Мудрые говорят: когда русалка погибает, она оборачивается морской пеной, становится белыми барашками волн и исчезает, из мира пропадает навсегда. Не наделена она, как человек, бессмертной душой, не сможет пройти по звёздному мосту, чтобы на землю вернуться.
Русалок из ныне живущих не видел никто. Олег часто с беспокойством думает, что они все погибли: поэтому волны постоянно шапочками белыми красуются, о скалы разбиваются и скорбную песнь поют.
Мудрые говорят: обижены на людей русалки. Пару веков назад, когда не были они ещё легендой и на контакт охотно шли, кого-то идея посетила — вылавливать их. Чешуйки блестящего, волшебного хвоста удачу обещали и защиту, русалка пленённая приливами и отливами управлять могла, шторм вызывать и утихомиривать, чем и пользовались все, кому улыбнулось счастье.
Русалок из ныне живущих не видел никто: никто, кто встречу с ними сумел бы пережить. Олег думает о том, как жестоки и глупы были их предки: разгневать созданий столь хрупких и прекрасных — величайшая ошибка.
Мудрые говорят: русалки — зло, опасаться их нужно. Они моряков убивают, голосами заманивают, красотой невероятной — и топят, мстя за своих сестёр.
Олег мудрым верить не хочет: но как не верить, когда собственный отец в море пропал, за лекарством для мамы отправившись. Снарядил корабль из самых отважных моряков, не гнушаясь даже помощью пиратов, скупил клубнику, откопав в гримуарах старинных, что русалки поклонницы большие этих ягод, — и ушёл, вернуться пообещав как можно скорее.
Только уже год истёк, дни его истлели, и мама чахнет, она теперь еле с постели встаёт, и видеть, как тает она с каждым часом, как под глазами чернота залегает, а запястья уже просвечивают — невыносимо. Разводят руками лекари все как один и прячут в пол глаза, говоря, что неизлечима мамина болезнь.
Папа им упрямо не поверил и уплыл на восточные острова за жив-корнем: растением легендарным, почти мифическим, способным любую хворь излечить.
Уплыл — и всё никак не возвращается.
— Вадик, я заплачу, — говорит проникновенно Олег если не другу, то уж знакомому близкому как минимум, из достоинств очевидных которого знание моря потрясающее: он в нескольких передрягах бывал и всегда умудрялся из них живым вылезать, шрамами лишь отделавшись. На его счету около десятка плаваний успешных, и взять такого бывалого моряка на борт было бы удачей невероятной.
— Ох, Поварёшкин, дело ты непростое затеял, — в очередной раз вздыхает Вадим. — Мало кто с востока возвращается, а ты отцу компанию составить решил в «мёртвом легионе»?
— Я должен попытаться, — отвечает он упрямо старшему товарищу. — Иначе мама погибнет.
— А так ты погибнешь, — развеселился отчего-то Вадик. — И мать одну оставишь.
Олег хмурится: речи он сам с собой такие вёл не раз, и уговаривать себя пытался, что не стоит маму бросать, не стоит пытаться отца найти или жив-корень вместо него привезти. Только болит душа, требует не сидеть на месте: плыть, плыть туда, куда зовёт сердце. Не зря же бьётся оно всполошенно, перепуганно, отсчитывает каждую секунду, как таймер неумолимый.
Уговорить Вадика — та ещё морока, ещё большая — разрешение на плавание получить у властей. К счастью, он не особо полезный член общества, едва-едва достигший совершеннолетия. Даже кредит выбивать на корабль было не так трудно, хотя пришлось обойти не одну и не две конторы.
Мудрые говорят: как корабль назовёшь, так он и поплывёт. Только изящную бригантину ещё до Олега назвали банальной «Ласточкой», и потускневшие буквы медно блестели на солнце, неумолимо сообщая, что менять что-то уже поздно — за день до отплыва-то.
Показалась бы эта спешка, может, и странной, и бесполезной, но счёт пошёл не на месяцы — на дни, а там уже и часы с минутами не за горами. «Поторопись!» — кричали чайки белые, снующие над водой. Он и торопился, команду набирая, принимая на борт всех без разбора: главное, чтобы опыт был или хотя бы желание трудиться, как у их юнги Лёши — упрямец, каких поискать, и отказы ему не писаны. Надо — и всё тут.
