Не тот Ким

Сонхва приходит в дом Кимов на ужин, чтобы познакомиться с семьей своего парня. Бомджун вежлив и обходителен, галантно отодвигает для него стул и подливает вина, рассказывает родителям, как они познакомились, и не перебивает, когда Сонхва отвечает на вопросы. Это мог быть идеальный ужин в кругу близких людей, если бы не одно но. Сонхва казалось, что он сидит не на мягком стуле, а на раскаленных иголках или на тех самых точеных пиках. Он больше всего боялся родителей Бомджуна, но они оказались милейшими людьми. Вместо строгого взгляда отца и надменного — матери его прожигает хитрый прищур младшего брата его парня. Ким Хонджун — маленькая язвительная сучка со взглядом, обещающим трахнуть и бросить. Сонхва в ужасе и восторге одновременно. Бомджун старше их обоих на три года, и когда-то Сонхва казалось, что это идеальная разница в возрасте для пары. Теперь он в этом не уверен. Теперь он не уверен ни в чем, если честно. Они с Бомджуном вместе уже три месяца, и все это время Сонхва был убежден, что это парень его мечты. Пока его не трахнули одним только взглядом прямо на семейном ужине. Хонджун язвит и шутит над братом так жестко, что его одергивает сначала сам Бомджун, а затем и мать. — Я же не виноват, что он такой неудачник, — закатывает глаза младший из Кимов. Ужин проходит не слишком гладко, но в целом нормально. Сонхва просто счастлив, когда все заканчивается и он может сбежать, спешно попрощавшись. Следующий месяц становится испытанием его совести, потому что ему всячески мешают влюбляться в собственного парня. Хонджун всегда рядом, когда Сонхва приходит в гости. Потягивает американо со льдом на кухне, пока они целуются в гостиной перед телевизором. Разваливается в кресле напротив, когда Бомджун пытается сжать бедра Сонхва покрепче. Ухмыляется в коридоре, когда Сонхва выходит из комнаты своего парня с распухшими губами. Сонхва сходит с ума, потому что он не может это терпеть дальше. Он предлагает Бомджуну видеться в кафе или просто гулять по улицам, но тот ужасный домосед и не любит шумные места. А дома у Сонхва — трое его друзей-соседей, которых совсем уж неловко тревожить. Их первый секс случается тоже в доме Кимов. Сонхва в курсе, что за стенкой — комната Хонджуна. И он правда старается не кричать слишком уж громко, но он всегда был плох в том, чтобы сдерживать стоны. К тому же никто не догадается, кому предназначено его сбивчивое нуждающееся «Джуни». — Какая потеря, — наигранно качает головой Хонджун, когда Сонхва выходит из ванной. — О чем ты? — еле дыша хмурится Сонхва. — Как это было? В миссионерской позе с выключенным светом? Такую детку, как ты, нужно трахать гораздо жестче, чем это делает мой мягкий ванильный братец. Сонхва ничего не говорит, только нервно сглатывает и спешит скрыться в комнате своего парня. Потому что их ванильный секс в миссионерской позе, конечно, неплох, но всё равно хотелось, чтобы его уткнули лицом в подушку и довели до слез и судорожных хрипов, не разрешая кончить и сдавливая горло. Почему-то верится, что Хонджун смог бы это сделать. Так проходит еще два месяца. Хонджун — тот самый друг Стив, который всегда где-то неподалеку. Сонхва обнимает Бомджуна, но видит, как его брат нагло смотрит и тыкает языком себе в щеку. Сонхва горит на медленном огне, плавится, кипит и томится. Потому что он очевидно выбрал не того брата. Бомджун ни в чем не виноват, он чудо. Кто же знал, что дома у этого милого парня ждет бесстыжий демон с похотливой усмешкой. Если бы можно было отмотать обратно и поменять выбор, Сонхва сделал бы это не задумываясь. Может, хотя бы тогда он не умирал бы внутри всякий раз, когда