***
Джуёну холодно, когда он приходит в себя. Его положили в больницу, и он плохо помнит, как его сюда привезли, но в голове четко запечатлелись разговоры врачей и менеджера, когда ему подключали капельницы в больничной палате. – Абсолютно невозможно. – Понимаете, даже в законах генетики бывают исключения. Сколько мальчику лет? – Девятнадцать. – Поздний пубертат. Это объясняет болезненность и воспалительные процессы. – Вы уверены, что это оно? – Абсолютно точно. У мальчика менархе. Джуен глубоко вздыхает и с трудом разлепляет глаза. В палате никого нет, и судя по тусклому свету, пробивающемуся сквозь зашторенные окна, сейчас утро или день. Он чувствует жуткую усталость, тело вялое и не очень хочет слушаться. Интересно, люди после наркоза так же себя чувствуют? Джуен приподнимает правую руку и задирает рукав больничной сорочки – кожа чистая, никаких ожогов, только дачный загар по линии футболки посередине бицепса. – Менархе? – хрипло повторяет он, причмокивая губами, словно пытаясь распознать слово на вкус. Звучит мерзко, но несмертельно. Джуён осторожно приподнимается и заглядывает за край больничной койки в поисках тумбы, где могли бы лежать его личные вещи – а самое главное – его телефон. Тумба у койки действительно стоит, белая и идеально чистая, без единой пылинки. Джуену становится не по себе: он чувствует себя лишним элементом в стерильной палате, в которой даже воздух неприятно щекочет ноздри запахом спирта и перекиси водорода. Он деревянными пальцами нащупывает ручку тумбы и открывает дверцу: телефона там конечно же нет. Но Джуён замечает, что на стопке одежды лежат аккуратно сложенные трусы с уже прилично потрескавшейся печатью персонажей из “спанч боба”, и его накрывает ледяной волной стыда, от которой немеют кончики и так замерзших пальцев. Он, чтобы подтвердить собственные постыдные догадки, высвобождается из-под больничного одеяла и задирает сорочку. Пиздец. На нем памперс. Огромный, белый, с голубыми липучками по бокам. – Нахрен они меня в памперс одели? – тихо стонет он, чувствуя, как хочет умереть от стыда. Ведь кто-то снимал с него нижнее белье и натягивал этот парашют из ваты. В голову приходит безумная мысль, что, возможно, ему сделали операцию, а подгузник нужен чтобы швы не повредить или ещё чего. Он не допускает и мысли, что он мог сходить под себя, пока лежал в отключке, иначе он точно умрет от стыда. Дрожащими руками Джуён отрывает липучку с одной стороны памперса и, сгибаясь, опасливо заглядывает внутрь. Все органы на месте, швов тоже никаких нет, но… в нос ударяет резкий сладкий запах, похожий на жженый сахар, с примесью то ли жареного каштана, то ли миндаля, и у Джуена от этого запаха кожа покрывается мурашками. Сердце начинает бешено колотиться, потому что этот запах может означать только одно. Джуен расстегивает вторую липучку, и чувствует как по ягодицам и внутренней стороне бедра течет что-то вязкое и теплое. Это полный пиздец.***
Они сидят в угловой переговорной комнате с охровыми стенами. Джуён ненавидит этот цвет, но переговорка напоминает о волнительном моменте, когда их собрали вшестером и объявили о решении дебютировать. Он знает, что эту комнату используют для серьезных разговоров, потому что в ней нет ни окон, ни камер, только столы, стулья и кулер с водой у двери. Менеджер сидит с серьезными лицом, и морщина между его бровей будто стала глубже, хотя он ещё совсем молодой, просто работа такая. Нервная. Джуён сидит напротив, нога нетерпеливо дергается, руки сжаты в замок: он боится разговора, но в глубине души уже готов к тому, что с ним досрочно попрощаются. Он ещё в больнице прогнал в голове всевозможные исходы разговора с начальством и, кажется, был готов к плохим новостям. Ключевое слово – “кажется”. Джуен знает, что нихрена не готов к увольнению. – Мы будем вдвоем? – Джуен решается задать вопрос, потому что спросить в лоб «вы меня выгоняете?» ему не хватает храбрости. – Эм, да, – менеджер неловко заминается. – Я решил, что будет лучше обсудить вдвоем, потому что тема довольно щекотливая, и… в любом случае, мы должны все проговорить сначала наедине. – Вы уже им сказали? – Они и сами догадались. Джуён кивает. Конечно Чонсу в тот вечер сам понял, что произошло. Тут надо быть идиотом чтобы не догадаться. – Тем не менее, я обсудил ситуацию с высшим менеджментом. И я хочу сразу сказать, что это беспрецедентный случай, когда… – смуглое лицо менеджера застывает в болезненной гримасе. Ему сложно подбирать слова, и это только больше погружает Джуёна в состояние безысходности. – Когда пол артиста непредсказуемо меняется уже после дебюта. – У меня не менялся пол, – Джуен смущенно возражает. – Просто поздно созрел. – Да, но ты сам знаешь, что мы тщательно проверяем документы, в том числе медицинские показатели. У двух бета-родителей не может быть ребенка-омеги, так что мы не ждали, что с тобой произойдет нечто подобное. Джуён сжимается на стуле до размера горошины. Никто не берет в группы омег, только если это не омега-группа. Почти всех девчонок собирают в такие, и лишь иногда собирают мужские группы из омег, но их так мало... И они, в основном, на любителя. Смешивать в одну группу и альф, и омег, и бет – что-то из мира фантастики. Когда Джуену вернули личные вещи, мама позвонила, наверное, раз сто. Но Джуён так и не взял трубку, потому что он злился. Он знал, что она не виновата, но все равно злился и ничего не мог с собой поделать. Никто не мог подумать, что он станет омегой. Его даже в школе не стали отправлять на курсы омега-просвещения для подготовки к первым циклам. Джуен ничего не знал о физиологии омег, кроме клишированных фраз из рекламы супрессантов по телеку; его никто не готовил к такому взрослению, и самое ужасное – его поздний пубертат теперь лишит его карьеры и, возможно, мечты всей его жизни. – Вы меня выгоняете? – не выдерживает он, потому что уже просто хочется чтобы упал нож зловещей гильотины. Менеджер перестает хмуриться и удивлённо смотрит на него: впервые за встречу прямо в глаза. – Нет, конечно, нет, – заверяет он. – Пока, во всяком случае. Ты же знаешь, что ты был первым, кого мы взяли в группу, и так просто сдаваться никто не намерен. Джуена словно опять ударили по голове. От облегчения сердце колотится так, что стук отдает в виски и перед глазами плывут фиолетовые пятна. Чтобы не расплакаться прямо на месте, он закусывает щеку до ноющей боли и пытается сосредоточиться на том, что говорит менеджер. А он что-то говорит, говорит, и Джуён видит, как шевелится его рот, но слышит только: нет, мы тебя не выгоняем. – Понимаешь, да? Это серьезно может ударить по другим участникам. На этой фразе Джуёну наконец удается вернуться в реальность. – Что? – переспрашивает он. – Нам придется отложить альбом на полгода, чтобы посмотреть как ты себя будешь чувствовать, как будут проходить твои циклы и – самое главное – как другие парни будут на это реагировать. Особенно Сынмин. Джуен заторможено кивает головой, переваривая сказанное. Они дебютировали меньше месяца назад – и уже хиатус. – Если хочешь, можешь пока пожить у родителей, но долгий отпуск предоставить мы не можем. – Не надо! – Джуен спешно встревает. – Не надо. Ему страшно встретиться с одногруппниками, но видеть родителей, которые сделали его таким, он вообще не готов. Он не уверен, что будет когда-либо готов. Потому что мать всегда была против того, чтобы он становился музыкантом, их каждый телефонный разговор превращался в ругань и заканчивался брошенной трубкой со словами «ты мне больше не сын». А сейчас все складывается так, будто она все это время была права, что она победила в этом вечном споре о том, что её бестолковый сын обречен на провал. – Я вернусь в общежитие. Если никто не против конечно. – Выбора особо нет, – грустно усмехается менеджер. – Ну ничего, мы что-нибудь придумаем. Врач сказал, что есть много разных препаратов для ослабления симптомов, главное – подобрать нужный. – А если не подберем? Менеджер закрывает глаза и, должно быть, крепко сжимает зубы, – на скулах играют желваки. За три года работы Джуён запомнил, что он вообще не любит сослагательное наклонение и гипотетические вопросы. – У нас есть полгода на это, – наконец отвечает он, и Джуёну этого достаточно. *** Когда Джуен возвращается в общежитие, первым делом его отселяют от Сынмина. Переезд происходит без его личного присутствия. Он узнает от лидера, что они с Сынмином упаковали все его вещи (Гониль пытается шутить про бардак в комнате чтобы хоть как-то разрядить неловкую атмосферу) и перенесли в спальню Гониля. Сам он пока поживет в гостиной с Хёнджуном и Чонсу. – Я купил классный футон, и знаешь, – Гониль все еще пытается непринужденно юморить, – для спины полезно спать на полу, особенно в моем возрасте… Сынмин, в отличие от Джуёна, пользуется возможностью отпуска и уезжает к родителям. Они даже не пересекаются, и Джуену гадать не нужно чтобы понять: он плохо отреагировал на новости. Джуён чувствует укол вины, от которого его снова бросает в злость – такую сильную, что хочется кулаками в стены бить. Сынмин столько времени свыкался с мыслью бэнда, и теперь ради чего? Чтобы Джуён окончательно разрушил его будущее? В нем кипела злоба, едкая и жгучая. Джуен ненавидит чувство вины – он всегда его глушит злостью, отмахивается шуткой, забывается в музыке или играх. Сынмина обычно это бесит, потому что он чересчур серьезный парень, и сейчас бы точно без драки не обошлось. Хорошо, что он уехал. Гониль неловко переминается с ноги на ногу и бегает глазами по своей, уже бывшей, спальне. – Я освободил все нижние полки в шкафу, у тебя вроде немного— – Хён, – нетерпеливо вырывается из обветренных, обкусанных от нервячки губ Джуёна. – Не парься ты о полках. Или матрасе. Если тебе надо, спи на нижней полке. Я постараюсь не мешать. Гониль замолкает и смотрит на него взглядом, полным сожаления, и Джуёну хочется кричать. – Хорошо, извини, если обидел. – Не извиняйся, – отмахивается Джуён, отворачиваясь. Сейчас он заберется на верхнюю полку двуярусной кровати и будет спать по меньшей мере 12 часов, чтобы ни о чем не думать. Врач дал с собой банку мелатонина для того, чтобы он мог крепко спать на случай, если ночью нагрянет неконтролируемое возбуждение. – Это я должен извиняться, – тихо, почти шепотом произносит Джуён. – Ну уж нет, – Гониль подходит к нему и останавливается в нерешительности. Он не кладет руку на плечо и не взъерошивает волосы как обычно. Он боится, понимает Джуен, боится его касаться. Врач предупреждал, что стоит воздержаться от контактов первое время, потому что они могут спровоцировать новый приступ, и наверняка Гониля и остальных проинструктировали на этот счёт, но для Джуена это всё равно как нож в спину. Ничто уже не будет как прежде. – Ты не должен извиняться за то, кто ты есть, – голос Гониля мягкий, чуткий, он таким всегда говорит, когда записывает послания фанатам. С ними, одногруппниками, он общается гораздо строже. – Мы команда, и наше будущее зависит сейчас от каждого из нас, не только от тебя. Поэтому Джуён, не смей закрываться. Мы все сели в эту лодку и будем плыть в ней до конца. Джуён чувствует, как глаза начинает печь от невыплаканных слез. Он и сам не хочет извиняться. И жалости, которая так и сочит из речи Гониля, тоже не хочет. Он хочет, чтобы просто все стало как прежде. – Хён, я постараюсь, но сейчас я хочу побыть один. Он краем глаза видит, как Гониль молча кивает головой и выходит из комнаты, запирая дверь, и Джуён не выбирается из кровати до самого утра.***
Первым, конечно же, пытается подступиться Джисок. В дверь раздается, как на футбольном матче, ритмичное та-та-татата-тататата-тата, и Джуен сразу понимает, кто это. Он нехотя вылезает из кровати (залезать на верхнюю полку вопреки собственным словам он стал) и, обмотавшись пледом в звездочку, подходит к двери и поворачивает защелку. За дверью действительно стоит Джисок: глаза по пять копеек, огромные, обеспокоенные. Ну конечно. Он бы тоже на его месте переволновался. – Привет, – получается хрипло и не очень приветливо, хотя Джуен рад видеть друга. Но ему все еще хреново: по спине течет пот, в трусах тоже все мокро, да и стояк за последние два дня откровенно говоря задолбал. Джисок неуклюже кренится вперед, будто хочет то ли войти, то ли обнять, но резко отодвигается и испуганно вопит: – Воу, вау, эээ, вау, – он делает шаг назад, морщась. – Ты… теперь всегда так будешь пахнуть? – Ой да пошел ты, – беззлобно отмахивается Джуен. Джисок, в отличие от Гониля, если и пытается быть тактичным, то выходит из рук вон плохо. Он всегда был прямолинейный и не очень умело подбирал слова, ненароком обижая других. Джуен, по натуре ранимый, вроде бы научился за школьные годы не показывать обиду и чувства, но сейчас он чувствует себя максимально уязвимым. Сил на ругань совсем нет, поэтому Джуён просто хочет снова запереть дверь, но Джисок шустро выбрасывает ногу вперед и тапком втискивается в щель между дверью и дверным проемом. – Прости, прости, – он повторяет сбивчиво. Слюна смешно падает капелькой на подбородок. – Мне просто надо привыкнуть. Все супер, ты классный, запах тоже классный… просто ну… – он неловко оттягивает резинку домашних штанов, будто ему тесно и неудобно. – Надо привыкнуть. Э, да, ну я лох, прости. – Есть момент, – невесело усмехается Джуен. – Да пошел ты, – Джисок широко и искренне улыбается, и Джуен верит его улыбке. В груди зарождается крохотное подобие надежды, что, может, не все потеряно. – Менеджер решил, что будет лучше если я буду жить в спальне, – переводит тему Джуен, поправляя на себе плед. Кажется, что если крепче укутаться, то запах не будет так сильно просачиваться из под одежды. – Ну да, – Джисок продолжает улыбаться. – Как-то не очень хочется постоянно натыкаться на твою феромонную ловушку. – Ты сейчас пытаешься шутить надо мной, но это у тебя стояк на меня, – фыркает Джуен. – Ой все, – Джисок заливается краской и корчит кривую, жалкую гримасу. – Я, это, че предложить хотел… Может сходим на неделе мяч погонять? Хёна тоже позовем, а то он бедный ходит как собака побитая. – Это потому что он спит на полу, – Джуёну действительно жаль хёна, который как обычно жертвует собой ради блага других. – Да ему полезно для спины, – шутит Джисок, и это звучит так тупо и нелепо, что Джуёну снова хочется закрыть дверь и перестать давить из себя непринужденный разговор. – Гониль так же шутил, – скептически бурчит Джуен, давая понять, что шутка полный отстой. – Ладно, поиграем. Только на выходных, а то врач сказал, что эта хрень может длиться дней шесть, если не больше. Джисок убирает ногу из проема и прежде, чем уйти, перетаптывается на месте с таким жалким видом, что Джуену хочется как-то приободрить друга и пообещать ему, что все будет хорошо, но ему самому сложно в это поверить поверить. – Ладно, я пойду… э, посплю, – Джуён решает прекратить эту бесконечную череду неловких фраз и бесцеремонно закрывает дверь, заканчивая разговор.***