— Свежая, домашняя, этим утром с огорода собрала, — расхваливает свою клубнику пожилая улыбчивая продавщица на базаре в красном чепчике. Ягода и правда хороша: крупная, ароматная, сладкая-сладкая. «Как бы самому её не съесть в дороге, ” — усмехнулся Олег и выкупил все три ящика. Хорошо бы найти ещё хоть одну заваляющуюся ведьму, чтобы сохранить ягоду в порядке надолго. Холодное местечко для их хранения, конечно, обустроено, но это всё равно не то.
В открытое море они выходят на рассвете: солнце штрихами розовыми раскрашивает нежно-голубой холст небес, небрежно смешивая краску, стряхивая её слабыми брызгами на редкие облака. Ветер дружелюбно надувает паруса, и это кажется добрым знаком.
— Хороший старт, удачный, — оказывается вынужден признать Вадик. — Может, и обойдётся всё.
Олег кивает и глядит за борт, на по-детски шаловливое море. Не злое оно сегодня — наоборот, ласковое, тёплое, как будто даже помогает, подгоняет в нужную сторону своими волнами. Иногда над синим шёлком воды взлетают рыбки с прозрачными «крылышками»: то ли испугались чего-то, то ли любопытничают, знакомятся. От их возни задорной в лицо летят брызги, и на языке осаживаются невидимые человечкам кристаллы морской соли.
Мудрые говорят: море солёное, потому что русалки плачут, и их слёзы смешиваются с водой, отравляя её для человека, делая недоступной для питья.
Олег мудрым верить не хочет: не хочет верить, что русалки и впрямь так жестоки. А ещё жаждет увидеть хотя бы одну из них, удостовериться в своих догадках и прикоснуться хотя бы взглядом до ожившей легенды.
Родители его увлечения подводным миром не одобряли никогда: отгоняли от залива, не отпускали лишний раз в одиночестве на пляж и осаживали мечты о морских путешествиях. Только отец, несмотря на свою нелюбовь к большой воде, первым отправился на острова единственным возможным путём: не мог допустить смерти жены.
Не может допустить смерти матери и Олег. И винит себя за иррациональное удовольствие от пребывания на самом настоящем корабле, да что там от пребывания — от обладания им, от того, что он — капитан, и только цель плавания омрачает нахлынувшую, как сочный бриз, радость.
Олегу везёт: об этом говорит и боцман, и неподражаемый Вадик. И ветер — попутный, и море спокойное, не мешает, словно понимает: торопятся они, медлить нельзя. Промедление смертью опасно, это понимают все, трудящиеся на корабле, включая юнгу, беззаботно лазающего по снастям. Лёше, кажется, до безумия нравится увлечённо глядеть вдаль, пытаясь высмотреть берег восточного острова раньше, чем об этом объявит Вадим с подзорной трубой.
Он-то спустя неделю плавания и замечает неожиданную опасность первым, принимаясь вопить испуганное «Акулы!» За бортом и правда рассекают волну опасные острые треугольники, и вместе с этим тут же начинает портиться погода: тучи сгущаются, наливаются чернотой опасной, воздух тяжелеет и как будто даже блестит напряжёнными отблесками молний.
На мгновение пахнуло озоном — резкий, металлический привкус оседает на коже, покрывая её липким слоем, смешиваясь со страхом. Снизу ощутимо тряхнуло — Олег по палубе метается, не понимая, что нужно делать.
— Что происходит? — кричит он Вадику. Только испуг на его обычно самодовольном лице ни о чём хорошем не говорит. Акулы, чьи плавники бороздили волны, куда-то исчезают, и шторм тоже не начинается: всё словно зависает в хмуром ожидании.
— Я не знаю! — доносится в ответ, и следом за этим по ногам ощутимо раздаётся ещё один толчок, заставляя покачнуться и изо всех сил вцепиться в фальшборт.
— Там русалка! — визжит чей-то голос. Олег в ту же секунду срывается в трюм, пальцами дрожащими отпирая замок на ящиках с клубникой. Он надеется — нет, он молит всех известных богов, обращается к могучим небесам и непокорному морю: только бы сработало, только бы папина мудрость не обернулась нелепостью.
К нему на помощь подбегает юнга. Поднатужившись, хватает ещё один короб и несётся наверх. Олег высыпает ягоды прямо в бурлящуюю синеву. Они недолго мелькают яркими кровяными каплями в черноте, а Лёша поступает и того проще: со стоном облегчённым выбрасывает коробку в волны. Она тут же оказывается подхвачена мощным потоком, и пропадает под водой. Изящный хвост в обилии золотистых чешуек мелькает на мгновение и тут же исчезает, не давая себя рассмотреть.