Хонджун появлялся в поле зрения со своими блядскими намеками. Это было просто нечестно. Сонхва ни за что бы не предал Бомджуна, но мысли и желания изводили его днем, когда Хонджун максимально бессовестно заглатывал банан, и ночью, когда Сонхва втрахивали в кровать, и он искренне надеялся, что его стоны и мольбы услышат за стенкой. Еще спустя месяц Сонхва выбегает из дома Кимов в слезах. Его трясет, он хочет стереть себе память, которая подкидывает виноватого Бомджуна и его «малыш, ты не так всё понял», а после промыть глаза хлоркой, только бы вывести отпечатавшуюся на веках картину, где перед его парнем с расстегнутой ширинкой стоит на коленках незнакомая девица. Возможно, он не имеет права что-то предъявлять, когда сам мысленно изменял каждую минуту их отношений. Но его все равно накрывает обидой и истерикой, пока он едет домой в такси и ловит сочувственный взгляд водителя в ответ на свои рыдания. На следующий день он снова приходит к Кимам, чтобы молча забрать свои вещи, которые оставил за те месяцы отношений, которые, как оказалось, никому из них не были нужны. Ему открывает виноватый бывший с разбитым носом, пускает внутрь и пытается что-то объяснить. Сонхва не слушает, собирает вещи и уходит, чтобы на пороге столкнуться с возвращающимся домой Хонджуном. У него сбиты костяшки на правой руке, а в глазах — непривычное море тихой нежности. — Я с самого начала говорил, что этот мудак не достоин тебя, прелесть, — мягко говорит он, протягивая руку и мягко ведя по влажной от слез щеке. — Хочешь, я тебя отвезу домой? Сонхва сомневается всего секунду. Ему не хочется оставаться одному. Дома, конечно, Уён, Сан и Ёсан — его соседи по квартире и близкие друзья. Но меньше всего он хочет сейчас рассказывать всю эту гадкую историю с самого начала. Поэтому он кивает на предложение Хонджуна. Потому что тот и так всё знает. Не только о том, что было вчера, но и о том, что творилось с Сонхва последние месяцы. Что он сам с ним творил. — Я не хочу домой, — тихо говорит Сонхва после десяти минут дороги. Хонджун кивает и молча сворачивает. Они едут куда-то довольно долго, Сонхва не особо следит за дорогой, раскапывая свои мысли, как бывалый археолог. В конце концов он обнаруживает их двоих на холме с видом на закат, пожирающий город. Сонхва не знает, что они тут делают. Они просто сидят и какое-то время смотрят, как красиво и медленно падает за горизонт солнце. — Ты не должен убиваться по нему, — говорит Хонджун, зло сжимая руль. — Я сразу знал, что этим все закончится. Этим всегда все заканчивается. Мой брат конченый придурок. — Поэтому ты вел себя как еще больший придурок? — отстраненно хмыкает Сонхва. — Возможно, — улыбается Хонджун своей магической улыбкой. — А может, потому что я с самого начала понял, что ты весь только мой. — Прости, что? — Такое сокровище не может достаться моему стремному брату. Он тебя не заслуживает. Он просто не знает, как с тобой обращаться, — говорит Хонджун так, будто это что-то очевидное. — Я не вещь, чтобы со мной правильно или неправильно обращаться, — возражает Сонхва, но вся напускная спесь разбивается о мягкую улыбку напротив. — Разумеется. Именно поэтому он тебе не нужен. — Хочешь сказать, ты знаешь, кто мне нужен? — улыбается в ответ Сонхва, и... О да, наконец-то. Когда Хонджун без лишней осторожности целует его, он чувствует, как взрывается от счастья каждая клеточка тела. Он чувствует себя именно там, где должен быть. С тем, с кем должен быть. Губы Хонджуна настойчивые, руки сжимают подбородок с идеальной силой. Сонхва отвечает на поцелуй в ту же секунду. — На том ужине, — хнычет Сонхва, отрываясь, чтобы