Я пойду за тобой

— Ты вернулся, ты со мной… — глухой шепот, в котором слышны отчаяние, возбуждение, любовь, страх, и Жан уверен, что различил не все оттенки. — Эрен, Эрен… Последовавший дальше стон сообщил всем присутствующим, что упомянутый Эрен предпочитал действия словам. Впрочем, присутствующие и так об этом знали. Леви решительно направился к дальнему деннику, и его спутникам — Саше, Кристе, то есть Хистории, и Жану пришлось последовать за ним, хоть и менее решительно. Не то чтоб Жан хотел видеть то, что происходило там, в углу конюшни, он и так слишком хорошо это представлял, и в целом, картинка совпала: Эрен Йегер, узнаваемый только по встрепанным волосам, целовал кого-то, полупогруженного в стог, кого-то, кто длинными стройными ногами наездника обхватывал его бедра, чьи руки уже стащили с плеч ремни УПМ и теперь стягивали рубашку, золотистые волосы сливались цветом со свежим сеном, а потом над смуглым плечом мелькнули затуманенные голубые глаза. Взгляд скользнул по потолку, потом вниз и вдруг резко стал сфокусированным и острым. — Сопляки совсем потеряли совесть, — сказал капитан Леви. Покрасневший Эрен, умудряясь прикрывать собой полуголого Армина, быстро застегивал рубашку и пытался оправдаться. — Вы вообще подумали, каково лошадям будет потом это есть? — А нам — трогать, — встрял Жан, стараясь не смотреть на Армина и сосредоточившись на более раздражающем Эрене. — Повалялись тут, и даже не заметили, как к вам подошли, а если бы это были не мы? — Извини, Жан, когда ты сунулся сюда, я просто подумал, что это лошадь из соседнего денника заглянула за перекусом, вот и не стал ничего предпринимать, — в тон ответил Эрен и тут же согнулся от пинка в голень. — Капитан, простите, это не повторится больше… — Для таких целей, — сказал Леви и схватил Эрена за ухо, как нашкодившего мальчишку, — есть кровать, ясно? А простыни после себя извольте постирать в прачечной. Армин! Армин, отчаянно зардевшийся, накинул куртку на кое-как застегнутую рубашку, вскочил на ноги и приложил кулак к груди. — Да, капитан! — Я надеялся, что твои мозги могут лучше справляться со спермотоксикозом. Изволь в следующий раз проследить, чтоб Эрен донес свое подростковое либидо до комнаты. В идеале, не чужой, — казалось, в остальном ситуация совершенно Леви не трогала. Девчонки покраснели не хуже застуканных любовников-неудачников, да и сам Жан не был уверен, что у него сейчас не дергались мышцы под такой же красной кожей. — Есть! — Армин обхватил руку Эрена и потащил его прочь. Жан фыркнул — едва передвигающий ноги из-за нескрываемого формой стояка, в кое-как приведенной в порядок одежде и с торчащими из волос соломинками Арлерт не потерял солдатскую выправку. Одновременно и забавно, и странно умилительно. — Мы, кажется, пришли поить лошадей, — вывел из ступора голос капитана. Ребята быстро подхватили ведра, и все пошло своим чередом, словно ничего и не случилось. А что, собственно, такого случилось, думал Жан, зачерпывая из бадьи предзакатное небо и относя его, превратившееся в ведре в обычную воду, двухлетнему гнедому Грому. Как будто отношения Йегера и Арлерта были для кого-то секретом, да они не были секретом еще тогда, когда эти двое в кадетском корпусе сами считали, что они друзья детства. Друзья, спавшие в одной кровати и постоянно сплетающиеся руками по малейшему поводу под вопли Конни: «да засоситесь, наконец, тут все свои!» Тогда они не решались, только все продолжали обмениваться этими взглядами, прикосновениями, словами, фу, вспомнить противно. Не то, как это выглядело, а то, за что они пытались это выдать. Идиоты. Малолетние придурки они все… Гром толкнул ведро мордой и опрокинул его на сапоги. Жан машинально похлопал коня по шее, поднял ведро и пошел за следующей порцией воды. С какого же момента все стали замечать их совместные недолгие исчезновения, после которых оба приходили с припухшими губами и с румянцем на щеках, а иногда и с незастегнутой пуговицей у воротника Армина или распустившимся ремешком на ноге Эрена? После ухода из Троста, конечно, после этого… Им так редко и мало удавалось быть вместе, без чужих глаз, но кажется, увидев смерть друг друга, они поняли, насколько их «завтра» призрачное. Вот и сейчас, едва Эрен вернулся из лап Бронированного и Колоссального, они оказались в самом прямом смысле на сеновале. Жан впервые почувствовал стыд за то, что вот так ворвался в эту нежную близость. Досадовал он и на капитана: что бы тот ни говорил, дело было далеко не только в спермотоксикозе мальчишек-подростков, о нет. Даже по случайно замеченным мелочам — нервные пальцы Эрена, неожиданно осторожно перебирающие светлые волосы, тихие вздохи и ласковый шепот Армина — понятно, что это не просто взаимная дрочка для снятия напряжения, это другой уровень взаимодействия, до одури человеческий. Вспомнилось, как в ответ на чье-то пошлое замечание по адресу кого-то из девушек возмущенный Армин, краснея, сказал, что животные не занимаются сексом ради удовольствия, это только для людей, и нечего превращать такое в скотный двор. Что