Как и обещал врач, к выходным выделения проходят и запах становится слабее, и Джуен собирается на футбол под нетерпеливые нагоняи Джисока. Гониль уже ждет внизу на улице, и они собираются выходить из дома, но в коридоре сталкиваются с Чонсу, который возвращается домой, судя по красным щекам и потному лбу, с пробежки. Джуен удивленно смотрит на него, будто видит впервые, и вдруг осознает, что вообще-то после инцидента, они и вправду ни разу не пересекались. Чонсу пару раз ему написал сообщения в мессенджер, но Джуен не умел в переписки, поэтому ответил дурацкими смайликами из любимого стикерпака с какашками. На этом их общение закончилось. – Привет, – тепло улыбается Чонсу. – Тебе лучше? – Угу, – Джуен немного обезоружен, потому что Чонсу вопреки его ожиданиям не ведет себя как ребенок, обиженный на молчание с его стороны. – Мы мяч собираемся погонять. – Хорошей игры тогда? Джисок нетерпеливо вытаскивает Джуена на улицу, громко прощаясь с Чонсу, и Джуен послушно семенит за ним, не успевая ничего сказать в ответ. Запоздало в голову приходит мысль, что он, кажется, соскучился по Чонсу. Гониль стоит у дороги со стаканом из mega coffee, маска сползла на подбородок, и он с самозабвенным видом потягивает кофейный напиток. Джуен понимает по запаху, что это ореховый мокка, и удивляется, что может учуять запах на таком расстоянии. Последствия его полового омега-созревания? Они добираются до площадки для мини-футбола, которая находится на крыше спортивного комплекса неподалеку от дома. До нее идти минут пятнадцать пешком, но Джуен чувствует подозрительную усталость и легкую одышку. Он списывает это на то, что неделю провел дома, лежа под удорной дозой обезбола и снотворного, но в сердце начинает подкрадываться смутный страх: с ним что-то не так. Он игнорирует призывы Гониля сделать вместе разминку, потому что только занудные душнилы делают разминку, и сразу выбегает на поле легкой трусцой, вспоминая дрибблинг. Мяч для мини-футбола легче и меньше обычного, но лодыжки практически сразу начинают неприятно ныть. Гониль решил не рисковать, поэтому они никого не звали с собой и было решено играть втроем в одни ворота, по очереди сменяя роль голкипера. Джуен не особо любит такое примитивное пинание мяча, но выбора у него нет. Уже почти в самом начале по спине начинают бежать ручьи и в ноздри, вместо кислого запаха пота, ударяет приторный аромат жженого сахара. Воздуха критически не хватает, и Джуён слишком часто останавливается чтобы отдышаться, а про силу удара он вообще молчит – он не забивает ни одного гола, от чего обеспокоенность все больше превращается в раздражение. Гониль будто первый догадывается, в чем дело и начинает давать ему осторожные пасы. Он умело избегает прямых столкновений и, хуже того, подыгрывает ему, когда играет за вратаря: как с принцессой носится. – Молодец, так держать, – подбадривает он, когда Джуен попадает по мячу. От этой фразы у Джуена в глазах темнеет от злости. Действительно, блин, вот это достижение. Несмотря на то, что в легких и так едва хватает воздуха, он из принципа делает резкий рывок и идет в наступление, размахивая ногой в прыжке и делая сильный удар по мячу. Мяч с грохотом врезается в штангу и отскакивает обратно, прямо ему в голову. Джуен валится на искусственный газон и из глаз брызгают слезы. Он слышит, как Гаон начинает улюлюкать с издевкой и шутит что-то про то, что он играет как девчонка. Да уж, с эмпатией у этого товарища действительно было хреново. Гониль подбегает к нему и опускается на колени рядом и начинает обеспокоенно расспрашивать, а все ли в порядке, а кружится ли голова, а болит ли нос, а сколько пальцев, но Джуен игнорирует все вопросы и сжимает ладони в кулаки, чтобы не взорваться. Голова адски болит и слезы предательски продолжают катиться из глаз. Джисок, тоже подбежав к нему, удивленно спрашивает: – Ты че, реально плачешь? Гониль пытается взять его на руки, но Джуен вырывается. – Да хватит, хватит! Не трогайте меня! – Джуен! Он поднимается и на трясущихся ногах уходит с поля.***
После того, как Джуен жалуется доктору, что больше не может нормально заниматься спортом и потеет как мразь даже при обычной ходьбе, ему подбирают новый препарат, который должен помочь. Все эти таблетки как по шаблону обещают, что “эти дни” не должны быть чаще, чем раз в два-три месяца. Если повезет, то в целом симптомы сведутся к минимуму, и Джуен сможет жить обычной жизнью, примерно как бета. Джуен сам не особо чувствует разницу, но Джисок с уверенным видом заявляет, что запах стал менее интенсивным, даже когда он потеет. Джуен начинает регулярно посещать офис и питаться в любимых кафе на районе. Семейная пара, владеющая “Кукмин токпокки”, приветливо ему улыбается, и Джуен не замечает особого отношения или косых взглядов в свою сторону. Токпокки все так же божественны на вкус и любимая mountain dew, которая по мнению Джуена лучше всего сочетается с ними, так же приятно отдает пузырьками в нос. В компании ему снова ставят расписание занятий, в том числе уроки вокала, на которые они раньше ходили с Чонсу вдвоем. На самом деле, Чонсу – единственный из друзей, кто не лез к нему с утешениями все это время. Ему казалось, что Чонсу первый побежит его обхаживать как главную цацу с дурацкими попытками приободрить. Но Чонсу не лезет, и в глубине души Джуен ему благодарен за это, но вслух об этом конечно же никогда не признается. – О, – удивлённо восклицает Чонсу, когда Джуен шаркая ногами заходит в маленькую студию на третьем этаже офиса. – Сонсенним написала, что сегодня отмена. Давай вдвоем тогда позанимаемся? Или хочешь отдельно? Джуен слышит фальшивые ноты в его интонации: пытается звучать непринужденно, но на самом деле сильно нервничает. Боится обидеть. Джуен хмыкает и согласно кивает: – Давай заниматься. Чонсу резко меняется в лице, и глаза превращаются с радостные щелки с морщинками на щеках. Чонсу не умеет скрывать свои эмоции. Вообще не умеет притворяться или врать. Джуен всегда отличает его поддельные улыбки от искренних и знает, когда он радуется по-настоящему, а не для вида. Чонсу пододвигает стул и садится рядом, под самый бок Джуена и начинает выбирать мелодии в планшете на распевку, но Джуен не смотрит на плейлист. Его внимание приковано к Чонсу: удивительное в том, что он, кажется, совсем не замечает изменений. – Ты, – внезапно выпаливает Джуен. – Не особо дергаешься, знаешь?Чонсу удивленно приподнимает бровь, но, не поднимая головы, продолжает копаться в плейлисте. – Что это значит? – Всё дергаются, а ты – нет… – поясняет Джуен, но Чонсу все так же непонимающе дует губы, поэтому он осторожно добавляет: – Не реагируешь на мой запах. – А должен? – Я теперь запахом совращаю всех типа, – смущенно бормочит Джуен под нос, вжимая голову в плечи. Сам уже жалеет, что начал этот разговор. Чонсу на мгновение молчит, затем его лицо освещается удивлением: – По-моему твой запах не особо поменялся, если честно, – признаётся Чонсу так легко, словно они обсуждают что бы съесть на ужин, а не омежьи феромоны, от которых всю группу посадили на хиатус. – Сейчас просто немного сильнее. Джуен кивает. Он не особо верит Чонсу, но его слова почему-то успокаивают. Джуен вообще не любит серьезные разговоры по душам, поэтому докапываться до истины он не собирается. Устав от ожидания, он нетерпеливо забирает у него планшет. Чонсу смотрит на Джуена с изумлением, и его рука, ещё не освободившаяся от планшета, зависает в воздухе. – Может, сам саккомпанируешь? – предлагает Джуен, нажимая кнопку блокировки сборку. – Или я гитару принесу. Чонсу куксится и отбирает планшет обратно. – Ну уж нет, я хочу сосредоточиться на пении, а не отвлекаться на игру, – и как по волшебству он за секунду находит нужный трек. Они репетируют чуть больше часа, и Джуен впервые за долгое время расслабляется и ни о чем не думает, сосредотачиваясь только на собственном дыхании и чувстве ритма. Отвыкший за эти недели от занятий, Джуен почти сразу чувствует, как в горле начинает неприятно саднить. И ещё он вспоминает, как любит мягкий тембр Чонсу. Они снова обретают ту гармонию, за которую их собрали в одну группу. Возможно, это звучит самонадеянно, но Джуен правда считает, что они вдвоем, такие разные по отдельности, в сочетании дают идеальное звучание. После репетиции Чонсу затаскивает Джуёна в супермаркет, и они покупают соевые сосиски на палочках, потому что их продают по акции 1+1. Они готовят их прямо в супермаркете, не тратя время на дорогу до дома, и когда Джуен греет свою сосиску в микроволновке возле кассы, она отвратительно лопается. – Ого, да у тебя получился настоящий Франкенштейн в мире сарделек, – смеется Чонсу, рассматривая выпотрошенную сосиску. Джуён громко смеется на весь “севен-елевен”.***
Второй цикл наступает неожиданно и проходит ужасно. В этот вечер они сидят втроем на кухне и собираются есть пиццу. Сынмин по ошибке заказывает две гавайские вместо пепперони, вызывая бурю негодования у Джуена. Хенджун как всегда молчит, потому что не переносит ругань, даже в шутливой форме, и пытается незаметно выковырять кусочки ананаса из расплавленного сыра. Джуен знает, что союзник в споре из него никакой, и продолжает упорно возмущаться в одиночку. – Что ты хочешь от меня? – устало выдыхает Сынмин. – Хочешь закажу тебе пеперони? Даже оплачу заказ… – Ну нет, мне теперь еще 40 минут ждать? – он понимает, что ситуацию никак не решить, но горькая обида выжигает в нем любые рациональные мысли. Сынмин ведь знает, что он ненавидит эти извращенские сочетания мяса с фруктами, и даже если по ошибке, он все равно оставил Джуена голодным на вечер. Хенджун молча кладет ему под нос треугольный кусочек пиццы, очищенный от ананасов, но Джуен не может найти в себе силы успокоиться. – Спасибо за испорченный вечер! Нет, ну как можно было перепутать? Ты просто хотел мне— Сынмин не выдерживает и захлопывает ему ладонью рот. Джуен пытается возмутиться, но замолкает, потому что замечает что-то странное. От Сынмина сильно пахнет парфюмом и дезодорантом, и Джуен вроде бы привык к этому аромату, ведь они долго жили в одной спальне. Но сквозь резкий запах духов он чувствует другой, неуловимый аромат, на который никогда до этого не обращал внимания. Он не то чтобы очень приятный или соблазнительный, но его хочется вдохнуть глубже или даже попробовать на вкус. Он сам не замечает как открывает рот и кусает пальцы Сынмина, заставляя того резко отпрянуть. Сынмин начинает на него орать, но Джуену совсем не до него, потому что его резко бросает в жар. Он с ужасом узнает это жгучее ощущение внизу живота, как будто внутри кто-то зажег спичку чтобы спалить его заживо. И следом за горячкой – резкий спазм, выворачивающий внутренности наизнанку. – Блять, – хрипло вырывается изо рта. – Ты ебанутый? Ты нахрена это сделал? – голос Сынмина переходит практически на визг, и на шум сбегаются другие участники группы – на кухне начинается настоящая суета. – Да иди ты нахуй, – стонет Джуён, сползая со стула на пол. Сынмин в испуге отходит от стола, подальше от Джуёна, а Хенджун неловко пытается втянуть его обратно на стул за подмышки, но у него не хватает ни сил, ни энтузиазма. Джуен чувствует, как от него начинает исходить насыщенный запах жженого сахара, и Хенджуен испуганно ойкает и отпускает Джуена, позволяя ему снова сползти на пол. Он слышит, как кто-то начинает звонить менеджеру, и ему становится совсем дурно от перспективы снова оказаться в больнице с натянутым на жопу памперсом, поэтому он, цепляясь руками за стены, добирается до спальни и закрывается там, игнорируя все попытки друзей до него достучаться. Он открывает форточку и забирается под одеяло. Тело ужасно жарит, живот болит, но это ещё выносимо, в отличие от чувства стыда, от которого хочется просто сдохнуть. Он гребаный извращенец, жертва гормонов, безвольное простейшее, раб животных инстинктов. Они никогда не смогут выпустить свой первый альбом, и Джуён с ужасом думает о том, что он один останется за бортом их огромного корабля надежд.***