глотнуть воздуха, и прижимаясь своим лбом к чужому, — ты свел меня с ума на том ужине. Ты так смотрел на меня... — Как? — хрипло смеется Хонджун, мягко поглаживая подбородок. — Как будто ничего вокруг не важно. Как будто ты уже взял меня на том обеденном столе. — Тебя это возбуждало? Мои взгляды, — уточняет Хонджун, играясь с прядками волос. Сонхва всхлипывает. — Не в тот день, нет. Тогда я был смущен и потерян. Представь себе, ты приходишь знакомиться с семьей своего парня и тут же ловишь краш на его бешеного младшего брата, — смеется он. — А потом? — Я не мог перестать думать о тебе, — признается Сонхва после недолгого молчания. Ему нечего скрывать. Наверняка он для Хонджуна как открытая книга с его реакциями на провокации. — И представлял, что это я тебя трахаю, пока был под ним. Я слышал, как отчаянно ты звал меня, когда кончал. Сонхва не нужно соглашаться. Хонджун и не спрашивал — он утверждал. Чисто логически, Сонхва должен его презирать и ненавидеть, но он просто не может. Он зависим и хочет получить то, что с самого начала принадлежит ему. Того, кому с самого начала принадлежал он сам. Сонхва сам тянется к губам, потому что ему физически нужно чувствовать его поцелуи. Хонджун тянет его к себе на колени и откидывает спинку водительского кресла. Сонхва садится сверху, сжимая стройными ногами его бедра и чувствуя чужие крепкие ладони на ягодицах. Так хорошо ему даже близко не было рядом с Бомджуном. — Такой королевски красивый, — выдыхает Хонджун, с восторгом смотря на него снизу вверх. Он с силой впечатывает его в свой пах, и Сонхва чувствует наполовину вставший член, который так хорошо ощущается под ним. Сонхва двигается вперед и назад, покручивает бедрами, будто исполняет приватный танец на коленях. Так сильно хочется всего и сразу, но Хонджун вдруг останавливает его. — На заднее сидение. Бегом. И Сонхва подчиняется этому властному голосу. Не может не подчиниться — каждая частичка его существа хочет быть пассивной и плавящейся под настойчивым Хонджуном, чувствовать его прикосновения, руки, губы, горячее дыхание. Они перебираются назад, и Хонджун наконец накрывает его своим телом, устраиваясь между ног. Так правильно, так хорошо и приятно. Сонхва мог бы получать удовольствие, даже если бы они просто вот так лежали и целовались. — Хочу отсосать тебе, — жалобно хнычет Сонхва. — О, я позволю тебе, — усмехается Хонджун. — Но не сегодня, прелесть. Сейчас я хочу трахнуть твою милую задницу, пока ты будешь кричать. Точно так же, как кричал под моим братом, пока думал обо мне. Ох, он будет кричать, это уж точно. Вероятно, даже будет более громким и нуждающимся, потому что с Хонджуном ему всего мало. Мало трения через одежду, голодных поцелуев, зубов на шее, что оставляют кровавые укусы и засосы. Это похоже на какое-то жадное грязное безумие. Сонхва чувствует себя немного жалким, когда скулит от того, что ему всего недостаточно. — Что такое, моя королева? — выдыхает ему в шею Хонджун, оставляя маленький целомудренный поцелуй прямо на бьющейся в истерике венке. — Хочу тебя так сильно, — доверительно говорит Сонхва, почти плача. — Хочу внутри, хочу принять всё, что ты захочешь мне дать. Эти слова будто бы срывают у Хонджуна последние тормоза, он рычит и тянет с него рубашку, не слишком заботясь о сохранности пуговиц. Сонхва не против: он готов пожертвовать хоть всем своим гардеробом, лишь бы поскорее уже ощутить желанное тело кожа к коже. — Джуни, быстрее, — просит он. — Называй меня полным именем, прелесть, — смеется он ему в шею. — Я слышал, как ты использовал сокращение, когда стонал под моим братом. — Я звал тебя, — признается Сонхва. Не