В ту же секунду всё стихает. Вместо бурного ветра на палубе воцаряется штиль, а тучи в одну секунду белеют, притворяясь невинными.
— Что за чёрт, — шепчет один из матросов, прижимая к груди бескозырку. Кто-то крестится и шепчет молитвы, а Олег только обессиленно прижимается к борту, чувствуя, будто прошёлся по лезвию острому, разделяющему Явь и Навь.
Чуть позже ему докладывают о двух пробоинах: не особо критичных, но нужно время, чтобы их кое-как залатать, и штиль становится очень кстати. Работы кипят до самого вечера, пока Вадик не командует отбой: завтра доделают, не утонут до утра от такой малости.
Ночью ему не спится. Адреналин, подскочивший во время странного происшествия, и не думает спадать, заставляя ворочаться в постели и вглядываться в темноту вокруг. В конце концов он проигрывает бой с бессонницей и выходит из капитанской каюты, облокачивается на тёплое, не успевшее ещё остыть после солнечного вечера дерево, и любуется чернотой бьющейся о бригантину воды.
Снизу раздаётся подозрительный всплеск, заставляя всмотреться в море попристальнее. Ему кажется, что он даже способен увидеть кончик хвоста, и на всякий случай Олег даже трясет головой. Может, просто напекло?
— Эй, — слышится откуда-то, и он вертится, пытаясь обнаружить источник звука. — Я снизу, ну!
Он немного перевешивается через фальшборт, и в глаза бросается медное пятно. Луна выходит из-за туч в ту же секунду и бросает луч серебряный на движущееся пятно, позволяя удостовериться в своей догадке и разглядеть волосы рыжие, водорослями расходящиеся вокруг, и чешуйки, то и дело искрящиеся у самой поверхности.
— Ты — русалка? — неверяще распахивает глаза Олег. Русалка фыркает насмешливо и бьёт об воду кончиком хвоста, вздымая брызги, в лунном свете кажущиеся прозрачными драгоценными камнями. — Топить меня пришла?
— Вот ещё! — даже обижается мифическое существо. — И не русалка я, а русал, — гордо выдаёт обитатель подводного мира и подплывает поближе, заставляя воровато скользнуть взглядом по плоской груди и довольно мощным плечам. Его собственные почти такие же: то есть далеко не хрупкие, а совсем даже наоборот.
— И чего тебе, русал, надобно? — рискует спросить капитан бригантины, так мирно сейчас покачивающейся, что в повторение того ужаса верится с трудом.
— Клубники, само собой! — таким тоном выдают ему, что впору самого себя корить за недогадливость. — Ну для начала.
Олег отмечает, что русал говорит вполне себе по-человечески — с немного странным выговором, конечно, похожим на необычный акцент, но понимать его очень просто. А просьбу приходиться выполнить как можно скорее, чтобы не допустить повторения дневного бесчинства: мало ли, на что способно разгневанное морское существо.
В трюме оказывается так темно, что Олег чертыхается: надо было взять свечу или лучинку, но теперь возвращаться и искать их некогда: вдруг удивительно мирный русал исчезнет, окажется лишь плодом воображения. А пообщаться с ожившей сказкой хочется до безумия, и это вынуждает наощупь искать клубнику и стараться выбрать не самый большой ящик, чтобы донести его быстро и не издавая громких звуков.
Русал терпеливо ждёт и морской пеной не оборачивается, лишь обрадованно задирает голову, когда слышит шаги у борта.
— Тебе её прям так кидать что ли? — уточняет Олег, чувствуя себя дурак дураком. Глупый, наверное, вопрос: а русал и правда хихикает.
— Спускайся давай, странный человек!
Эта просьба, звучащая наполовину как приказ, заставляет нахмуриться. Ну уж нет, быть утопленным Олег точно не хочет, пусть и симпатизирует русалу.
— Да не буду я тебя топить, ну! — мгновенно понимает причину заминки тот. — У меня устала голова на тебя смотреть, задирать постоянно надо, — поясняет он так буднично, как будто каждый день вот так вот общается с капитанами суден. — Ну хочешь, притащу эту, как там она у вас называется… — Он задумывается и кусает губу, а Олега пробивает на смех. Думал ли он когда-нибудь, что окажется в подобной ситуации? Точно нет! — Лодку, во!
— Ну притащи, — покорно соглашается он и заинтересованно наблюдает за тем, как в глубине пропадает хвост цвета окислившейся меди. Олег успевает продегустировать клубнику ещё раз, пройти два круга по палубе и понаблюдать за звёздами, прежде чем русал возвращается.