– Хочешь прогуляться? Чонсу заглядывает к нему без стука. Он одет в сиреневую худи и серые спортивные штаны, в руках – телефон. Под чехлом все еще лежит карточка из тинкейса Happy Death Day. Джуен свою вытащил сразу после первого инцидента с течкой, потому что ему как-то неловко носить с собой символ их успешного дебюта. Карточка, вся измятая, со смешной фотографией Чонсу теперь валяется где-то в бардаке его прикроватной тумбы. Джуен недовольно высовывает голову из кокона одеял, показывая всем своим видом, что выбираться из дома сейчас не самая лучшая идея. Врач снова выписал новые таблетки, но Джуён больше не доверяет обещаниям фармацевтов. Предыдущее лекарство оказалось абсолютно бесполезным: течка началась всего лишь от одного прикосновения альфы, а Джуену вообще-то жить и работать вместе с Сынмином еще много лет. Чонсу смешно перетаптывается с ноги на ногу и продолжает настаивать: – Там обнова в pokemon go… они добавили новых покемонов из четвертого поколения. Джуен в порыве любопытства сбрасывает с головы одеяло. – И Гиратину тоже? Чонсу широко улыбается и радостно кивает головой, как дурачок, и Джуен сам невольно в ответ плывет в улыбке. – Я хотел пошариться по району, и подумал, а вдруг ты тоже захочешь? – Чонсу наконец заходит в комнату, которая, как казалось Джуену, вся провоняла его феромонами, но Чонсу совсем не меняется в лице – так же лучезарно улыбается. Джуен с подозрением оглядывается на окно, которое он сегодня не открывал, и снова не понимает, почему Чонсу совсем не реагирует на него. Чонсу открывает шкаф и достает оттуда любимую черную меховую куртку Джуена. – Одевайся давай. Вообще-то ему настоятельно рекомендовали проводить как можно больше времени на свежем воздухе, но Джуен, будучи и так домоседом, не особо горел желанием выбираться на улицу, особенно теперь, когда любая недовольная мина случайного встречного может напомнить ему о том, что он “особенный”. После второго цикла он решил, что до конца своих дней будет сидеть в этой комнате взаперти, а выходить из дома будет только на репетиции. И концерты, если им все-таки разрешат продолжить деятельность. – На улице поздно уже, мы никого не встретим, если ты переживаешь на этот счет, – бросает через плечо Чонсу, будто может читать мысли. – Ниче я не переживаю, – бурчит Джуен, окончательно сбрасывая одеяло. – Мне только надо помыться. Ему конечно было плевать на то, как он выглядит, но он не совсем дурак провоцировать случайно загулявших допоздна прохожих. Джуен смотрит на себя в зеркало в ванной комнате и понимает, что за неделю у него над верхней губой выросло всего три волосинки. У других за день отрастала щетина, и их пятерых отправили на лазерную эпиляцию, чтобы визажистам было проще замазывать синеву на подбородке. Джуен сначала насмехался над ними, вот же лузеры, а теперь ему было не до смеха: наверняка, дело в его гормональных особенностях, которым Джуен никогда не придавал значения. Возможно, стоило бы – и тогда бы все эти приколы с течкой и овуляцией не оказались такой уж неожиданностью. Он включает горячую воду и ждет, когда она нагреется, и задумчиво пялится на смеситель, в котором виднеется отражение собственного тела. Джуен боится себя разглядывать, потому что ему все еще страшно, что он обнаружит на своем плоском теле набухшие груди или там какой-нибудь новый половой орган. – Ты еще не ушел? – с опаской спрашивает Джуен, возвращаясь в комнату, помывшись. – Мне буквально еще пять минут чтобы голову высушить – и я готов. Чонсу сидит за столом у кровати, развалившись в компьютерном кресле. Джуен почему-то смущается, потому что Чонсу сидит прямо рядом с кроватью – а там постельное белье, которое он не стирал после своего последнего омежьего приступа. – Давай, давай, – отмахивается Чонсу. – И разблокируй телефон, я тебе обновление скачаю. – Ты давно что-то не заходил, – возмущается Чонсу, пристально глядя на Джуена, который, в свою очередь копается в шкафу в поисках фена. – Если что, фен в прихожей на этажерке лежит, – подсказывает он. Джуен хочет возмутиться, что ему как-то не до покемонов было последний месяц, и уже открывает рот чтобы съязвить, но Чонсу смотрит на него с доброй улыбкой, и обида резко испаряется. Вообще с Чонсу как-то сложно было ругаться: он сам до абсурда обидчивый, но совсем неконфликтный. С ним ругаться – как у ребенка конфету отбирать. Они выбираются на улицу, где прохладный воздух только зарождающейся весны неприятно щекочет кожу. Джуен туго затягивает шнурки капюшона, чтобы избежать проникновения холодного ветра под одежду, и уже начинает жалеть, что согласился на авантюру с покемонами. – Есть идеи откуда начать? – Да погнали в Олимпийский парк? – предлагает Джуен, не задумываясь. В конце концов, именно там они откопали прошлым летом целую кучу редких покемонов. Они рыщут по парку, но Чонсу попадаются только повторные покемоны, и он щедро их передаривает Джуену через обмен в приложении. Джуен чувствует укол ревности, потому что Чонсу, судя по всему, без него гонял на рейды, и его уровень стал сильно выше, хотя когда дело касалось игр, Чонсу всегда от него отставал. Джуен натыкается на какого-то чудика под мостом у маленького ручья. Чонсу говорит, что это Пилпап, но Джуён не особо воодушевлен своей находкой. – А мне кажется, он на тебя похож, – шутит Чонсу. – Такой же миленький и вредный. – Это ты миленький, – привычно спорит Джуен и устало валится на траву с разочарованным стоном, стягивая маску для лица на подбородок, которая намокла и начала неприятно прилипать к коже. Чонсу плюхается рядом. – Да найдем еще твою Гиратину. Джуен нетерпеливо выуживает телефон из кармана куртки и отыскивает какой-то любительский форум по покемонам чтобы почитать отзывы. Кто-то утверждает, что выловить Гиратину можно только в рейдах на гимы, а кто-то пишет, что гиратины еще водятся на кладбищах. – А у тут есть кладбище? – загорается идеей Джуен. – Ну уж нет! – Чонсу резко поворачивает голову в его сторону, испуганно округляя глаза. – Только не говори, что они на кладбищах живут. – Ты боишься? – Джуен игриво толкает Чонсу локтем, но тот и не пытается скрыть свои опасения. – Ну как-то да, стремно… – Почему ты меня раньше не звал? – Джуен резко меняет тему, потому что его все еще не отпускает навязчивая, обидная мысль, что Чонсу все это время ходил играть без него. – Один бегал? – Ну… я думал, что ты не захочешь, – Чонсу, почувствовав давление, снова отворачивается, растерянно проводя руками по земле. – Ловить покемонов? – удивляется Джуен. – Нет, – Чонсу задумчиво вертит в руках найденный в траве пожухлый лист клена, который чудом пережил зиму и не превратился в гнус. – Со мной общаться. Ну потому что тогда, в первый раз… мне кажется, это я спровоцировал. Джуен не ожидает такой откровенности и замалкивает. Между ними нависает неловкая тишина, пока Джуен переваривает сказанное. – Если честно до сих пор чувствую себя виноватым, – тихо признается Чонсу. Джуен горько усмехается: он винит себя за разрушенное будущее Чонсу, Чонсу винит себя за разрушенное настоящее Джуена, – это бесконечный круг чувства вины, где на самом деле никто не виноват. Теперь становится понятно, почему Чонсу не лез к нему первое время и вообще сохранял дистанцию: он молча корил себя и избегал общения. Джуен не выдерживает и дает ему игривый щелбан: – Дурак ты. – Что? Ты как с хеном разговариваешь? – Чонсу возмущается, но не по-настоящему, а только ради важного вида. – Да какой из тебя хен? Ты сладенький, настоящий макнешка, – Джуен продолжает дразниться в том же духе, пытаясь развеять напряжение. Чонсу быстро сдается, не удерживая серьезности, начинает смеяться и по старой привычке хватает его за коленку всей пятерней. Джуен напрягается всем телом, уставившись испуганным взглядом на ладонь Чонсу и ожидая страшных последствий. Он мысленно отсчитывает секунды, и где-то на седьмой-восьмой осознает, что его не бросает в жар, между ног будто бы все сухо и нет никаких спазмов в животе. Чонсу сидит рядом, тоже с напуганным лицом, потому что понял, что сделал невероятную глупость, и Джуену кажется это смешным и нелепым. Он, не удержавшись, дает Чонсу второй щелбан и гаденько хихикает. Чонсу, озадаченный, меняется в лице и тоже начинает смеяться вместе с Джуеном. – Пойдем! – Джуен вскакивает на ноги и хватает Чонсу за руку. – Куда? – На кладбище. Я уже посмотрел, он через квартал, если поторопимся, то успеем туда за 20 минут. Чонсу продолжает всю дорогу кричать “нееет”, но сам крепко сжимает ладонь Джуена и быстрой трусцой бежит вместе с ним на выход из парка. Вот он смешной конечно: ломается и вопит, а делает всё наоборот. Они не находят ни одной Гиратины на кладбище, но убегают оттуда с воплями, испугавшись собственных теней под светом уличного фонаря. Джуен визжит так, что сам от себя практически глохнет. Чонсу тактично сдерживается и не обвиняет его в трусости.***
Если бы у Джуена взяли интервью лет так 5-6 спустя, он бы сказал, что хиатус им не особо помог сплотиться как группе. Они изначально все были разные: Сынмин никогда не планировал становиться музыкантом, а Гониль – лидером трудных подростков. Хенджун переехал в общагу чуть ли ни из особняка миллиардеров; Джисок до сих пор украдкой поглядывает на брошюры технических университетов Кореи. Они проводят досуг раздельно, часто спорят из-за музыки и даже обедать ходят вместе редко, потому что не могут выбрать забегаловку, которая понравится всем (и будет каждому по карману). У каждого отдельное расписание, и менеджеры ставят им совместные репетиции раз в неделю, опасаясь, что состояние Джуёна все ещё нестабильное. На него лишний раз подышать боятся, и Джуен не то чтобы сильно против: он все еще болезненно вспоминает времена, когда его отчитывали на каждом занятии по музыке, доводя критикой до слез. Сегодня он лениво плетется домой после поздних занятий, плотно закутавшись в длинную куртку с капюшоном. Он постепенно возвращается в прежнюю рутину жизни, которой жил последние пару лет в Сеуле. На ужин он скидывается вместе с Джисоком и Хенджуном, потому что во всех ресторанах порции минимум на троих, и они жадно поглощают курицу с токпокки на кухне. Между третьей и четвертой ножкой под вялотекущее обсуждение нового альбома Placebo Джуен вздрагивает, потому что чувствует, как что-то касается его волос. Он резко поворачивается, его взгляд цепляет темную прядь в руках Хенджуна, из которой тот плетет какое-то подобие косички. Внезапно осознав, что сделал словно что-то запрещенное, Хенджун резко отдергивает руки, а его щеки мгновенно покрываются краской стыда и смущения. – Ты чего? – не понимает Джуен. – У тебя волосы такие красивые, – смущенно поясняет Хенджун. – Наверное, они так быстро растут из-за того, что ты омега? – Хёнджун, и ты туда же, – закатывает глаза Джуен. – Ну не злись ты, – его слова звучат нежно и мягко, и Хёнджун никогда с ним так не разговаривал. Джуён же никогда не испытывал желания броситься на Хёнджуна с кулаками, а сейчас – очень даже хотелось. – Я тоже хочу длинные волосы, – неловко добавляет он, еще больше смущаясь, и между ними повисает неловкая тишина, прерываемая чавканьем Джисока. Джисок, кстати, прекрасно научился делать вид, что ничего не слышит и не видит. Эта стратегия поведения друга Джуену нравится больше, чем топорные попытки сблизиться. Джуен не находит что ответить: разумеется, волосы растут быстрее из-за его гормональных особенностей, о которых, кстати, если вдруг его друзья еще не заметили, он старается лишний раз не вспоминать. Он обиженно хмыкает и демонстративно натягивает на голову капюшон домашней толстовки. Из коридора раздается хлопок входной двери: кто-то вернулся домой. В кухню неуклюже вваливается Чонсу, запыхавшись, с яркими пятнами румянца на щеках. Он замирает, словно ощущая натянутость в воздухе и неуверенно спрашивает, обращаясь ко всем одновременно: – Что делаете? – Строим коварные планы по захвату мира, – ровным тоном отвечает Джисок, сохраняя серьезную мину на лице. – И как успехи? – фыркает Чонсу, подходя к столу и заглядывая в коробки с едой. Он подыгрывает шуткам Джисока, но Джуен успевает заметить обеспокоенный взгляд, направленный в его сторону. Все-то он замечает. – Угощайся, – предлагает Джуен. – Курицы мало осталось, но токпокки можешь все забирать. Чонсу подходит ближе, и Джуен чувствует, как в ноздри ударяет новый запах, похожий на его любимые фруктовые мармеладки Fruitips. Этот аромат не слишком сладкий или насыщенный, скорее, просто приятный, приносящий воспоминания о моменте, когда в баночке остается последняя, самая вкусная конфета. Джуен поднимает голову, стремясь понять источник запаха, и чуть не задевает носом черный свитшот Чонсу. – Ты что? – удивляется Чонсу, отклоняясь. Его лицо выражает смешанные эмоции: смешная сконфуженность, милое смущение. Руки неловко теребят края рукавов уже порядком выцветшей толстовки. – Ты в кино ходил? – не понимает Джуен. – Почему от тебя пахнет конфетами? Чонсу удивленно смеется: получается громко и абсолютно неестественно. – Прикалываешься? Я бегал, – он демонстративно утирает потный лоб, затем снимает куртку и небрежно бросает её на пол. Они возвращаются к разговору о музыке, и тема неожиданно переходит с Брайана Молко на Брайана Адамса, потому что Чонсу тот еще любитель романтики и всех этих розовых соплей (Джуен на самом деле тоже, но он об этом старается не распространяться). Джуен не особо вникает в разговор. Он не может отделаться от ощущения, что с Чонсу что-то не так, и весь вечер щурит глаза, пронизывая его розовое лицо недоверчивым взглядом сквозь заляпанные стекла своих очков. Когда все расходятся по комнатам, Чонсу задерживается, оставаясь с ним наедине. – Да что с тобой такое? – не выдерживает он. – Ты точно в кино не ходил? В парк аттракционов? – допытывается Джуен, наблюдая, как бровки-гусеницы снова ползут на лоб. – Да что ты заладил! Это наверное кондиционер для белья так пахне– Чонсу не договаривает и громко чихает. Джуен каждый день ему говорит, чтобы он пил таблетки от аллергии, потому что на улице весна – и от пыльцы никуда не деться. А если Чонсу будет болеть, тогда Джуёну придётся брать на себя его партии и страдать от перенапряжееия связок. – Я от них сонный, – гнусаво тянет Чонсу, растирая воспаленные глаза кулаками. – Не хочу спать по 10 часов… – и кладет голову ему на плечо, наклоняясь в бок. Воздух пронизывается сладким ароматом жевательных конфет, и Джуен тонет в ощущении безмятежности. Он вдыхает этот сладкий аромат и не может удержаться, чтобы не провести носом по копне желтоватых волос, ощущая их мягкость и тепло. – Десять часов? Это же норма. Если я сплю меньше, мне плохо, – спорит Джуен, но не слишком серьезно, скорее шутливо, чтобы успокоить Чонсу, который всегда найдет повод для переживаний и загонов. – Трудно тебе будет с такими запросами ездить в мировые туры, – смеется Чонсу, и Джуен словно опускается с небес на землю. Отстраняясь немного от Чонсу, он задает вопрос, который звучит необычно серьезно для него самого: – Ты правда думаешь, что нас отправят в тур? – Конечно, – Чонсу отвечает мгновенно, без малейшей задержки, словно у него нет ни капли сомнений на этот счет. Он поднимает голову и взъерошивает Джуёну волосы, так, что его очки сползают на кончик носа. Отросшие волосы падают на лицо, щекоча переносицу, и Джуен трясет головой, пытаясь избавиться от дразнящего ощущения на лице. Чонсу осторожно зачесывает ему прядь за ухо, задерживаясь пальцами в волосах. Почему-то с Чонсу это совсем не раздражает. Наоборот, хочется чтобы он сильнее зарылся пальцами в непослушные пряди. – Завтра, – тихо говорит Джуен, жмурясь в сладком предвкушении. – Должно произойти что-то хорошее. – Думаешь? – Чувствую. Чонсу щурится в улыбке и снова чешет ему макушку.***