ж, Армин, ты можешь себе это позволить. Хотя все Леви понимал. Не зря же просто прогнал, а не назначить десяток нарядов вне очереди. Жан поил рыжую кобылку Искру, вплетал пальцы в ее гриву и не мог прогнать из головы мучительный калейдоскоп образов: раскрытые навстречу руки, белая кожа с прозрачно-золотистой шелухой веснушек из-за постоянного пребывания на солнце, влажные приоткрытые губы коснулись таких же, зудящих от поцелуев, одно сильное молодое тело прижалось к другому, послушно и радостно открывающемуся навстречу. Сначала это были тела Йегера и Арлерта, такими, как он их запомнил по общей душевой и какими представлял теперь — наверняка они все же добрались до комнаты и теперь заливались стонами на радость всему этажу. Но с каждым следующим принесенным ведром картинка менялась, и вот уже он сам, Жан, прижимал к кровати и целовал снова и снова другого человека. Не Армина, о нет: этот выше, плечи шире; черты лица мягкие, но больше вытянуты по вертикали; кожа чуть теплее оттенком, а веснушки из едва различимых солнечных бликов становятся яркими, крупными, усыпавшими щеки и нос. Капитан и девушки уходят, а Жан, махнув рукой, говорит, что хочет почистить свою лошадь. Он пытается отвлечься на работу, но, пока руки привычно орудуют скребком, мозг все равно продолжает думать о том, каково целовать Марко Бодта. «Я люблю тебя», — Жан припадает к его шее, и Марко выдыхает в ответ, обнимает за плечи крепко-крепко, закрывая, защищая. «Люблю тебя, люблю…» Это такие банальные, простые и глупые слова — тогда почему, мать вашу, он не сказал их Марко, когда тот был жив? Почему всего, что сейчас происходит в его голове, никогда не было в реальности? Он даже за основу берет чужие ощущения — ощущения двух идиотов-суицидников, которые, несмотря на свой идиотизм, все же смогли признаться раньше, чем сдохнуть. Ведь Марко… ведь он тоже это чувствовал, ведь не зря Жан ловил его взгляды, не зря их ладони встретились тогда, на стене, перед битвой за возвращение Троста, когда они одновременно, медленно, отводя глаза, сблизили руки. Пальцы тогда вздрогнули от касания, но не остановились — сплелись тесней и остались так, остались на целую минуту до того, как прозвучала команда к штурму. В общем-то, тогда они и оказались на том этапе, который Эрен и Армин прошли в училище. Правда, Жан не собирался так тормозить — в военной полиции, в безопасности, до всего остального можно было бы дойти намного быстрей, и сейчас они с Марко обнимались бы на кровати в хорошей гостинице в столице, а не в рассыпающемся замке на посеревших простынях и не на конюшне. Жан думал, что поступает как чертов извращенец, когда нетвердой походкой зашел в дальний денник и упал в вогнутость стога, оставленную тискавшимися Йегером и Арлертом. Сырой, отдающий холодком запах летнего вечера смешивался с сухим и теплым запахом сена, и чудился запах мыла для бритья и нагретых кожаных ремней, и газа, и крови. Чудились сильные широкие ладони в волосах и мягкий голос, повторяющий его имя. Ты когда-нибудь раньше целовался, Марко? Неважно, ты все равно прекрасный. И все эти мысли и мечты вызывали желание не подрочить, а расплакаться, что Жан и сделал, сжав в руках сено и кусая губы. Он жалобно, тонко подвывал, почти скулил, а слезы собирались на ресницах и падали вниз, в стог — или на призрачные веснушки Марко, лицо которого Жан все так же видел перед собой. Капитан Леви сказал бы, что таким интимным делом, как слезы, как и сексом, нужно заниматься в своей спальне. Хотя этому стогу уже не будет хуже, это точно. Жану хотелось разбить кристалл Энни и трясти ее до тех пор, пока она не рассказала бы ему все о последних минутах Марко — как бы больно это ни было, он хотел знать, хотел разделить с ним если уж не жизнь, то хоть смерть. Хотелось вернуться во времена кадетства и не помнить ничего о смертях и титанах на расстоянии вытянутой руки, но помнить о том, что надо быть с Марко, беречь Марко, что их жизнь хрупка. Хотелось вернуться и спасти Марко. Хотелось хотя бы перенестись на несколько часов раньше и пойти не на конюшню, а на кухню, и не увидеть то, чего он не хотел бы видеть — потому что отчаянно завидовал, потому что вид Эрена и Армина каждый раз будил в нем мысли «если бы, если бы, если бы, почему». — Как… некстати… — Жан вытер рукой глаза и поднял голову. — Придурки, какого черта вы не нашли места получше сразу? Завидовать друзьям, а тем более боевым товарищам недопустимо — потому что это сказывается и на дружбе, и на заданиях. Поэтому вечером у костра Жан как ни в чем ни бывало усмехается Эрену, который так невинно держится с Армином, словно не их несколько часов назад застукали за весьма откровенными вещами. Эрен краснеет, хмурит брови и дергается в сторону Жана, но Армин удерживает его за руку и что-то быстро шепчет на ухо. Жану, впрочем, все равно. Он всегда приходит к костру — потому что в огненных бликах он каждый раз видит рядом с собой Марко и, кажется, слышит снова и снова: «Ну вот, разведкорпус вместо полиции… Но я не мог не пойти за тобой. Ты ведь правда хорошо умеешь вести».