— Лодку не нашёл, прости, человек, — скорбно сообщает русал, и вместо шлюпки на поверхность выплывает осколок какого-то корабля, вполне, кажется, способный дрейфовать и выдерживать вес человека. — Клубнику-то сначала отдай, а то помнёшь! — предостерегает он всполошенно, завидев Олега, собравшегося прыгать в воду.
Он стаскивает предварительно сапоги и рубашку, чтобы намочить как можно меньше вещей, и сначала осторожно опускает короб с ягодой, тут же оказавшийся схваченным расплывшимся в довольной улыбке русалом.
— Меня зовут Олег, — произносит он, когда удобно устраивается на деревяшке. Русал бесцеремонно вручает ему ящичек с клубникой, а сам облокачивается локтями и смотрит заинтересованно, блестит глазищами: синие-синие, с бархатными ободками по краю радужки. Оно, пожалуй, и логично для морского обитателя — по крайней мере, с человеческой точки зрения.
— Олег, — послушно повторяет он: «л» звучит у него как-то неправильно, придавая вычурность и чужеродность родному имени. — А я — Сэриэн-гин-айсы-данга, именуемый также Сиятельным латринно, что в переводе на ваш глупый человеческий язык означает…
— Издеваешься? — заинтересовывается Олег.
— А что, у вас у людей закон есть, что тебя расстраивать нельзя? Так вот, я ещё Святейший коралл водных равнин, Жемчужина долин водопадов и….
— Всё, стоп-стоп-стоп, — взмахивает руками Олег и замирает, ощущая, как опасно качается его недо-шлюпка. — Давай ты будешь просто… ну, Серёжей, к примеру, ладно? Я это всё, твоё сиятельство, не выговорю.
— Серёжей… — задумчиво катает на языке человеческое имя русал. — Ну ладно, годится, хотя и коротковато.
— А ты не придирайся, — советует ему Олег и с удивлением отмечает, как просто общаться с этим персонажем сказок. Как с обычным мальчишкой. — Сиятельная лотерея, надо же.
— Латринно, сам ты лотерея, — обижается свежепоименованный Серёжа. — Я вообще-то принц, а ты ко мне с таким неуважением!
— Это не я вытащил человека среди ночи в открытое море, — живо парирует Олег. — И клубнику тоже не я вымогал.
— А люди так обычно не делают, да? — отчего-то расстраивается русал, но не грустит и кидает в рот очередную ягоду, жмурясь от удовольствия. У него на лице впервые удаётся рассмотреть крошечные, почти прозрачные чешуйки на скулах, которые вспыхивают, когда на них попадает лунный свет.
— Ну как-то обычно не приходится, да.
Серёжа погружается в задумчивое молчание, даже переставая лакомиться клубникой. Олег готов поклясться, что видит, как в его голове происходят какие-то сложные мыслительные процессы, но и представить не может, насчёт чего, поэтому просто мотает ногами в тёплой воде, стараясь не дотрагиваться до чужого хвоста, и во все глаза рассматривает русала, радуясь своей везучести.
— Научи меня быть человеком, — в конце концов выпаливает Серёжа, и Олегу стоит больших трудов не поперхнуться клубникой, только-только положенной в рот. Он прожёвывает ягоду и выдаёт:
— Вкусная клубника. А предложение невкусное, на приказ похоже.
— Это не приказ, — жалобно надламывает тонкие брови Серёжа. — Это просьба. Ну же, ты же хороший человек, я сразу заметил.
— Ты русал, — озвучивает и так очевидный факт Олег. — Русалы людьми не могут стать.
— А вот и могут! — звонко протестует Серёжа. — Если кто-то из людей полюбит одного из нас больше отца и матери, разделит сердце и помыслы — тогда душа становится бессмертной, и русалка оборачивается человеком.
— Предлагаешь мне полюбить тебя? — развеселился Олег и тут же посерьёзнел. — Это, во-первых, дело не двух минут…
— Глупый ты, — обзывается по-детски Серёжа и обидчиво мажет хвостом по воде, обдавая собеседника брызгами. — Есть ещё один способ, нужно жив-корень растолочь и в полнолуние на хвост намазать — и вместо них ноги появятся.
— Твои слова звучат как бредни, ты в курсе? — устало выдыхает Олег и зевает от неожиданно накатившей сонливости.
— Зато я знаю путь на восточный остров, — самодовольно сообщает русал и хихикает, глядя на округлившиеся и наполнившиеся мольбой глаза напротив. — И, предвосхищая твой вопрос — отведу тебя, если научишь быть человеком. И отправишься потом за мной за вторым жив-корнем!