Джуен задумывается, что возможно ему стоит начать делать ставки на спорт, потому что интуиция его не подводит. Если с карьерой музыканта не сложится, он обязательно вернется к этой мысли, главное – о ней не забыть. В это утро он чувствует себя превосходно: даже утреннего навязчивого стояка нет, с которым он почти что привык просыпаться каждый божий день. Раздается громкий стук в дверь. – Джуен, вставай! Нам поставили встречу в офисе, это срочно, – громкий голос Гониля рассеивает последние остатки сна. Их снова собирают в той-самой-оранжевой-переговорке. Сынмин сидит бледный, на нем нет лица; Джисок нервно кусает губы и бегает взглядом по комнате. Лицо Гониля не выражает ничего, и Джуен даже предположить не может, знает он что-то или так же теряется в догадках, как они все. На Чонсу тоже нет лица, и он нервно засовывает руки в рваные дыры на коленях широких джинсов. Он словно чувствует на себе его взгляд и резко поднимает голову, испуганно уставившись на Джуёна в ответ. Джуен пытается ободряюще улыбнуться, но выходит коряво и мучительно, и Чонсу непонимающе моргает. Менеджер не ходит долго вокруг, а сразу без лишних вступлений объявляет: – Состояние Джуёна сохраняется стабильным на протяжении практически двух месяцев. После консультации с врачами, было принято решение, что мы завершаем перерыв, и первый альбом Xdinary Heroes выйдет 20 июля. Название “Hello, Word”. Кто-то начинает кричать, кто-то радостно смеяться, Хёнджун, сидящий сбоку, облегченно выдыхает, да так, что Джуен чувствует порыв воздуха на своей коже. Менеджер продолжает давать какие-то детали про их дальнейшее расписание, но Джуен не вслушивается в слова. Гониль все равно потом скажет, что делать. Он, кстати, сидит такой же ошарашенный: значит, ему ничего не говорили. Бедняга-лидер. Джуен замечает, что Чонсу радостно обнимается с Джисоком, Сынмин сидит уткнувшись лицом в ладони. А у него самого нет никаких эмоций. Казалось, они давно иссякли после долгих месяцев переживаний. Он был опустошен и мог только отрешенно изучать взглядами реакции одногруппников, не участвуя в происходящем. И только лишь когда они возвращаются домой, до Джуена наконец запоздало доходят чувства, которые он старался игнорировать или подавлять. Сначала это лёгкое, почти неощутимое беспокойство, но затем волна эмоций накатывает с такой силой, что ему становится трудно стоять на ногах. Он чувствует, как его начинает шатать, словно он оказался посреди бушующей бури. Джуен прямиком мчится в спальню, чтобы никто не увидел, как у него градом льются слезы по щекам. Он открывает ящики прикроватной тумбы, беспорядочно перебирает бумажки, севшие батарейки, канцелярские резинки, которыми завязывает волосы в хвост, и находит, наконец, выброшенную карточку. Кажется, у неё ещё сильнее помялись уголки и появились заломы на заднике, но Джуен все равно с нежностью останавливается взглядом на фотографии и кладет под прозрачный чехол телефона задником вверх.***
Процесс записи альбома оказался сложным и требовал огромного терпения, а как известно, Джуен не славился этим качеством. Они работают над песнями дни и ночи напролет, спорят, переписывают, снова спорят и вновь придумывают. Джуену кажется, что в голове не остается ни одной мысли кроме как о музыке. Сон по 10 часов становится приятным воспоминанием, но Джуен не жалуется: ему так даже нравится больше. Теперь он думает только о том, понравятся ли их песни людям, заставят ли они фанатов вспомнить о группе после долгого затишья. Времени загоняться на тему, что кто-то от него шарахается, больше не остается. Да и будто бы никто больше не шарахается: они сутками находятся вместе то в студии, то офисе, то на съемках шоу или фотосессиях, и ни разу за все время не возникло неловких ситуаций. Когда они заканчивают с альбомом, им дают отдохнуть и набраться сил, потому что продвижение запланировано долгое, на четыре недели: каждый день выступления или походы на телек. И, конечно, фансайны, о которых Джуен старается вообще не думать, потому что от мысли о встречи с фанатами один на один его бросает в ужас. У них есть эти дни-крохи для отдыха, и Чонсу случайно проговаривается, что никогда не смотрел «Мой сосед Тоторо», за что получает убойную дозу буллинга от всей группы. Джуён решает, что они обязаны устроить киновечер и посмотреть мультфильм все вместе. – Зачем? – не понимает Чонсу, шмыгая носом. Он выглядит несчастным, все еще страдая от аллергии. В довесок его лицо исхудало, круглые щеки мгновенно исчезли, как только он вновь сел на диету. – Вы же уже смотрели. Он недоуменно смотрит на Джуена, часто-часто моргая. Еще одна милая привычка, которая стабильно вызывает у Джуена желание его укусить, да так, чтобы на коже остались красные следы от зубов. – Ещё раз посмотрим, – отрезает Джуен, потому что ему просто нравится идея. Никто не отказывается, а наоборот – Гониль даже вызывается купить на всех еды, и они с Сынмином уходят в супермаркет за снеками и газировкой. Чонсу уныло тащит из холодильника свой контейнер с томатами черри; Джисок достает из шкафчика картофельные стики, которые хранились как стратегический запас на черный день (Джуен знает об этом, потому что это его любимые чипсы). – В честь чего такая щедрость? – растроганно мычит Джуен, засовывая в рот сразу несколько штук. – В честь того, что ты наконец перестал на нас залупаться. – Я не залупался! Джисок оставляет его опровержения без внимания и уходит в гостиную занимать себе место получше. Джуен без раздумий плюхается на пол, засовывая под зад диванную подушку, чтобы не было больно сидеть на твердом ламинате. Сзади, собравшись в комочек и вжавшись в спинку дивана, устраивается Хенджун. Чонсу садится рядом на пол в обнимку со своим плюшевым медведем, которого ему подарили на новый год друзья со школы. Джуен шутит, что если Чонсу будет слишком часто ходить в зал, то станет таким же как этот медведь – огромным с малюсенькой головой. На экране телевизора Мэй уже знакомится с огромным духом леса, и Джуен то и дело переводит взгляд с экрана на Чонсу: он с самого начала сидит приоткрыв рот, затаившись. Блики экрана играют на его бледном лице с обветренной от постоянных пробежек кожей. Когда Тоторо просыпается и громко чихает, снося дыханием маленькую девочку, Чонсу тихо хихикает, словно ребенок, и по-кошачьи щурит глаза. Джуен сжимает руки в кулаки от резко нахлынувшего желания его стиснуть и впадает в ступор от собственной реакции. – И сейчас она заснет прямо на его животе, и ее потеряет папа, – вырывается у Джуена, и он с удовлетворением следит за тем, как Чонсу возмущенно на него оборачивается. Девочка на экране засыпает на огромном мохнатом Тоторо. – Ее старшая сестра сейчас найдет ее шляпку, – продолжает комментировать Джуен и получает садистское удовольствие от того, как Чонсу выпячивает нижнюю губу в обиде. “Пап, тут ее шляпа лежит!” – раздается крик с экрана, и Джуен открывает рот чтобы ляпнуть следующий спойлер, но Чонсу его дергает за штанину пижамных штанов. – Эй, прекращай! Джисок смешно хрюкает откуда-то сзади. Чонсу сердито оборачивается: – Вас это не бесит, что ли? Сынмин пожимает плечами: – Да я уже сто раз его видел… – Джуен, – вступается Гониль, сдерживая улыбку. – Замолчи. Ты сам предложил вместе посмотреть, а теперь издеваешься над Чонсу. Джуен продолжает хитро улыбаться, притягивает к себе колени и утыкается в них носом. Чонсу бросает на него непонимающие, обиженные взгляды, и Джуен не выдерживает и наклоняется к нему, и шепотом, так, чтобы было слышно только ему, признается на ухо: – Сам виноват. Ты слишком милый, когда дуешься. Чонсу дергает плечом, будто пытается отвязаться от назойливого насекомого, и ничего не отвечает. Но даже в полумраке комнаты Джуен замечает, как у него краснеет ухо под светом от экрана телевизора.Боже, он обожает дразнить Чонсу.***
Цикл не обнуляется третий месяц подряд, и Джуен ради эксперимента предлагает всем на день рождения Сынмина повторить слюнявые поцелуи. – Как Джисоку, ой, Гаону делали на день рождения, помните? – поясняет он и сам приходит в восторг от этой мысли. Гониль и Сынмин бурно критикуют его идею, не стесняясь в выражениях, а Хенджун молча сверлит его неодобрительным взглядом исподлобья. – Я, – встревает Джисок, – как единственная жертва этой пытки, желаю всем пройти ее. Все-таки герои определяются делом, а не словом. Джуен заговорчески смеется и протягивает ладонь ему навстречу, радуясь его солидарности. – Но мне кажется, менеджер не одобрит эту затею, – вздыхает Джисок и отталкивает его ладонь в сторону, отказывая в рукопожатии. – Это самая дурная идея, которую ты когда-либо предложил, – наконец выпаливает Хенджун и сжимает губы в тонкую ниточку. Хенджун знает, что если большинство проголосует за то, чтобы продолжать традицию, то поцелуйная участь неминуемо настигнет его уже через пару месяцев. Джуен уверен, что именно эта перспектива его пугает больше, чем риск сбоя цикла Джуёна. – Да ладно вам, – Джуён подскакивает и тянется за рукой Сынмина. – Видите? Он прикладывает его ладонь к своему рту и громко мычит. – Ммвидите??? Ниммсего не происммиохит!! Сынмин смотрит на него как на полоумного. В его глазах читается полное непонимание, словно он пытается разгадать чужеродный, инопланетный язык, на котором изъясняется Джуен. – Это станет нашей уникальной фишкой, – утверждает Джуён, наслаждаясь тем, что в ответ на его предложение вместо протестов воцаряется молчание. Они осыпают Сынмина “бррр-поцелуями” во время прямого эфира, не предупредив никого из съемочной команды, за что менеджер с суровым выражением лица отводит Гониля в отдельную комнату для разговора. Джуён ощущает укол вины за то, что лидеру вновь приходится отдуваться за его шалости. Но прямой эфир устанавливает новый рекорд просмотров, и решение продолжать “бррр-поцелуи” больше никем не оспаривается.***
– Один раз можно исключение сделать, – наконец соглашается Чонсу после долгих уговоров. Джуён применяет все запрещенные техники, чтобы подбить его пойти в любимую бургерную: и жалостливые глазки исподлобья, и объятия со спины, и даже проникновенный шепот в ухо, от которого Чонсу краснеет как первоклассница, пряча лицо в ладони. – Да к черту диету, ты и так худой, – Джуен радостно повисает на нем, сжав его плечо. – Джисок подтвердит, если мне не веришь. Джисок стоит в прихожей с раздраженным видом и ничего не подтверждает. Возможно, он устал их ждать, потому что они планировали выйти из дома еще сорок минут назад, но Джуён решил, что хочет сегодня есть именно втроем. Для Чонсу это становится неожиданным запросом, но отказывать, как известно, этот терпила совсем не умеет. – Дай мне свою кепку, – просит Джуён, ещё раз обращаясь к угрюмому другу, – белую эту. Мне лень голову мыть, – и Джисок без лишних споров отдает ему свою кепку. Уже в бургерной Джуен вспоминает, что забыл дома кошелек, и конечно же Чонсу платит за него, вызывая осуждающее цоканье со стороны Джисока: – Ты должен был бороться со злом, а не примыкать к нему, – качает он головой. Чонсу смущенно молчит и покрывается алыми пятнами, но Джуён и так знает: хён любит заботиться о нем. Кормить, платить, будить, ходить вместе на репетиции, обнимать, расчесывать, дарить подарки, – Чонсу обожает с ним возиться. Он давно на стороне зла, и Джисок дурак, раз не понимает этого. А ещё говорят, что он самый умный в группе... Они стоят у кассы самообслуживания, и Джуен мучительно выбирает себе бургер: он хочет все меню сразу и картошечки, да побольше, пожалуйста. Чонсу, в отличие от него, быстро делает заказ, и Джуен, ничего так и не выбрав, уныло кладет ему подбородок на плечо, рассматривая экран киоска. – Ну чего ты? – не понимает Чонсу. – Сам же сюда хотел, а теперь капризничаешь… – Хочу всё. – Не лопнешь? – Ладно, добавляй чизбургер, только убери из него салатный лист. – Ты угораешь? Как я его уберу? – Чонсу поворачивает голову, пытаясь бросить на него возмущенный взгляд, но их лица оказываются слишком близко. Если Джуен наклонится еще на пару сантиметров, то сможет коснуться кончиком носа мягкой щеки. Чонсу резко отворачивается и тихо мычит себе под нос, добавляя: – Это тебе не макдональдс… Его уши снова загораются румянцем, и самое главное – Джуён чувствует, как в нос резко ударяет яркий запах фруктового мармелада. Он, хоть и смущен не меньше Чонсу, не может удержаться и прижимается лицом к его спине, тихо, незаметно делая вдох. С ума можно сойти от того, как ему сейчас хорошо. – Бля, вы невыносимые, – раздается сбоку, и Джуен вдруг вспоминает, что они пришли сюда втроем. Джисок, развернувшись, направляется от них прочь, смешно подскакивая на каждом шаге. – Ты куда? – запоздало кричит Джуён, отлипая от Чонсу, который, как замер смущенный, так и продолжает стоять, не шелохнувшись. – В туалет, – кидает Джисок через плечо. – Проблеваться. Джуен не знает почему и откуда взялось это желание, но его теперь почти всегда тянет к Чонсу. С ним спокойно. С ним все стабильно хорошо. Чонсу как маяк в штормовом море – главный лучик надежды на спасение, вера, что все будет хорошо. За последние тревожные месяцы Джуен начал ценить стабильность, и так вышло, что только Чонсу он доверяет всецело и безоговорочно в этом вопросе. Потому что хён чуткий, хоть и частенько неловкий, когда волнуется. Мягкий, добрый, уютный, но Джуён знает, что на нем можно повиснуть – и он выдержит. Это стало ритуалом: потрогать его, чтобы проверить, какой он крепкий и сильный. Джуён старается не придавать их близости большого значения, потому что, в конце концов, Чонсу не альфа, да и таблетки помогают. – У меня день рождения завтра, – будто невзначай бросает Чонсу, поглощая свой бургер с тофу. Бедняга выбрал самый “ппшный” вариант, потому что в нем меньше всего калорий. Не умеет он все-таки от жизни получать удовольствие. – Да? – Джуен пытается изобразить удивление, будто он не думал о его дне рождении уже несколько дней подряд, ломая голову над подарком. – Ты не знал? – Чонсу перестает жевать. – Ты реально не знал? Или специально? Специально, да? Он допытывается до Джуёна и, как обычно, начинает его хватать за колени и руки, но Джуён продолжает невинно качать головой. Он ничего не придумал ему на день рождения, да и денег у него совсем нет. Самое драгоценное, что есть у Джуёна, – брелоки с покемонами, но у него не хватает совести их дарить, потому что они с Чонсу их покупают почти каждую неделю в супермаркете возле дома. Иногда Джуёну вообще кажется, что Чонсу и вовсе не любит покемонов, а просто покупает мерч и играет в них лишь бы вместе проводить время. Джуен думал написать что-то, но все силы и вдохновение были исчерпаны альбомом. Черновики с попытками что-то сочинить он порвал на кусочки и выбросил, побоявшись, что кто-нибудь найдет – и тогда его будут высмеивать до самой старости. Джуён честно хотел сделать подарок Чонсу, но ни один подарок не может выразить и