица” и “официант”. Но по побелевшему лицу и лопнувший сосудикам в глазу Хольта ясно, что успеет лишь один человек. Отлично! Мария встаёт одновременно с Хольтом, но успевает подойти и аккуратно перехватить его запястья, куда молнии не добрались. Здесь тоже бурлит энергия, ее незримые потоки пронизывают пальцы и отдаются в сердце. Существуй в мире магия, ее источник чувствовался бы так – могучая, прихотливая сила, которую нельзя подчинить… но можно присвоить. – Господин Ван Дер Хольт, Вы сколько угодно можете разбрасываться молниями в своей резиденции, но здесь люди. Это второй этаж, Вы сейчас все разнесете, и мы рухнем на головы другим посетителям. Возьмите себя в руки! – Проблематично. Вы меня за них держите, – слабо иронизирует он. Хотя держится отлично: никакого ручного фейерверка, бесконтрольного силового поля и разлетающихся во все стороны людей. – Мы оба наговорили лишнего, – понижает она голос. Теперь говорить спокойно, чуть монотонно, очень уверенно. – За все это время. Плевать на наших отцов, мы взрослые люди, не надо их вмешивать. Со мной нельзя так, с Вами тоже – это ясно нам обоим. Никаких больше взрывов. Давайте так: я не слышала Ваших наполеоновских планов на Питер, а Вы согласились на компромисс. Но я передам вышестоящим Ваши пожелания. Дальше – не моя сфера влияния. – Даже не буду спрашивать, кто сообщил, что если эти приступы сдерживать, я становлюсь податливым. – Почему-то когда он понижает голос, это звучит двусмысленно. Между ними расстояние в несколько сантиметров, но чувствуется как пропасть. Или один вдох на двоих. – Он кое-что утаил. – Что Вам надо что-то ударить? Я знаю, но здесь нет боксерской груши. Зато можете сложить ладони, и заряды нейтрализуются. Я помогу. Я помогу со всем, просто давайте договоримся на разумных условиях. – Не обязательно ударить. И с этим тоже можете помочь. – Теперь это не просто звучит двусмысленно. Это и правда двусмысленно. Со стороны они, наверно, похожи на трогательных влюбленных: стоят рядом, почти перешептываются, она держит его запястья. И электричество соединяет их крепче договоров, клятв и обетов: его молнии танцуют на ее руках тончайшими трещинами во льду. Не больно: то ли их контакт сделал из Марию свою, то ли Хольт пока контролирует силу. А мистеры-монохромы с Отто… не смотрят. То есть, бросают короткие взгляды, убеждаясь, что работодателя не убивают, но не больше. И одергивают “официанта” с “уборщицей”, полезших в новостном экстазе (да, это вам не фото с букетом) за смартфонами. Мария не знает, чего хочет больше – выписать Анне-Франсуазе премию за жертву во имя Родины или влепить выговор за утаивание важной информации. Хольт смотрит только в глаза, но это взгляд человека, который “держит линию” из последних сил. А ещё ему почти смешно. Это не глумление, скорее флиртующая ирония: “Ну и кто здесь попался?”. – Только попробуйте, Август. Засужу за харассмент. – Я не настаиваю, просто говорю о возможности. И имел в виду всего лишь поцелуй. И это Вы схватили меня за руки. – Я Вам помогаю. Не отвлекайтесь. Мы оба идём на компромисс, хорошо? Это выгодное предложение. – Хорошо. Решение за верхами, я понял. Мария осторожно распрямляет чужие ладони и быстро складывает их вместе. Вот так, деликатно и аккуратно. Молнии с треском потухают… а невидимые искры на ее коже – почему-то нет. Судя по тому, как Хольт растирает запястье, он чувствует то же. Кажется, это электричество не контролирует ни один из них. Новость сколь утешительная, столь и тревожная. – Спасибо. – Не за что. Но Вам надо что-то делать с эмоциями. Посоветовать успокоительные? – Надеюсь, не те, чем кормят Птицу? Вопрос мог бы быть провокационным, но напряжение ушло с молниями, и Мария хмыкает не без веселья. Они вместо смотрят остаток партии Грома и Птицы. Игорь побеждает, все зрители слышат злодейскую речь Птицы и видят растерянного Разумовского, который очнулся после горсти таблеток и в полном ужасе пообещал все возместить (после амнистии счета разблокировали, да и на офшорах была очень неплохая сумма). Игорь снова герой, Птица заново истинный злодей, статус-кво обновлен. Ура! Хольт начинает подглядывать на Игоря с уважением. Гром признан хорошим игроком, раскачивающимся к миттельшпилю и блистающим в эндшпиле, Птица – очень странным, чьей болтовне поверят лишь конспирологи. – Мы ведь не будем это проверять? Напарник Грома сделает официальное заявление, что во всем виноват Волков: Ваши люди просто преследовали боевика. И он закроет то дело. А Юля не будет публиковать компромат с доказательствами. – Да, это неплохой вариант. Не будем доигрывать. Хотя я бы советовал разобрать нашу партию с Громом. Он не любитель, интересно его мнение. – Я плохо помню ходы. – Их записывали. Даже так? Она берет из рук мистера-монохрома листок, пробегает взглядом… Нет, действительно нужно спросить у Игоря: она видит только сицилианку. – Что ж, до встречи, господин Ван Дер Хольт. – До встречи. И можно по имени… Мария. Ее собственное звучит так, будто она все же помогла не сведением рук. О, какой занимательный разговор ждёт Франсуазу!.. Ощущение подвоха не покидает весь вечер. Марию осаждают журналисты с вопросами, Стрелков с укором в сокрытии важной информации и полицейские с предложением попробовать некую “клюковку”. На совете половина в замешательстве от аппетитов Хольта, половина осторожно предлагает подумать – не сдать город, нет, просто создать видимость сдачи. Но идти на новый конфликт с ним никто не настроен, как и Стрелкова пока не ждут обратно: “Ситуация нестабильна”. Оля взволнованно уточняет детали и говорит, что сама найдет Волкова для разбирательств с Хольтом, если он обидит Марию. – Меня сложно обидеть, ты же знаешь. – Он твоего отца приплел, это… это вообще! – Зато дал мне мотивацию взбесить себя. Это и правда очень сомнительная ничья, если честно. Не нравится мне ни оставленный Стрелков, ни настроения на совете, ни вся уверенность Хольта. Город почти его – что это значит? – Что его самомнения так много, что оно скоро материализуется в отдельного Хольта? – Ха, если бы… С Громом получается поговорить только на утро. Он отмахивается от поздравлений, бормочет, что ее план вызвать Птицу на партию и правда был “ничего”, и сияет, как звёздочка на погонах, которую он вряд ли получит, но точно заслужил. Взгляд меняется при “чтении” партии: становится анализирующим, внимательным, “следачьим”. – Знаю, это игра любителей, а не КМС с компьютерным гением. Быстро бы он мне поставил мат? – Ходу на двенадцатом можно было. – Где-то на двенадцатом было “гарде”... Ещё что-то интересное? – Это сицилианская защита. Вариант с выводом черного коня считается нетипичным атакующим ходом. “Белые” обычно удивляются, и играют не так эффективно, как могли бы. И… называется он вариантом Рубинштейна.