— Научу, — выдыхает Олег и порывисто хватает Серёжу за руку. Тот удивлённо хлопает глазами, но не вырывается. — И отправлюсь. А поплывём когда? Мне будить экипаж?
— Нет! — так резко выкрикивает он, что сам дёргается. Добавляет уже тише: — Нет, поплывём мы с тобой вдвоём. Я боюсь.
— Днём ты ничего не боялся, — ворчит Олег. — Две пробоины нам оставил, гад!
За такие слова Серёжа его тут же наказывает всё тем же методом — горстью брызг в лицо. На этот раз, правда, не хвостом, а свободной рукой — другая всё так же мирно покоится в ладони Олега.
— Я был не один, а с сёстрами, это разное. А ты молодец, прознал про клубнику. Кто подсказал?
— Папа. Только он так и не вернулся. Признавайся, вы затопили его корабль? И как ты хочешь стать человеком, если запросто убиваешь людей?
— Как ты любишь бросаться обвинениями, — беззлобно укоряет Серёжа и вздыхает. — Я никого не топил, честное слово. Я только наблюдаю. Ну, берёшь свои слова назад?
Море вокруг даже замирает в ожидании, и Олег стыдливо опускает голову:
— Беру, прости.
— То-то же, — сверкает белозубой улыбкой новый знакомец и внимательно смотрит вдаль, на медленно разгорающийся рассвет. Скоро команда начнёт просыпаться, заниматься делами… Обнаружат пропажу капитана, выглянут за борт и обомлеют, так что надо действовать быстрее. — У вас на борту шлюпка какая есть? Или лодка?
— Есть, но…
— Вот давай её сюда быстрее, а то опоздаем. Сегодня полнолуние было, значит, надо до полудня на остров успеть, а то жив-корень окончательно уйдёт и придётся ещё месяц ждать, пока новый вырастет.
— Куда… уйдёт? — хмурится Олег в недоумении.
— Под землю, глупышка! Ох, ничего вы о мире не знаете, ну прям беда, — качает он головой, замирает на мгновение, задумавшись, и вдруг щёлкает языком, будто приманивая кого-то. Рядом тут же появляется острый плавник акулы, и Олег испуганно поджимает ноги.
— Боишься? — хихикает насмешливо Серёжа, заставляя собраться с духом и качнуть головой. — Не обидит она тебя, это моя подруга.
— Зачем она нам тут? — заглатывая испуг, спрашивает Олег и пристально следит за акулой, подобравшейся поближе.
— На ней быстрее будет, — поясняет Серёжа и гладит большой гладкий бок. — Ну, полезай давай.
Олег непонимающе глядит на собеседника с пять минут.
— Ты и впрямь полагаешь, что я куда-то с тобой поплыву на чёртовой акуле?
— А почему нет? — недоумевает русал. — Это самый быстрый и безопасный способ!
— Безумие какое-то, — выдыхает Олег и опасливо косится на плавник, нарезающий круги вокруг.
Серёжа цокает и возводит глаза к Небесам, с неудовольствием подмечая краюшку солнца. Сколько ещё его сил хватит на то, чтобы держать команду усыплённой? Вот и вот-то.
— Тебе жив-корень нужен или нет? Если нужен — полезай на спину, а нет — так не трать наше с Марго время, я найду другого человека, согласного меня учить.
— Звучит как шантаж, — жалуется Олег, но послушно проводит по скользкому боку подплывшей поближе акулы.
Но он же хочет спасти маму? Хочет, а значит не время поддаваться испугам, когда помощь ему предлагает — вот чудо из чудес — настоящий русал.
Он ойкает, когда неудачно сваливается со своего бревна, и неловко забирается на акулу, подавляя страх.
— Марго, да? Надеюсь, я хороший седок, — бормочет Олег, потихоньку успокаиваясь.
— Ты ей нравишься, — довольно сообщает Серёжа. — Мне тоже. Попыли?
Он не дожидается ответа и погружается в воду полностью; за ним тут же устремляется акула, вынуждая своей скоростью прижаться ближе и ухватиться крепче за шею — если у акул, конечно, есть шея. Странное признание приходиться выбросить из головы — вряд ли русал правда имел в виду то, что сказал. Или имел, но совсем с другим подтекстом: не зря же среди всех моряков корабля он выбрал именно его?