каплю любви и благодарности, которые он к нему испытывает. Поэтому ему остается одно – делать вид, что он забыл о празднике. Чонсу продолжает вопить и щипаться, но по его улыбке Джуён понимает, что он не поверил ему. Дурак. На следующий день, во время трансляции Джуён под прикрытием их новой традиции беззастенчиво целует Чонсу дольше, чем позволяют нормы приличия. Кто-то из фанатов спрашивает в комментариях к трансляции, какие подарки Чонсу получил на день рождения, и Джисок шутливо чмокает Чонсу в щеку, отвечая, что его подарок – поцелуй. Джуён понимает, что никому не покажется странным, если он ещё раз, после миллиона предыдущих поцелуев, чмокнет Чонсу, и решительно наклоняется к нему, хватая хена ладонями за голову, и касается носом его носа, размазывая крем от торта по переносице. Гониль его оттягивает со словами «ну хватит уже», и Джуен в ответ только глупо хихикает. Он всю трансляцию продолжает игриво дразнить Чонсу, получает несколько раз по жопе и вагон молчаливого (и не очень) осуждения от одногруппников. В качестве наказания за издевки его заставляют делать массаж имениннику… но разве это наказание? Он вяло жамкает плечи Чонсу, но так и остается нависать над ним, не отпуская его из рук. – Гониль-хён, расскажи про свои хобби? – читает вслух Джуен вопрос с экрана, и Чонсу тут же начинает возмущаться, что вообще-то его праздник. – Эй, это мой день рождения! – Чонсу запрокидывает голову, а на лице вместо кокетливой обиды – вызов. Джуён может вечно дразнить Чонсу, и кажется, сегодня можно особо не сдерживаться, и он со смехом наклоняется к нему, снова тычась носом к носу. Его длинные волосы рассыпаются, скрывая их лица, и на долю секунды Джуёну приходит шальная мысль коснуться губами игриво оскаленных губ, но такой поступок точно будет тяжело списать на праздник или традицию. Джуен не совсем еще потерял рассудок. – Ты чего такой ласковый сегодня? – удивляется Чонсу с напускным безразличием, но Джуен видит как уголки его губ постоянно дергаются в довольной улыбке. Чонсу молча обхватывает его запястья пальцами своих ладоней и не отпускает почти до самого конца трансляции. Когда они оставляют именинника одного чтобы он провел остаток трансляции наедине с фанатами, Джуён чувствует легкое головокружение и жар на щеках, будто он сейчас не торт съел, а залпом выпил бутылку соджу.***
На шоукейсе Джуён плачет. Когда он видит на экране бэк-монитора, как в зал заходят фанаты, он осознает, что все это время не верил, что ему дали второй шанс. И когда он берет микрофон для прощальной речи, его трясет в рыданиях. Никому не приходит в голову обозвать его девчонкой или плаксой, слава богу. Он чувствует, как несколько рук утирают ему слезы, кто-то хлопает по плечу, кто-то сжимает руку. Они все понимают и, наверное, так же счастливы в этот момент, как он. Джуёну приходится приложить усилия чтобы договорить речь до конца, которую он подготовил. Его голос непривычно дрожит и звучит наверняка неубедительно, но он старательно вкладывает в каждое слово душу и надеется, что все люди в зале: фанаты, их команда, руководство, парни, – они все поймут, что он всерьез ценит все, что они для него сделали и продолжают делать. После шоукейса менеджер и часть съемочной команды везут их отмечать первое выступление перед живой публикой. Конечно они едят мясо, и Гониль разливает всем пиво, смешанное с соджу. Сначала они долго спорят, можно ли им пить, потому что технически двоим ещё не исполнилось 20. Но менеджер радушно отмахивается, и Гониль разливает по стаканам убойный коктейль. Джуен не может перестать улыбаться весь вечер. Он чувствует, как кто-то его легонько толкает ногой в колено, и подняв взгляд, видит счастливое лицо Чонсу. Он улыбается немного наискосок, самодовольно, и Джуен знает, что он так улыбается, когда по-настоящему чем-то доволен. Джуен легонько пинает его ногой в ответ, но Чонсу зажимает коленями его голень, и они начинают бороться ногами под столом. Джуен, может, не самый сильный в группе, но очень изворотливый, поэтому Чонсу приходится мухлевать, пуская в ход руки. Он хватает его ногу ладонями под столом, и Джуен сквозь треники чувствует тепло его руки – и сердце будто пропускает пару ударов. Он замирает и перестает бороться, завороженно уставившись на Чонсу, который от азарта весь раскраснелся и теперь выглядит ещё привлекательнее чем обычно. Чонсу постоянно его хватает, щипает, и кажется, Джуён должен был давно привыкнуть к его рукоприкладству, но эта новая, волнительная реакция его вводит в состояние блаженного оцепенения. Она не похожа на бесконтрольный приступ горячки во время начала цикла, скорее, волнительный, будоражащий до мурашек по коже трепет, от которого хочется покорно отдаться под полный контроль рук Чонсу. – Ну за наши сокровища! – громко произносит тост менеджер, и все вскрикивают в ответ и чокаются стаканами. Джуен запоздало тоже тянется, разливая часть напитка на стол. Сынмин на другом краю стола замечает это и начинает причитать, хватая салфетки и протягивая их Чонсу, чтобы тот помог убрать безобразие. Чонсу пересаживается к нему с горой салфеток и помогает протереть стол, а потом не пересаживается обратно. От него вкусно пахнет кондиционером для белья и любимыми мармеладками. К этому Джуен тоже привык: замечать запахи, даже в пропахшем насквозь жареным мясом заведении. Джуён чувствует, как пьянеет от одного стакана, а запах Чонсу такой приятный, что хочется в нем утонуть, поэтому он тянется к нему ближе, а Чонсу, неправильно считывая маневр, думает, что он хочет обняться, и прижимает его к себе, обволакивая теплом и сладким желейным ароматом. Между ними повисает неловкая тишина, и Джуену кажется, что его сердце сейчас выскочит из груди. – Все в порядке? Джуен кивает головой, и чтобы отвлечься от странных чувств хватает металлические палочки для еды со стола и начинает ими двигать будто это металлоискатели. – Пиу, пиу, пиу, – он имитирует писк оборудования. – И где же здесь сокровища, за которые мы пьем? Хёнджун смеется так, что его слышно на весь стол, а Джисок вытаскивает из кармана телефон и начинает снимать Джуена на видео. Они дурачатся до поздней ночи, и Джуён списывает свое возбуждение на эйфорию после первого шоу.***
Когда заканчиваются первые выступления на музыкальных шоу, Джуену кажется, что он только начинает привыкать к толпе фанатов. Ну как к толпе – это даже толпой назвать сложно. Зрителей набирается неполных три-четыре ряда, но он все равно каждый раз в восхищении смотрит на их завороженные лица и испытывает дикий восторг от поддержки, которая с каждым выступлением звучит все громче и громче. Самый сложный момент наступает вместе с первым фансайном. Вообще-то агентства никогда публично не объявляют о гендерной принадлежности артистов, но на фансайнах, когда фанаты сидят на расстоянии вытянутой руки от айдола, по запаху легко можно догадаться, кто какой масти. Спасибо ковиду, восприятие ароматов стало сильно искажаться, поэтому поклонникам только остается что строить теории и находить параллели. Точных ответов на волнующие вопросы нет ни у кого, но Джуён уверен: его раскрыли сразу. Он решает не лезть в твиттер, потому что знает, что это сделают за него другие. Сынмин вообще не вылезает из соц. сетей и постоянно кидает смешные скриншоты в групповой чат, причём так часто, что Джуёну пришлось выключить уведомления. Чонсу, когда это увидел, заговорчески посмеялся и тоже отключил у чата синий колокольчик. – Там пишут, что ты пахнешь как карамелька, – усмехается Чонсу. – Спорят между бетой и альфой, но никто особо не копает под тебя. – Да пофиг, – врет Джуён, вжимаясь в спинку кровати и обнимая руками колени. – Угу, пофиг ему, – Чонсу дергает его за хвост, собранный на лбу. Джуен теперь часто собирает волосы в пучок, потому что отросшая челка неприятно лезет в лицо. – Мне-то можешь не врать. Чонсу пододвигается к нему и показывает экран своего телефона: – Смотри, нас с тобой фанаты называют «малышами». Джуён самодовольно хмыкает. А ему стоило лишь одной фанатке рассказать, что Чонсу у него в телефоне записан как «макдуни» – и все подхватили. – Ну ты малыш, да, – соглашается Джуён, намеренно упуская самого себя из предложения. – Но все равно самая популярная парочка – это вы с Джисоком, – Чонсу показывает целую кучу фотографий одного момента, о котором Джуён даже не помнил, потому что он был слишком мимолетным. Но фотографий и правда было много, сделанных с разных ракурсов и разной крупности. – Это потому что Джисок – красавчик, и у него много поклонниц, – фыркает Джуён. Чонсу отрывается от телефона и серьезно смотрит на него. Свет с экрана подсвечивает его лицо снизу, создавая зловещий эффект. – Ты же понимаешь, что ты тоже очень красивый? – тихо говорит он, и на этой фразе Джуён забывает как дышать. Он не считает себя красивым и всегда отмахивается, когда ему делают комплименты. Но сейчас, когда Чонсу ему это говорит с таким серьезным видом, кажется, что Джуёну важно, чтобы Чонсу считал его красивым. Внизу живота что-то тянет, но боли нет, и мучительного жара тоже – лишь приятное, волнительное возбуждение, от которого хочется делать неправильные вещи, о которых Джуён запрещает себе думать. Он нервно сглатывает. – Конечно, – наконец, выдавливает он из себя, но получается не самодовольно, а как-то жалко и тупо. – Ли Джуён, – Чонсу бросает телефон на матрас и поворачивается всем телом в его сторону, заставляя его ещё больше вжаться в стену. Он обхватывает ладонями его лицо и притягивает к себе, и Джуёну становится страшно, потому что он не понимает, что хочет сделать Чонсу. Есть также вероятность, что он прямо сейчас умрет от тахикардии, потому что сердце колотится как бешеное. Чонсу замирает в десятке сантиметров от его лица, испепеляя убийственно серьезным взглядом. – Ты очень красивый, – повторяет он тихо, твердым тоном, не принимающим возражений. – Ты… – на кончике языка вертится миллион вариантов ответа, и Джуёну хочется сказать Чонсу что-то приятное, чтобы он, возможно, тоже ощутил эту будоражащую все нутро эмоцию. – И ты очень красивый, Чонсу-хён. Чонсу продолжает держать в ладонях его лицо. Джуён нервно облизывает губы и замечает, как взгляд Чонсу опускается вниз и что он теперь пялится на его рот. Как же, черт возьми, хочется, чтобы он наклонился ближе, чтобы можно было прикоснуться к его губам, попробовать какой будет поцелуй на вкус. Джуён закрывает глаза, не силах терпеть неловкое напряжение, повисшее между ними, тайно надеясь на желанное прикосновение губ. Но томительные секунды тянутся, и Джуёну на мгновение даже кажется, что он чувствует дыхание Чонсу на своем лице – а затем Чонсу резко убирает руки и молча ложится рядом на кровать. Джуён мысленно осуждает себя за разочарование, которое мгновенно накатывает на него. Он молча сползает по стене, устраиваясь под боком хена. Вообще-то Джуён обычно наслаждается присутствием Чонсу, но сейчас он бы многое отдал чтобы оказаться в одиночестве. Желательно, где-нибудь посредине тундры чтобы охладить свой непомерный пыл.***
На четвертой неделе промоушена Джуён перестает волноваться о том, что в нем раскроют омегу, а начинает не на шутку переживать за свои голосовые связки. Как не кстати заболевает Джисок, и его увозят на карантин в Кёнгидо к его матери, поэтому его партии ложатся на плечи (точнее, голосовые связки?) Джуёна. – Хён, – он спрашивает сиплым шепотом, когда Чонсу опять приходит к нему ночевать. – Как ты это делаешь? – Не знаю, само как-то, – разводит руками Чонсу. Интересно, как голос Чонсу никогда не садится и не пропадает, сколько бы он ни репетировал, сколько бы он ни срывался на высоких нотах. Джуён помнит, как они ходили вместе на концерт Stray Kids и орали так, что уши закладывало. Джуёна на следующий день отчитали учителя в JYP за такое бездумное поведение, потому что у него пропал голос на неделю, а Чонсу хоть бы что – даже хрипотца не появилась. Джуён завидует ему ужасно и одновременно восхищается такой суперспособностью. – Мне кажется, у меня вот-вот пропадет голос, – тихо признается он. – Когда-нибудь я научусь петь без этой херни… – А ты молчи – и завтра полегче станет, – и после короткой паузы Чонсу приподнимается рядом на локте, азартно улыбаясь. – А давай в игру? Ты должен молчать до утра, а если не сможешь – я придумаю тебе наказание. – Да проще простого, – фыркает Джуён, потому что, ну серьезно, они скоро лягут спать, в чем проблема заткнуться до утра? У Чонсу на лице озорная улыбка: задумал что-то, и Джуён чувствует, как внутри него самого тоже зарождается азарт. – Хочешь есть? – спрашивает он. Джуён понимает, что спать Чонсу вовсе не собирается, а хочет его разболтать. Он отрицательно мотает головой в ответ. – Вот бы мне так, – мечтательно тянет Чонсу, удобнее устраиваясь на подушке, – я постоянно хочу есть. Джуен шлепает его по плечу и кивает на дверь, призывая жестами пойти на кухню. – Ты че, я на диете. – Дурак, – не выдерживает Джуён. – Вот ты и проиграл, – щерится Чонсу, ликующе поднимая в воздух кулак. – Придется тебе теперь съесть целый огурец. Джуён кривится в отвращении: вот хитрый, сразу ведь придумал наказание с овощами и только ради этого затеял игру. Чонсу неуклюже перебирается через него, путаясь в одеялах. Джуен из вредности щипает его за подмышку, за что получает гулкий шлепок по бедру, но через такое количество пледов и одеял удар практически не чувствуется. Чонсу, вопреки собственным угрозам, притаскивает с кухни вместо целого овоща лишь тонкий ломтик огурца, даже очищенный от кожуры, и протягивает его ему прямо в рот. Джуен конечно же кусает вместе с пальцами, заставляя Чонсу вскрикнуть. – Вот ты пёс! Джуён хищно скалится и начинает жевать, громко чавкая и клацая зубами, показывая всем своим видом, что ещё один такой прикол с овощами – и Чонсу в следующий раз останется без руки. – Ну молодец, молодец, – причитает Чонсу, наглаживая его по голове. – Съел огурец, хороший мальчик. Джуён проглатывает остатки и показывает ему язык. Раз уж дело дошло до игры, Джуён решает отомстить. Он достает свой планшет и печатает на экране: – Давай в другую игру. Включай «Паранормальное явление». – Эй это тебе надо молчать, а не мне! Так нечестно, – ноет Чонсу. Они давно договаривались посмотреть фильм, потому что в очередном споре не смогли решить, кто из них больший трус, когда речь касается ужастиков. Гониль посоветовал им посмотреть “Паранормальное