Путешествовать по морю на обитательнице этого самого моря — приключение удивительное. Они и правда развивают приличную скорость: на бригантине такого не бывало даже с попутным ветром. К тому же юркая Марго лавирует между рифами, сокращая, видимо, путь, и совсем скоро Олег смиряется с пребывание в открытом море вообще и на спине акулы — в частности.
Кто из людей, в конце концов, сможет похвастаться подобным опытом? Сначала выжить после встречи с русалкой — более того, подружиться и успеть заключить выгодный союз, а потом ещё и прокатиться на таком опасном хищнике, мчась к островам.
Краем сознания Олег думает о том, какой переполох может начаться на корабле, когда окажется, что молодой капитан куда-то исчез. Интересно, что экипаж будет делать: примется искать его или развернётся назад, посчитав погибшим?
По ощущениям, проходит всего пара часов, когда на горизонте вместо бескрайней водной глади наконец-то проступает очертание острова с зелёными пальмами и белым песком. Сердце метнулось куда-то в глотку: не верится даже, что он скоро будет держать в руках жив-корень — лекарство для мамы. Перед внутренним взором уже предстаёт легендарное растение, картинкой которого он так часто любовался, мечтая, что совсем скоро вернётся папа с ним в руках.
Кто же знал, что собственную мечту придётся выполнять самому.
— Приплыли, — говорит Серёжа, когда они подбираются почти к самому берегу. — Дальше сам, мы с Марго на остров никак не проберёмся, рек там нет.
— Я быстро, — ободряюще обещает Олег и шагает по мелкому песку, поднимаясь выше. Тот вскоре сменяется травой, и приходится оглядываться внимательнее, попеременно оглядываясь на солнце: не в зените ли оно, не поздно ли ещё.
Олегу кажется, что он проходит несколько миль, и все вверх. Нещадная жара заставляет порадоваться тому, что он практически без одежды, в одних шортах и с волчьим клыком на шее — подарком отца, дарующим удачу и везение по его собственному убеждению.
И вот, наконец, цель его путешествия — неприметное на первый взгляд растение, с мелкими белыми соцветиями и широкими листочками, но его внешний вид знаком наизусть. Рыть землю приходиться ладонями: лопатка осталась на корабле, но Олег падает на колени и лишь упорно разгребает тяжёлую почву вокруг стебля, плавно переходящего в корень, не обращая внимание на забившуюся под ногти грязь.
Жив-корень глубоко закопался — руки ноют, и комья земли становится всё труднее и труднее ворочать. И сам он действительно живой: двигается недовольно, пытается уйти — только пальцы крепко сжимают упругий, жирный корень, тянут на себя со всей возможной силой, не дают ускользнуть. Наконец, драгоценное растение обмякает, сдаваясь, и Олег издаёт обрадованный возглас.
Идти назад не в пример легче — во-первых, он знает, что его ждут, а во-вторых — ноги сами бегут вниз, ближе к морю, ближе к дому. Надо торопиться, пока маме совсем не стало худо.
Серёжу он замечает сразу: высушенные волосы пушатся и напоминают лучи солнца как цветом, так и формой. Он приветливо улыбается, когда видит Олега с толстым жив-корнем в руках. Ему он рад или растению: неясно, но это и неважно.
— Мы можем сначала к моей маме, а потом на корабль? — сходу спрашивает он. Серёжа задумчиво шевелит губами, словно что-то подсчитывая, и кривится.
— Устанешь, это плыть около двух дней без остановок. Если только…
— Что? — живо заинтересовывается успевший упасть духом Олег и погружает жив-корень в воду, чтобы смыть с него лишнюю землю. Чистый корень оказывается слегка голубоватым, что только подтверждает его волшебную природу.
— Сумеешь задержать дыхание ну… минуты на две? — уточняет Серёжа. Олег пожимает плечами:
— Минуту точно смогу, больше… не знаю, не пробовал.
— Ай, ладно, была не была! — машет рукой русал и отплывает подальше, уходя на глубину, даже не сказав ничего путного напоследок. Олег переглядывается с Марго: вернее, с её плавником, уже не так пугающе реющим над гладью волны, и принимается ждать.
Серёжа появляется на поверхности минут через сорок, когда начинает волноваться даже акула, принявшаяся нарезать круги по окрестностям. Олег за это время успевает сходить на остров ещё раз, найти ручеёк, напиться и полюбоваться отмытым жив-корнем, который боится выпускать из рук: мало ли, исчезнет, рассыпется, а солнце уже в зените и новый, по словам русала, уже не достанешь.
— Я всё подготовил, только мне нужна будет твоя кровь, чтобы по родству место точнее было.
— Что ты задумал, Серёж? — хмурится Олег, не доверяя этим недомолвкам.
— Телепортация, слышал о таком? Мощная штука, между прочим, я у шамана северных вод научился, — хвастается он и бьёт нетерпеливо хвостом по воде. — Ну?
— Предлагаешь мне восхититься твоими талантами? — ехидничает Олег и подходит ближе, гладит одной рукой Марго и пробует устроиться на ней так, чтобы не выронить жив-корень.
— Какие мы остроумные! — возмущается Серёжа. — Поплыли давай уже, нам потом возвращаться ещё к твоей команде, беда…
Олег согласно вздыхает — и впрямь «беда» — и жмётся к гладкому боку акулы, которая вовсе уже и не страшная и не опасная. Как же жизнь иногда может перевернуться за считанные часы!
Они отплывают не так уж далеко: и как Серёжа умудряется понять место, где нужно нырнуть вниз, решительно непонятно: кругом одинаковое море, но у подводных обитателей, видимо, есть способы.
— Тебе нужно задержать дыхание на как можно дольше, — инструктируют его, кажется, уже в третий раз.
— Я помню. И что ты у меня кровь возьмёшь, тоже помню, не переживай.
Серёжа выдыхает: видно, что волнуется, хвост всё чаще вздрагивает непроизвольно. Он подплывает так близко, что Олег может рассмотреть каждую чешуйку на острых скулах — и он не только смотрит, но и тянется к ним рукой, осторожно трогая твёрдые пластинки. Синие глаза округляются, зрачки чуть расширяются, и в их отражении так удивительно видеть самого себя.
— Ладно. Давай жив-корень и погнали, — он отстраняется мягко и протягивает ладонь. Олег мучительно раздумывает: что, если русал сейчас отберёт растение, взмахнёт хвостом — и поминай как звали? Но за такие мысли тут же становится стыдно, и он протягивает свою драгоценность в чужие бледные руки, так интересно контрастирующие с собственными, загорелыми.
Он задерживает дыхание и прыгает в воду, где его тут же обхватывают за талию и тащат на самое дно. На одно мгновение Олег думает, что его сейчас действительно будут топить и боится даже глаз раскрыть, но вскоре чувствует дно. Он пытается беречь кислород и не паниковать, продолжая медитативно замершее состояние.
— Не бойся, — шепчут ему на ухо вежливо, почти нежно, и в следующую секунду руку ошпаривает колючая боль, быстро сменившись шипастым царапанием от солёной воды. В ту секунду, когда ему кажется, что он вот-вот потеряет сознание от недостатка воздуха, что-то происходит: мир выворачивается, и в желудке тут же поселяется тошнота, а голова принимается кружиться.
Судорожный глоток впускает в лёгкие долгожданный воздух, и Олег резко садится, распахивая глаза. Он не верит тому, что видит: вокруг родные стены дома, его спальни с тёплой постелью, кучей книг в шкафу и гитарой на постели — всё ровно так, как и было, когда он уходил в плавание.
Олег вскакивает в поисках Серёжи — и обнаруживает его рядом на полу с посиневшим лицом и прижатым к груди жив-корнем.
— Чёрт! — ругается Олег и принимается метаться по комнате, не зная, что делать и куда бежать. До моря он не успеет добраться безопасно: такой хвост не упрячешь, значит, остаётся одно: протащить его в ванную комнату, где стоит огромная ванна, которая точно должна уместить в себе русала.
Тело оказывается на удивление лёгким, несмотря на длинный и массивный хвост. Олег очень старается, чтобы дверные проёмы не сдёрнули чешуйки, но ещё больше он старается не опоздать, не доводить до того, чтобы его новый товарищ погиб. Должно же получиться, правда? Ему же должно повезти, иначе быть и не может!
***
Когда Сэриэн-гин-айсы-данга, прозванный Серёжей удивительным человеком с благозвучным именем Олег, приходит в себя, сразу понимает две вещи: во-первых, наступила ночь, а значит, он благополучно пропустил добрую половину дня. Во-вторых, что-то крепко изменилось.
Потому что лежит он не в воде, а на чём-то очень мягком, тёплом, и чувствует себя при этом превосходно. Ну, так казалось до тех пор, пока он не пошевелился — всё тело прошило горячей болью.
— Тише, не бейся ты, как птица, в силки попавшая, — раздаётся сверху знакомый голос.
— Олег? — хрипит он, удивляясь сухости в горле. В губы тут же тычется глиняная плошка с водой, и он жадно пьёт, тут же без слов требуя ещё капризным изломом брови. — Сколько я…
— Два дня, — проницательно опережают его вопрос.