явление”, потому что фильм числится в каких-то списках американских критиков, о которых Джуен знать не знает. Они с Чонсу договариваются как-нибудь ночью включить фильм, и кто больше будет визжать – тот и лох, который оплачивает ужин в мясном ресторане. – Ладно, – соглашается Чонсу, после недолгих раздумий. – Но если ты даже шепотом пикнешь, то тебя ждёт двойной проигрыш. Джуён лишь только фыркает в ответ и бесцеремонно спихивает Чонсу к стене, включая на планшете фильм. Первые полчаса проходят спокойно, но когда начинаются первые сцены с ночными записями камеры слежения, Джуён чувствует, как Чонсу прижимается к нему ближе, кладя голову на плечо. И он, возможно, поиздевался бы над хёном за это, но ему слишком приятно чувствовать его тепло. Он нащупывает под одеялом ладонь Чонсу и крепко ее сжимает. Фильм оказывается совсем не страшным (за исключением всех ночных сцен, на которых Джуен заблаговременно закрывал глаза), а до ужаса скучным. Когда Джуен в очередной раз приоткрывает глаз, то замечает, что Чонсу начинает сопеть. За последнее время он привык, что Чонсу ночует с ним. Это, видимо, его язык заботы или, наоборот, потребность в ком-то рядом, когда на душе не спокойно. А Чонсу переживает обо всем на свете, и перед каждым выступлением выглядит так, словно вот-вот упадет в обморок. Раньше его успокаивал Гониль, а теперь Джуён сам для себя незаметно взял на себя роль задавать ему настроение на весь день и отвлекать от забот. Еще у Чонсу дурные привычки во сне: как и в бодрствующем состоянии он любит все хватать и щупать. Он обычно спит на боку, свернувшись в позе эмбриона, и обнимает мягкие игрушки или Джуёна. Сам Джуён крепко спит и даже не замечает, что ночью его кто-то сжимает в объятиях, но вот утром, если он чудом просыпается раньше, он чувствует тепло его тела и дыхание, от которых внутри все сводит приятными судорогами. После сна запахи всегда сильнее, и Джуёну приходится кусать край подушки, чтобы не присосаться к спящему Чонсу. И сейчас, забывшись в крепком сне, Чонсу снова обхватывает рукой тело Джуена, забираясь пальцами под его домашнюю футболку. Если ужастик не заставил Джуёна проронить и звука, то сейчас ему требуются титанические усилия чтобы не застонать. Он осторожно поворачивает голову, чтобы движением случайно не разбудить, и видит, что Чонсу действительно заснул: у него немного приоткрыт рот, и наверное на футболке Джуёна к утру останется след слюны. Но ему все равно. Джуёну кажется, что он никогда и никого так сильно не любил. Даже свою собачку в Тэгу, которая стоит на заставке телефона у него много-много лет.***
Все рушится сразу после промо. Джуён сам не понимает, как это происходит, потому что он находится один в студии поздно вечером, уставший, измотанный репетициями и голодный. Он запоздало вспоминает, что в телефоне были какие-то дурацкие уведомления от приложения для отслеживания цикла, и что возможно, сейчас наступила плановая течка, о которой он благополучно забыл. Ведь к хорошей жизни быстро привыкаешь. Джуён старается не поддаваться панике, но ему страшно представить, как он будет добираться от офиса до общежития в одиночку, поэтому трясущимся руками он находит в контактной книжке номер, который первый приходит в голову. – Соскучился уже? – раздается в трубку смешливое вместо приветствия. – Хён, – всхлипывает Джуён и замолкает, потому что все по новой: спазм, жар и возбуждение, от которых мир плывет перед глазами. За ним приезжает менеджер на машине, которого пришлось будить посреди ночи и вызволять в офис. Чонсу садится на заднее сиденье автомобиля вместе с ним, и всю дорогу держит за руку и гладит по спине. Джуён не знает, легче ему от его прикосновений или только хуже. Все идет по уже забытому адскому кругу: ибупрофен, чтобы сбить жар, и снотворное, чтобы поскорее заснуть и незаметно пережить долгие часы нашествия похоти. От тяги к прикосновениям хочется вылезти из собственной кожи, и Джуен только и может думать о том, как было бы хорошо, если бы Чонсу снова пришел к нему ночевать. Впервые за все время Джуен не выдерживает и засовывает руку себе в трусы, и ему хватает всего нескольких движений чтобы кончить. Он брезгливо вытирает ладонь о домашние шорты и решает помыться позже, потому что, наконец-то, ему становится легче. Боль постепенно утихает, и ему наконец удается заснуть.***
Этот цикл не похож на предыдущие, потому что лекарства не помогают от слова совсем. Джуен не понимает, сколько дней проводит в кровати, ел ли он вообще, пил ли что-то кроме воды, которой запивает таблетки. Дни превратились в бесконечный поток бреда и нестерпимого желания, даже во снах он не может избавиться от видений, за которые в Средневековье могли бы сжечь на костре. В одну из беспокойных ночей он просыпается от щелчка дверного замка и видит на фоне пробивающегося сквозь щель света силуэт Чонсу. Тот молча заходит, потому что давно перестал спрашивать разрешения, и Джуён чувствует, как внутри все содрогается в предвкушении. Даже в спертом воздухе комнаты, насквозь пропитанным запахом жженого сахара, он чувствует нотки легкого фруктового аромата, который не спутает ни с чем. Джуен знает, что Чонсу нужно остановить, но у него язык не поворачивается, поэтому он молча сжимает край футболки под одеялом, чтобы не ляпнуть какой-нибудь глупости. Чонсу садится рядом на стул и даже сквозь сумрак комнаты видно беспокойство на его круглом лице. – Тебе будто совсем не становится легче, – шепотом то ли спрашивает, то ли утверждает он. Джуён не знает, что ответить, поэтому просто жалобно всхлипывает. – Менеджер сказал что завтра отвезет в больницу, если не станет лучше… говорят, там уколы какие-то есть. – От которых вырастает грудь? – Джуёна пронизывает ужас, потому что он читал на форумах про тех несчастных омег, которым не помогает классическая терапия, и им делают гормональные уколы, от которых бывают жуткие побочки. – Дурак что ли, – фыркает Чонсу, но в голосе знакомая нежность, от которой по всему телу бегут мурашки. Джуёну невыносимо хочется физического контакта, хочется, чтобы Чонсу его обнял так, как всегда обнимает. – Обними меня, – вырывается до того, как он успевает взять себя в руки. – Тебе холодно? – не понимает тот, и этот вопрос звучит так глупо и нелепо, как будто он пятилетний ребенок. Ну малыш, что с него взять. – Да, – Джуен теребит в руках край одеяла, – то есть нет, мне просто… невыносимо оставаться вот так по себе, и даже снотворное не помогает, – взгляд мечется по комнате, ему страшно смотреть на Чонсу. Он может отказать, и это, на самом деле, будет правильно. Но самое отвратительное заключается в том, что Джуен не знает чего боится больше: согласия или отказа. – Ты уверен? – Нет, – Джуён качает головой и прячет лицо в подушку. – Но ты все равно обними. Чонсу осторожно садится на край кровати, проводит рукой по спутанным волосам, негласно спрашивая, точно ли он этого хочет. Но это ведь Чонсу: ему можно доверять, и Джуён разворачивается и утыкается горячим лбом в его прохладную ладонь. Чонсу осторожно ложится рядом и прижимает его к себе. Слишком поздно думать о том, что это все-таки опасная затея. Джуён никогда не отличался особой рассудительностью или силой воли. Если при обычных обстоятельствах могли сработать хоть какие-то аргументы, то сейчас он безвольно поддается своему «хочу» и утыкается носом в шею Чонсу, вдыхая любимый запах. Напряжение во всем теле усиливается: соски неприятно трутся о хлопковую ткань футболки, а между ног вообще творится какой-то ужас. Джуен стонет, и Чонсу испуганно отодвигается. – Больно? – Нет, просто… – он не может заставить себя описать то, что с ним происходит. Только не Чонсу. Чонсу – его маяк, единственный мостик с той, прежней, нормальной жизнью. – Можно я не буду говорить? – Можно. Джуён дает Чонсу вытащить себя из одеял, чтобы укрыться ими вместе, и прижимается к нему всем телом – у Джуена перехватывает дыхание от долгожданного контакта. – Хуже? – испуганно спрашивает Чонсу. – Да, – отвечает Джуен и быстро добавляет. – Нет! Ну то есть, – ему тяжело игнорировать навязчивое возбуждение, но общие ощущения меняются: от тепла чужого тела боль и беспокойство медленно растворяются. – Наверное, лучше. Не уходи. – Я никуда не ухожу, – Джуен чувствует, как Чонсу прижимается носом к его макушке и легонько чмокает куда-то в волосы. Как же Чонсу вкусно пахнет. Сладкий, мягкий, хочется ущипнуть и затолкать в рот целиком и проглотить, как кусочек сахарной ваты. Джуен чувствует, как рот начинает наполняться слюной от желания укусить. Как же тяжело. Раздосадованный, он отворачивается и остается лежать к хену спиной, а тот ничего не понимает: просто обхватывает рукой и прижимает к себе, и Джуён старается не думать о том, как близко его зад оказывается к ширинке брюк Чонсу. Или о том, что на его шортах засохшим пятном осталась сперма. Чонсу крепко сжимает его руку, будто пытается удержать от навязчивых мыслей, и Джуену становится стыдно. Боже, Чонсу ведь не совсем уж идиот. Он догадывается? Точно догадывается по запаху, по сердцебиению, по едва заметным попыткам тереться. Джуён кусает себя за щеку, пытаясь замереть и не шевелиться. Какая же это плохая идея. Он ни за что в жизни не сможет заснуть вот так рядом с кем-то, когда его так херачит от гормонов. Надо было хотя бы ещё раз подрочить, чтобы немного полегчало. А сейчас он скорее умрет, чем заставит себя отстраниться от любимого тепла. Следующие несколько минут уходят на то, чтобы заставить себя лежать неподвижно, но в какой-то момент борьба с самим с собой его изнемождает, и Джуён начинает чувствовать, как его клонит в сон. Привычное спокойствие, которое он ощущает рядом с Чонсу, растекается по всему телу, дыхание выравнивается. Чонсу – маяк. Джуён слышит тихое «все будет хорошо» прежде, чем окончательно погружается в сон.***
Джуену жарко и тесно в собственном теле. Он словно плывет по реке, а вода в ней по-противному теплая, липкая, как жирный бульон. Он пытается грести, но вода настолько плотная, что сковывает все движения. Джуён перестает бороться и просто поддается течению, которое несет его куда-то вниз, пока не выбрасывает на травянистый берег. Земля непривычно мягкая, прохладная, он ощущает ее всем телом и чувствует облегчение. Травинки под оголенной кожей неприятно царапаются, но несмотря на это хочется сильнее вжаться в почву побережья, чтобы окончательно избавится от ощущения липкой жары. В ухо резко дует шумный ветер, и Джуен открывает глаза и видит перед собой очертания Чонсу и понимает, что это не трава и не ветер, а Чонсу, который ещё раз шумно выдыхает ему в ухо. Они лежат в его кровати, прижавшись друг другу, и кажется, во сне он повернулся к нему лицом и обхватил ногами бедро. В нос ударяет любимая смесь желатина и кондиционера для белья, и Джуён в порыве прижимается носом к щеке Чонсу. Его кожа мягкая, прохладная в сравнении с жаром, которым полыхает все тело. Вот он приятный берег спасения из потока похоти. Чонсу в тихом стоне открывает рот и крепче прижимает к себе Джуёна, заставляя его в ответ заскулить. Он находится в бреду, невнятном полусне, а близость так доступна – и Джуёну наплевать на здравый смысл, он шире раздвигает ноги и начинает тереться о крепкое тело рядом, цепляется руками за одежду, волосы, прикасается губами к влажной шее. Он слышит, как Чонсу стонет ему в ухо, чувствует, как его ладони гладят его по спине, спускаясь ниже, и сжимают ягодицы, помогая двигаться быстрее. Возбуждение становится невыносимым: в отчаянных попытках достичь пика он начинает беспорядочно двигать тазом во все стороны, сбивая ритм, судорожно сжимая пальцами плечи Чонсу. От досады хочется выть, и он слышит, как звук жалобного стона разносится по комнате, и не сразу узнает свой собственный голос сквозь шорох одеял и шумное дыхание, сладко щекочущее ухо. Чонсу первый догадывается, что нужно сделать, и одной рукой задирает его колено выше, а второй проводит пальцами между ягодиц сквозь тонкую ткань спортивных шортов – и Джуен тихо вскрикивает, замирая. Но Чонсу не останавливается, а продолжает методично двигать пальцами, заставляя его дрожащим голосом повторять как мантру «еще, еще, пожалуйста, еще». Джуён за всю жизнь не испытывал такой мощной концентрации физических ощущений, от которых все тело содрогается так, что кровать ходит ходуном. Кажется, проходит целая вечность прежде, чем Джуен возвращается в реальность. Чонсу осторожно проводит рукой по его мокрой спине, поправляя на нем футболку – и осознание происходящего бьет под дых. Чонсу все так же лежит рядом, продолжает прижимать Джуена к себе, словно он его трофей, что-то очень ценное и важное, а Джуён… Джуён только что вздрочил себя об него, как похотливое животное. Он, мокрый, липкий, ощущает неконтролируемую дрожь в руках, ногах, почти каждый мускул его тела напряжен; от отвращения к самому себе к горлу подкатывает комок тошноты. – Хён, прости меня, – Джуёна начинает трясти в тихих рыданиях. – Все хорошо, – повторяет Чонсу, гладя его по голове, но Джуену становится только хуже. Он ненавидит себя. Он сжег последний мост, соединявший его с жизнью, которую теперь точно никогда не вернуть.***