— Ох, — горестно выдыхает он и пробует присесть. Ему помогают, мягко обхватывая за плечи, и в эту же самую секунду Серёжа видит невероятное — ноги. Вместо хвоста у него две забавные, но точно человеческие конечности с пятью отростками — люди называют их пальцами — на обеих.
Он тычет в них, не издавая ни звука, удивлённо округлив глаза.
— Но… как? Полнолуние же прошло!
Олег мрачнеет на глазах, но послушно рассказывает:
— Ты телепортировал нас прямо вот сюда зачем-то, а не в воду. — Серёжа виновато охает и пробует пошевелиться ещё раз, поёрзав на постели. — И лицо у тебя было синее-синее, я испугался, что ты сейчас погибнешь, и потащил в ванную, потому что там есть, куда воду налить, — довольно сумбурно продолжает Олег, почему-то избегающий смотреть ему в глаза. — Только ничего тебе не помогло даже когда я полностью в воду тебя погрузил, только синел и синел.
— Прости, — покаянно шепчет Серёжа и с удивлением ощущает в груди непривычное тепло, которого раньше не было никогда.
— Ты умирал, — сообщает Олег в итоге, закрывая на миг глаза. — Умирал у меня на руках, а я, как дурак, стоял и хлопал глазами, не зная, что делать. А потом о жив-корне вспомнил.
— Он же для твоей мамы был! — испуганно вздрагивает Серёжа и пытливо заглядывает в лицо своего человека.
— Но потратил я его на тебя, — их взгляды сталкиваются на мгновение, и Олег улыбается вдруг как-то вымученно. — Ты вроде ожил, а потом тебя то знобило, то лихорадило, то выгибало, как эпилептика. Чуть с ума с тобой не сошёл, пока не понял, что человеком становишься! — он беззлобно ударил Серёжу в лоб. — Клубнику будешь?
— Буду! — тут же веселеет бывший русал и тут же потухает. — А как же твоя мама?
— Я опоздал, — глухо отвечает он, стоя спиной. Серёжа чувствует себя распоследней сволочью: ну вот почему он забыл о том, что люди не живут в воде, и что мама его человека наверняка на суше окажется? Почему заставил Олега переживать о нём и спасать его?
— Мне жаль, — бормочет он жалобно и тоскливо глядит на спину в чёрной рубахе.
— Всё в порядке, — недоуменно отвечает Олег, присаживаясь на постель и протягивая мисочку с ягодой. — Я опоздал, потому что маму уже спасли, — и, пока Серёжа недоуменно хлопает ресницами, поясняет: — Мы с папой буквально на пару дней разминулись, представляешь! — улыбка озаряет его лицо, но сменяется удивлением, когда его плечо атакует слабый, но упрямый кулачок.
— Ты самый ужасный человек из всех, что я знаю! Ну нельзя же так издеваться!
— Это мстя, — хихикнул Олег и, видя, что Серёжа не притрагивается к клубнике, сам осторожно подносит ягоду к губам.
Только тогда тот осознаёт, насколько голоден, и сметает всю миску любимого лакомства, затем утащенную с кухни картошку и аппетитный пирог со смородиной, а потом впервые пробует ходить, что удаётся, конечно, не с первого и даже не с пятого раза, но получается же!
— Значит, — хитро протягивает Серёжа, находившись вдоволь и затащив Олега к себе на постель, небезосновательно полагая, что имеет на это полное право. — Выходит, ты готов был пожертвовать своей матерью, чтобы спасти меня? Как там оно говорилось… Любишь больше…
— Не обольщайся! — перебивает его Олег, с удовольствием наблюдая за раскрасневшимся Серёжей. — Может, это всё жив-корень или сбой в небесных механизмах, мало ли что!
Тот задорно хихикает и расплывается в самодовольной улыбке:
— Ты всё равно попал! Обещал меня научить быть человеком?
— Обещал, — приходиться покорно признать это.
— Вот и давай, учи, — капризно приказывает Серёжа и, внутренне обмирая от волнения, укладывает руки на чужие плечи.
— Чему же хочешь ты научиться, о юный отрок? — в глазах напротив искорками бегают смешинки: он и так знает ответ, но, очевидно, хочет услышать его вслух.
Серёжа закатывает глаза и выдаёт:
— Целоваться. Научишь?
Олег хмыкает задорно и наклоняется поближе, уже в раскрытые губы шепча заветное:
— Научу.
Конец
(а может, и нет)