Джуён делает то, что умеет делать лучше всего: уходит от проблем. Он избегает Чонсу, хоть это не самая простая задача, потому что они активно записывают следующий альбом и готовятся к своему первому выступлению за границей на музыкальном фестивале. То ли на Филиппинах, то ли в Таиланде, – Джуен точно не помнит. В присутствии других он мастерски продолжает делать вид, что все в порядке, но когда он возвращается в общежитие, то тут же прячется в спальне, запирая дверь на замок. Чонсу попытался один раз войти, но когда понял, что дверь заперта, не стал стучаться и молча ушел. Джуён старается не чувствовать себя виноватым, особенно когда видит, что Чонсу сидит унылый, уголки самых красивых на свете губ безнадежно опущены вниз. Он тоже должен понимать, что так будет лучше. Джуён – извращенец, и Чонсу лучше держаться от него подальше. Он чуть ли ни впервые в жизни уносит постельное белье в прачечную по собственной инициативе, а не после многочисленных пинков соседей по квартире. Не потому что его бесит грязное белье, а потому что оно все пропитано мармеладным запахом и видениями того, как Чонсу касался его, гладил, сбивчиво дышал в ухо. Только от одних воспоминаний его бросает в мучительно будоражащую дрожь, от которой приходится тесно скрещивать ноги чтобы не поддаваться порывам снять с себя штаны и потрогать там, где были пальцы Чонсу. Когда он заправляет кровать, то взбивает подушку несколько раз, словно выгоняя из нее остатки воспоминаний о той ночи. Джуён старается не думать о том, как на следующий день все симптомы как рукой сняло, и менеджеру не пришлось везти его на уколы. Чонсу мог бы быть его спасением, но Джуён не может так с ним поступить. Только не с ним. Чонсу по своей натуре нерешительный, и Джуён знает, что он не будет долбиться в закрытую дверь, поэтому перед ним стояла одна единственная задача – вопреки угрызениям совести, собственным чувствам и желаниям – вопреки всему закрыться от Чонсу. Джуен отлично умеет обходить стороной проблемы. Но еще Джуён очень умело занимается самообманом, потому что он пытается вычеркнуть последние 6 месяцев из жизни, стереть все, что произошло между ними, будто это совершенная ерунда, как написанная за полчаса неудачная партитура. Остальные будто не замечают перемен, а если даже и замечают, то не придают этому особого значения. Разве что Сынмин то и дело бросает на него неодобрительные взгляды. Однажды после репетиции он не выдерживает и язвительно шутит: – Ого, сидите вдвоем и не тискаетесь? Чонсу молча встает и уходит. Джуен выдавливает мучительную улыбку и глупо моргает, хлопая ресницами: он вообще не понимает, какую чушь несет одногруппник. – Ай, – машет Сынмин рукой, собирая свой рюкзак в спортзал. – Вечно то ругаетесь, то миритесь… Джуен хочет возразить, что на этот раз все по-другому, но Сынмина это не касается. Вообще никого не касается кроме них двоих. Он до поздней ночи играет вместе с Хенджуном в Overwatch и игнорирует насмешки, потому что опять выбрал “солдата 76”. – Джуен, ну ты чего… за него играют только казуалы, – небрежно осуждает Хенджуен, не отрываясь от экрана монитора. А Джуену все равно: он хочет играть за легкого персонажа, потому что в его жизни и так все слишком сложно, и он запускает катку за каткой до тех пор, пока глаза не начинает щипать от усталости. Сил хватает только доползти до кровати и заснуть.***
Они летят в Таиланд, и это первый в жизни Джуена полет на самолете в другую страну. Он знает, что Чонсу тоже впервые летит за границу, потому что они не раз до этого обсуждали, как будут ездить по всему миру с концертами и о том, как Джуен боится высоты и, тем более, – летать. Чонсу пообещал, что будет держать его за руку на взлете и в случае разгерметизации салона сначала наденет кислородную маску на Джуена, а потом на самого себя вопреки инструкциям безопасности. Если бы жизнь была чуточку справедливее, он бы конечно сел рядом с хёном и прижался бы к нему и заснул на плече, наверное, отдал бы все овощи из своей тарелки. Но вместо этого Джуен стремительно опережает Сынмина и намеренно плюхается на сидение рядом с Джисоком, на панике даже не успевает особо расстроиться, что ему не досталось место у окна. – Говорят, тут есть вайфай, – сообщает радостно Джисок, выуживая из рюкзака айпад. – Предлагаю зарубиться на все шесть часов, чтобы не мучиться в полете. – Почему мучиться? – не понимает Джуён. – В полете будет укачивать или что? Джисок с умилением щурит глаза и игриво тычет в него своим крохотным кулаком, бросая что-то типа «деревенщина». Джуён не обижается: он гордится тем, что вырос в провинции и даже намеренно не переучивается говорить без регионального диалекта. Быть столичным – значит быть как все, а Джуен больше всего на свете ненавидел быть похожим на других. После инструктажа на случай аварии беспокойство о предстоящем полете никуда не уходит, а наоборот – от волнения он даже забывает про Чонсу, который сидит справа через ряд от него и так же старательно избегает встречи взглядами. – Да просто сидеть шесть часов тяжеловато, знаешь? Никуда не сходить, ноги затекают, – Джисок продолжает ныть. – Даже в туалет? – Да в туалет можно, – отмахивается друг, бросая попытки объяснить неудобства долгих перелетов. Наверное, Джуёну просто везет, что его первый полет проходит в бизнес-классе. Кресла удобные, даже экран для просмотра кино есть. И еще Джисок рядом – Джуену хотя бы не придется самому голову ломать, что можно делать, а что – нельзя. Как, например, заказывать еду или заряжать телефон? Они с другом снова стали близки, как в старые добрые, и кажется, Джисок только этого и ждал. Он перестал язвить и обижаться, и даже купил себе планшет, чтобы вместе геймить и проводить больше времени вдвоем. Джуен отчасти по нему скучал, но даже не смотря на радость воссоединения дыра в сердце оставалась огромной и опустошающей. Несмотря на беспокойное ожидание взлет проходит гладко, и Джуён засыпает почти сразу под легкое укачивание самолета и крепко спит до самой посадки в Бангкоке, прерывая сладкий сон на единственный прием пищи. – Можно было и не будить меня, – недовольно бурчит он, потому что стейк из обеденного меню расхватали еще на первых трех рядах, и ему остались только жалкие остатки опций самолетного питания.***
Они заселяются в отель, до которого добирались из аэропорта больше часа, и Джуен, уставший и раздраженный, почему-то думает, что они поделят комнаты так же, как в общежитии, но Сынмин и Гониль почти сразу убегают в спортзал, бросая чемоданы в одной комнате, а Джисок из вредности (потому что Джуён продрых весь полет несмотря на обещание поиграть) заселяется к Хёнджуну, оставляя ему единственный вариант – жить с тем, с кем ему не просто противопоказано жить, а даже дышать в одном помещении противопоказано. Джуён отчаянно пытается придумать повод, чтобы отселиться в отдельный номер, но у него не хватает храбрости наврать в лицо менеджеру, что у него плохое самочувствие. Он знает, что стоит ему заикнуться о сбое цикла – ему предложат лучшие условия проживания. Но Джуен боится лишнего внимания и сомнений насчет собственного состояния, поэтому, стиснув зубы, он заходит в комнату. Конечно же, кровать в номере одна. Огромная, с чистыми до сверкающей белизны простынями, высокими подушками. Номер совсем не похож на комнату из мотеля, как в западных фильмах про музыкантов, с желтыми от сигаретного дыма пятнами на обоях. Почему-то Джуен представлял себе жизнь в музыкальных турах именно так, с нотками романтики и трэша, а не с кроватью королевского размера, которая больше подходит для свадебного путешествия. У стены стоит достаточно широкий диван, и Джуен сразу же решает, что будет спать там, но ни за что в жизни не ляжет в одну кровать с Чонсу. Никогда больше. Чонсу возвращается в номер через час, и не один, а с Сынмином, который, кажется, снимает влог на специально купленную для путешествий компактную камеру. Сейчас они подурачатся на видео, Джуену это ничего не стоит. Изображать непринужденность в присутствии других ему дается легче, чем умирать внутри от сконфуженности, когда они остаются с Чонсу наедине. Джуен видит, как Чонсу подыгрывает ему в этой жестокой игре, но время от времени теребит мочку уха или закусывает губу, неумело скрывая обман. Джуен понимает, что это полная катастрофа: их непринужденное общение становится напряженным, и это определенно не должно попасть на камеру, а тем более позже выйти на всеобщее обозрение на YouTube-канале группы. Он молниеносно переводит тему разговора на Сынмина и в шутку расспрашивает его, насколько несносно жить вместе с Гонилем. Они громко хохочут, оглушая динамики камеры, когда Сынмин в ответ шепотом кричит о помощи. Сынмин почти сразу после этого уходит, и Чонсу запирается в ванной комнате. Джуен быстро перетаскивает с кровати подушку и одеяло, надевает проводные наушники, в которых он часто спит, и увеличивает до максимума громкость музыки в плеере, чтобы не слышать из ванной ни шорох падающей на пол одежды, ни звук капель воды. Обычно Джуен быстро засыпает. Сидя в самолете он заснул за полминуты, но сейчас и диван кажется неудобным, и подушка слишком высокой, и даже любимые наушники неприятно давят на ушные раковины. Он тайно надеется, что Чонсу достаточно на него обижен, чтобы не затевать разговор, но спустя долгие минуты напряженных попыток расслабиться он слышит сквозь музыку возмущенный голос: – Ты серьезно сейчас? Я тебе настолько противен? Слова неприятно ударяют оплеухой по сердцу, и Джуену хочется сжаться до размера теннисного мячика и закатиться между складками диванных подушек. Он упорно продолжает молчать, хотя хочется подскочить на ноги и переубедить, обнадежить, сказать, что дело вовсе не в этом. После томительной тишины, Джуен наконец слышит ворох одеял и тихое, разбивающее сердце обещание: – Я попрошу завтра хёна поменяться комнатами.***
Джуён искренне не понимает, как можно в жару +30 градусов надеть белую рубашку с длинными рукавами. Чонсу несправедливо красивый в ней, и эта мысль не дает покоя ему весь день. Он полночи не может заснуть, пожираемый угрызениями совести, и утром просыпается от рева менеджера: – Ты почему до сих пор не в лобби? У нас выезд через 5 минут! Джуен на автомате натягивает на себя вчерашнюю футболку и черные треники и едва успевает почистить зубы. Спросонья он будто забывает про новую реальность, в которой живет, и чувствует жгучую обиду, что Чонсу его не разбудил. И лишь спустившись на первый этаж отеля, где уже все собранные ждут заказанный минивэн, он вспоминает, что Чонсу и не должен был его будить. После вчерашнего Чонсу дай бог одарит его хотя бы небрежным “привет”. Джуен застывает на месте, как только замечает его: тот стоит в белой, черт возьми, рубашке и с невозмутимым видом о чем-то болтает с Сынмином. Сам Джуен, в растянутой футболке с оранжевым пятнами от кимчи на вороте и нерасчесанными волосами, ещё больше ощущает себя брошенным ребенком на фоне этих двух с иголочки одетых щеглов, и снова чувство безысходного отчаяния сковывает горло. Прежде, чем их отвозят в парк аттракционов для съемок нового контента, гримеры затаскивают его в какую-то комнатушку и придают человеческий вид. Тональный крем, нанесенный толстым слоем, неприятно липнет к влажной от жары коже, а от карандаша для век у него чешутся глаза. Футболку тоже заставляют сменить, и Джуен послушно переодевается, уныло думая, что день в парке аттракционов, который по идее должен быть веселым, для него будет очередным испытанием и поводом для расстройств. Финальный удар наносит конечно же Джисок, объединившись в команду вместе с Гонилем и Сынмином. Его, Джуёна, снова забыли, и теперь на языке вертится миллион гадостей, которыми так и хочется уколоть друзей. – Фу, социальные бабочки, – демонстративно дразнится Джуен в спину Джисоку, показывая язык. – Не очень-то и хотелось вместе с ними тусить, – добавляет он на камеру. Он слышит, как Хенджун, не подозревающий ни о чем, хихикает сбоку, а проверить реакцию Чонсу он не решается. Он вообще старается лишний раз на него не смотреть, потому что взгляд невольно застревает где-то в районе расстегнутого ворота белоснежной рубашки. Когда они садятся в кабинку колеса обозрения, Хёнджун мешкается на входе, пряча телефон в карман джинсов, и Чонсу в попытках избежать контакта садится рядом с оператором. Съемочная команда конечно же протестует: Чонсу жестом заставляют пересесть напротив камеры. И вот они снова оказываются вместе, сидя бок о бок: Джуен чувствует, как нога в клетчатой штанине касается его ноги. Даже от такого малейшего прикосновения по спине пробегает волна мурашек, и он ловит легкий приступ наваждения. Джуен резко замолкает и съеживается, чувствуя себя загнанным в клетку зверем. – Джуена, все в порядке? – раздается обеспокоенно над ухом. Недовольство, обида, досада, – всё, чем сегодня Джуён пропитан насквозь, мгновенно испаряется. В голосе Чонсу, даже в такой короткой фразе, звучит серьезное беспокойство, в котором можно услышать ту самую бесконечную заботу, от которой Джуён, кажется, стал зависим. Сердце начинает колотиться как сумасшедшее, и ему стыдно за свою наивную радость, за то, как быстро он сдает позиции перед Чонсу, который, казалось бы, несмотря на всю боль, что Джуён ему причиняет, всегда будет о нем беспокоиться. Дурак. – Тебе от высоты плохо? – не унимается Чонсу, едва касаясь его угловатого плеча. – Да, – выдавливает из себя Джуён, хватаясь за догадку хёна как за соломинку. Никому не нужно знать, по какой причине ему действительно не по себе. Он украдкой бросает взгляд на Чонсу и видит, что с него исчезла маска безразличия: он смотрит так, будто Джуен по-прежнему дороже ему всего на свете. Они нервно трясутся, выдыхая сдавленный, притворный смех, и Джуен хватается рукой за поручень у стены. Чонсу на камеру шутит, что на колесе обозрения вовсе не страшно, и уговаривает Джуена насладиться видом на город. – Угу, не страшно, – мычит Джуен, согласный уже на все что угодно, лишь бы его оставили в покое. – А почему тогда цепляешься за поручень? Пальцы Чонсу обхватывают его загорелое запястье, мягким, но крепким движением утягивая руку на себя. Желание Джуёна подчиниться практически невыносимо: хочется, чтоб его увели за руку прочь из этой кабинки, из этого парка и прижали бы к какой-нибудь стене в укромном месте, где он сможет сделать глубокий вдох и раствориться во фруктовом аромате, уткнуться носом в шею через расстегнутый ворот проклятой рубашки. Но Джуён упорно сопротивляется, изо всех сил делая непринужденный вид. Они пересекаются взглядами, и, кажется, до Чонсу доходит, что в его руках больше власти над Джуеном, чем он думал. Джуён понимает, что его окончательно раскрыли, когда Чонсу с самодовольной улыбкой отказывается заказать стейк в тайском ресторане. – Какой стейк? Мы хотим местную еду попробовать, – отрезает он, не давая Джуёну даже договорить, и ухмыляется. От обиды в Чонсу не осталось и следа. Джуён драматично падает на стол, утыкаясь лицом в ладони.***
Больше всего на свете Джуен мечтает о том, чтобы эта поездка скорее закончилась и он снова мог оказаться в безопасных четырех стенах своей спальни общежития. Чонсу остаток дня ведет себя как самодовольный кретин, то критикуя его съемку (да, Джуен любит ракурс снизу и что теперь), то ни с того ни с сего высмеивая его оговорки в речи. Парк аттракционов остался позади, а развлечение в виде эмоциональных качелей все никак не заканчивалось. Когда их привозят обратно в отель, Джуен пулей несется в номер, ни с кем не прощаясь. План простой: замотаться до самых ушей одеялом, поиграть в новую онлайн игру с драконами и, если повезет, заснуть крепким сном. Впереди самое главное – выступление на фестивале, и ему нужно быть в форме. Время переваливает за полночь, и судя по разложенным по всей комнате вещам, Чонсу не планирует сдерживать обещание и меняться номерами с Гонилем. Да Джуён уверен, что хён скорее им обоим устроит нагоняй, нежели молча согласится на переезд. Уже в глубокой ночи после многочисленных попыток заснуть Джуён с прискорбием понимает, что выспаться перед фестивалем ему не удастся. Парни наверняка до сих пор развлекаются в баре на крыше отеля, куда они планировали поход еще в машине по пути в отель. Джуен все так же лежит на неудобном диване, когда слышит настойчивый стук в дверь. Он с настороженным видом выпутывается из одеяла и подходит к двери на цыпочках, чтобы не было слышно шагов. Кому понадобилось стучаться к нему посреди ночи? Снова стук и затем – знакомое шмыгание носом, которое Джуен ни с чем не перепутает. Он медленно открывает дверь и, не успев придумать, что сказать, выпаливает обидную фразу: – Зачем пришел? Чонсу, с растрепанными волосами и потекшей от жары подводкой, удивленно моргает. Невыносимо красивый. – Вообще-то это мой номер тоже… – Ты же хотел поменяться с хёном? – Не получилось… – И что? Зачем стучаться тогда? Заходил бы, – бурчит Джуен, недовольно закатывая глаза. – Я забыл ключ, – Чонсу врет и отводит взгляд, и Джуен замечает, как он пытается незаметно спрятать в карман клетчатых брюк пластиковую карту, но затем замирает, сам догадываясь, как глупо выглядит со стороны. – Мне одиноко, – признается тихо он, заходя и закрывая за собой дверь. Джуен чувствует, как сердце подползает к горлу. От волнения по телу пробегает легкая дрожь, и он на панике думает как отвязаться от страшного разговора, который Чонсу пытается сейчас с ним затеять. Ему ничего не остаётся как дальше вести себя как избалованный ребенок, используя свое единственное окружение – вредность. – Сходи к Сынмину, не думаю что он откажет тебе в компании на вечер. – Они с хёном ушли в спортзал. – Тогда к Джисоку? – Они с Хенджуном спят… – То есть я был последним вариантом? – Да что с тобой не так? То ты меня избегаешь, то теперь обвиняешь, что я сразу не пришел! – Чонсу хватается за голову. – Мне показалось сегодня, что ты больше не дуешься на меня и все в порядке! – Я не дуюсь. – Я так больше не могу, – выпаливает Чонсу, пялясь взглядом в потолок. – Я обещаю, что никогда больше не прикоснусь к тебе, только давай, пожалуйста, забудем что было и снова будем дружить? От фразы «никогда больше не прикоснусь к тебе» у Джуёна внутри все леденеет, и ему становится страшно: он знает Чонсу – тот ведь может сдержать обещание. И даже не из-за гордости, а просто потому что у него хватит на это упорства и силы воли. Он может каждый день ходить в спортзал, голодать месяцами, репетировать пока не валится с ног от усталости, вставать с первого звонка будильника – он буквально воплощение всего, что не может Джуен. Это настоящая агония. Извращенная и жестокая пытка. Вот бы с неба сейчас упал метеорит прямо на него и раздавил к чертям собачьим, лишь бы не чувствовать ничего, лишь бы не говорить этот мучительный разговор. Чонсу, такой растерянный, красивый, стоит и извиняется перед ним за то, что он его трогал, хотя… – Ты понимаешь ведь, что я меньше всего на свете хочу чтобы ты меня не трогал? – не выдерживает Джуен, потому что он слаб и сил на сопротивление больше не осталось. Потому что ему тоже одиноко. Чонсу мгновенно опускает на него взгляд, широко раскрыв глаза. На его лице целый карнавал эмоций: шок, растерянность, подобие радости и, кажется, испуг. Он, что ли, все это время и не подозревал, что Джуен испытывает к нему миллион чувств, от которых готов броситься под поезд. – Что? – выдыхает он наконец. – Я только и делаю, что хочу чтобы ты меня трогал. Я ничего с этим не могу сделать, понимаешь? Я боюсь, что вообще не могу устоять, когда ты рядом, и эта рубашка дурацкая… ты серьезно в тропиках напялил на себя рубашку? – Стой, – Чонсу перебивает его поток мыслей, казавшихся уже почти бессвязными. – Почему ты тогда меня избегаешь? – Я не хочу пользоваться твоей добротой, – Джуен говорит это почти шепотом. Он стоит на краю пропасти, только что признавшись в самом сокровенном, и теперь понятия не имеет, что будет дальше. Прыжок в неизвестность. Между ними повисает неловкая тишина: слышно, как в коридоре открывается дверь лифта, и кто-то из постояльцев отеля громко чихает где-то наверху. – Я кто по-твоему чтобы делать это из жалости? – спрашивает Чонсу с ошалевшим видом. Теперь, когда это было сказано вслух, Джуен чувствует себя глупо. Звучит действительно нелепо – кто станет тискаться из жалости? Он в смущении отворачивается к окну, пытаясь снова уйти от разговора. Но Чонсу быстро подходит, почти вплотную, и Джуен замечает, что он сжимает и разжимает кулаки, явно не зная, как поступить. – Ты дурак? – и хватает Джуена за плечи, разворачивая к себе. – Я? – Джуён, теряя равновесие, виснет в крепкой хватке Чонсу. Взгляд останавливается на губах, по-злому сжатых. – Это ты дурак. – Послушай меня, – Чонсу встряхивает его так, что копна отросших волос падает на лицо, загораживая весь вид. Джуён нетерпеливо фыркает, сдувая с лица черно-красные пряди, и наконец смотрит Чонсу в глаза. – Я всегда испытывал это к тебе. Ну, чувства… всё, что сейчас происходит, оно было и тогда, когда мы только познакомились. Джуен перестает извиваться ужом и мотать головой в борьбе с непослушными волосами и молча смотрит на Чонсу. Теперь настала его очередь ошалело сверлить взглядом лицо напротив. До него доходит, почему для Чонсу ни запахи, ни феромоны, ни течка не имели никакого значения. Почему Чонсу от него никогда не дергался, почему с ним всегда было так, словно ничего не поменялось. Чонсу отпускает его и осторожно проводит ладонями по плечам вниз к локтям, задерживаясь на сгибе руки. – Для меня ты всегда вкусно пахнешь, всегда красивый… я весь месяц корил себя, что воспользовался твоим состоянием. Я не должен был. Джуён снова чувствует прилив раздражения. Ему надоело ходить по кругу: он виноват – Чонсу виноват, он не сдержался – Чонсу воспользовался положением. Да к черту это всё. Джуен цепляется руками за ворот ненавистной рубашки и, наклоняясь, прижимается губами к приоткрытым в удивлении губам Чонсу. Кажется, это самый неловкий поцелуй в истории человечества. Очевидно, что ни он, ни Чонсу ни разу до этого не целовались, и оба несколько секунд стоят в оцепенении, скованные нерешительностью и волнением. У Джуёна словно воздух исчезает из легких, когда Чонсу наконец подается вперед и начинает целовать его ответ, обхватывая руками за пояс. У Джуена словно земля уходит из под ног, и он невольно хватается за плечи Чонсу, безуспешно пытаясь удержаться на ногах. Сквозь запах хлорки бассейна и коктейлей бара, которыми пропахла одежда Чонсу, он тонет в любимом сладком аромате, по которому ужасно тосковал. Руки Чонсу ощущаются по всему телу везде и сразу, но Джуёну мало, он начинает скулить от желания быть ещё ближе, так, чтобы между ними не было и миллиметра расстояния. – Что такое? – удивляется Чонсу, отстраняясь, вызывая более громкую бурю негодования у Джуёна. Чонсу смеется ему в губы, тихо и низко, и у Джуёна окончательно срывает тормоза. Под его натиском они валятся на кровать, и руки беспорядочно начинают бродить, цепляясь за светлые волосы, касаясь пальцами подбородка и шеи, хватаясь за спину, пробираясь под рубашку к оголенной коже. – Стой, погоди, я… – Чонсу хватает его за руки, останавливая. – Ты точно утром потом не выпрешь меня и не закроешь дверь перед носом? – Никогда, – выдыхает Джуён и снова прижимается в мокром поцелуе. После этих слов Чонсу словно с цепи срывается. Резким движением он переворачивает их и вжимает Джуёна всем телом в кровать, жадно проводит губами по шее, кажется, кусая куда-то в ключицу. Джуен всегда знал, что Чонсу жадный до прикосновений, но сейчас он совсем не сдерживается: его руки двигаются с уверенностью и страстью, о которой Джуен даже не подозревал. В каждом его касании чувствуется неутолимая жажда, которая заставляет Джуена извиваться, тереться о его тело в ответ. Джуен снова забирается пальцами под хлопковую ткань рубашки и проводит ими по влажной коже, сходя с ума от желания. – Нам надо спать, – выдыхает Чонсу ему в губы, отрываясь. – Завтра концерт. – Нет, нет, мне надо… – Джуен не может закончить мысль, не может думать. Он чувствует себя хрупким, на грани разрушения, и держится только потому что Чонсу держит его. Хорошо, что они были в Таиланде, а не в общежитии с настолько тонкими стенами, что Джуен по ночам слышал, как кто-то встает чтобы сходить в туалет. Хорошо, что они в отеле, где их никто не знает, потому что Джуен практически кричит, когда Чонсу стягивает с него трусы и обхватывает рукой в смелом движении. Джуен приподнимает голову, чтобы взглянуть вниз, и издает стон при виде руки Чонсу, обвившей его. Пальцы судорожно сжимают ткань рубашки Чонсу на спине, и Джуен неистово двигается вперед в ответ, жалобно умоляя не останавливаться. Не требуется много времени – Джуен неопытный и слишком долго мечтал об этом, но где-то в глубине его сознания мелькает уничижительное чувство смущения. Чонсу удерживает его за затылок, позволяя ему укусить себя в шею, когда Джуен кончает, оставляя следы на их одежде и постельном белье. Чонсу перестает двигать рукой, но продолжает держать его, пока Джуен не перестаёт тяжело дышать и его сердцебиение не успокаивается. Джуену хочется умереть от стыда и неловкости, но вместо этого он тихо спрашивает: – Ты хочешь? Как? Чонсу хмыкает и целует его в висок, и Джуен пытается сесть, но замирает, потому что Чонсу стягивает с себя штаны и начинает тереться о влажный живот Джуена. О боже. Джуен завороженно смотрит, как Чонсу касается самого себя и так же, как и Джуен, быстро кончает, окончательно превращая их одежду в месиво похоти и безобразия. Чонсу валится на него, прижимая всем телом к кровати и прячет лицо в шею, щекоча кожу тяжелым, хриплым дыханием. Он чувствует биение сердца Чонсу, и почему-то от этих ощущений Джуен чувствует себя сейчас самым счастливым человеком на свете. Они лежат в кровати и смотрят друг на друга, молча касаясь руками. Чонсу наконец снял с себя рубашку, чтобы вытереться и заодно протереть Джуена, но это выглядит больше так, будто он втирает в кожу остатки их ночи. – Я читал, что только альфы на этом помешаны, – смущенно комментирует Джуен, но не делает попыток отстраниться. – На чем? – Ну… – Джуен окончательно смущается и от переизбытка чувств щипает Чонсу за грудь. – Ай, – шипит на него тот и хватает, сжимая в крепких объятиях. Если бы Джуен был хорошим человеком, он бы так и заснул, убаюканный звуком сердца и сладким запахом хена. Но Чонсу лежит перед ним, обнаженный, красивый, откровенный, принадлежащий только ему, и Джуен не может от него оторваться. Пальцы беспорядочно бегают по обнаженной коже, губы тянутся к новым поцелуям. – Так на чем помешаны альфы? – спрашивает снова Чонсу с азартной улыбкой. – Метить… запахи оставлять, - выдавливает из себя Джуен, стараясь не умереть от кринжа. – По-твоему только альфы что ли запахи чувствуют? – смеется Чонсу, кусая его за кончик носа. От этого вопроса Джуен вдруг вспоминает о другой его фразе, которая не давала ему покоя, но как-то не было возможности расспросить: – Ты сказал, что я всегда вкусно пахну. Как? – Как немытый подросток, – отшучивается Чонсу и тут же противно мяучит, когда Джуен в отместку слюнявит ему ухо. – Врун, – фыркает Джуен в ухо, довольный местью. – А ты пахнешь как мой любимый мармелад. Чонсу улыбается, щурясь, и проводит рукой по волосам Джуёна. Едва касаясь пальцами кожи, его рука спускается вниз по руке Джуёна, затем берет его ладонь в свою, переплетая пальцы. Джуён с детства не любил ни с кем держаться за руки, но если Чонсу хочет, он готов не отпускать его руку никогда.***
Джуен никогда не забудет фестиваль в Таиланде. Первый в его жизни огромный стадион, где ему удается выступить. Хор голосов из зала и свет зеленых лайтстиков, хоть и принадлежащих другой группе, создавали впечатление, будто они светили только для них. Но ярче, чем ослепительный зеленый свет стадиона, была широкая, счастливая улыбка Чонсу, с которым они все тридцать минут их выступления не могли оторвался взглядами друг от друга.***
Оказывается, учебники по омегапросвещению не врали. Циклы перестают причинять дискомфорт, если у омеги есть партнёр. У Джуёна, конечно, язык не поворачивается называть Чонсу партнером. Даже если он очень постарается и напряжет все свое красноречие, он не сможет описать, что происходит между ним и Чонсу. Ему не хватит слов ни в одном языке мира. Не то чтобы он знал хоть какой-то язык кроме корейского. Чонсу для него и друг, и хён, и макнэ, и родственная душа, и нежность, и радость. Чонсу – любовь. Самое странное, что менеджер почти сразу о них узнает. Джуен с опаской ждет очередного заседания в переговорке со стенами цвета охры. Но никаких встреч не происходит, и более того, Гониль как-то вечером после футбола будто невзначай роняет: – Хорошо, что мы нашли действенный препарат. Джуен не может сдержаться и рассказывает об этом Чонсу, и тот обижается, придираясь к словам: – С чего это я препарат? – Ну не препарат… – заминается Джуен. – Ты – мое средство получения серотонина, – пытается Джуен и заливисто хохочет, потому что Чонсу начинает ещё больше надуваться от обиды, как шарик. Они сидят в тесной, темной репетиционной, где стены отделаны шумоизоляционной мембраной, чтобы музыка не мешала работать другим людям на этаже. Но они конечно же используют комнату не только по назначению, и возможно, намного чаще, чем того требуют наступающие по циклу резкие потребности в близости. Джуен все так же любит дразнить Чонсу. Они по-прежнему идеально звучат вдвоем, когда записывают вокальные гайды для новых треков. Чонсу по-старому липнет к нему и приходит ночью спать, когда ему одиноко. Их сладкая рутина оставалась неизменной. – Жаль, что тут нет изоляции от запахов, – шутит Джуён и игриво кусает Чонсу за ухо – и обида мгновенно исчезает с его лица. В его жизни все перевернулось вверх дном, и за последний год он пережил больше переломных моментов, чем за всю предыдущую жизнь. Всё изменилось, кроме одного – сейчас он понимает, что с Чонсу оно всегда было так. С самого начала. И всегда будет.