то чтобы это откровение: Хонджун сам это прекрасно знает. Но все происходящее полностью отключило любое смущение, и Сонхва бы сейчас признался вообще в чем угодно, лишь бы этот невозможный парень поскорее избавил его от одежды и разделся сам. — Пожалуйста, Хонджун, — добавляет он, чтобы получить в ответ совершенно безумную ухмылку. С него буквально стаскивают штаны вместе с бельем, обувь он снял сам, еще когда только оказался на заднем сидении. И вот он лежит обнаженный под мужчиной своей мечты, прилипая взмокшей спиной к кожаному сидению и одним взглядом умоляя поторопиться. Хонджун, кажется, немножко издевается. Он сидит на коленях между его ног и катастрофически медленно стягивает с себя футболку, еще медленнее расстегивает ширинку. Сонхва томится и изнывает, он готов заплакать от того, как сильно ему нужны сейчас прикосновения. Хонджун не раздевается до конца, только приспускает джинсы и трусы до середины бедра, но вмиг становится так сильно плевать на все, когда он наклоняется и его тяжелый стояк прижимается к подрагивающему члену Сонхва. Это стоило всего. Ему на самом деле нравится все, что здесь происходит. Хонджун не лукавил, говоря, что знает, как с ним обращаться. Сонхва в восторге от необходимости ждать, умолять и подчиняться. Он готов отдать контроль полностью, чтобы только Хонджун решал, что они будут делать в следующий момент, когда им раздеться и в чем нуждается Сонхва. Он готов принять всё, он хочет принять от него всё. Хонджун прижимает их друг к другу грудью, животами, членами, и это ощущается, будто они вот-вот врастут друг в друга и больше никогда не рассоединятся. Сонхва все-таки плачет. — Пожалуйста, Хонджун-и, я так хочу тебя внутри. На предплечьях Хонджуна видно мурашки и поднявшиеся волоски. — Конечно, прелесть, — чмокает он твердый чувствительный сосок и перегибается между сидениями к бардачку. Оттуда что-то с грохотом валится, но он возвращается с лентой презервативов в зубах и небольшим пакетиком смазки в руке. Сонхва мог бы продать душу только за один вид этого парня между своих ног. Хонджун разрывает упаковку одного из презервативов зубами, раскатывает резинку по члену, на секунду пережимая у основания. А потом Сонхва чувствует, как головка проезжается между ягодицами, а ствол пошлепывает по сухому входу. Он как безумный виляет бедрами и пытается насадиться без растяжки, за что получает раскрытой ладонью по ляжке. — Придётся научиться терпению, драгоценный. Мы же не хотим порвать такую милую сладкую дырочку? Его смущают грязные словечки Хонджуна, но мозг как будто бы не до конца пропускает стыд как эмоцию, поэтому Сонхва только стонет, запрокидывая голову. — Скорее, — умоляет он. — Я так сильно хочу кончить. — Перевернись, — зловеще улыбается Хонджун в ответ. Он подчиняется сразу же, после чего слышит шелест пакетика и звук выдавливаемой на пальцы смазки. Когда первый палец проникает внутрь, Сонхва чувствует прижавшуюся к его спине крепкую грудь и слышит жаркий шепот на ухо. — Я бы очень хотел видеть твое прекрасное личико, — Хонджун развязно облизывает раковину его уха, кусает за хрящик, и в сочетании с разрабатывающим его анус пальцем это кажется сумасшествием. — Но еще больше я хочу выебать эту красивую задницу, уткнув твое лицо в сидение. Сонхва не против, он согласен на любую позу, особенно если это значит, что он скоро сможет кончить. Он упирается локтями в обивку, виляет бедрами и пытается насадиться на пальцы, которых скоро становится два, а затем и три. Растяжка в случае с Хонджуном чувствуется не просто как техническая необходимость, а как горячая прелюдия. Он намеренно не касается простаты, зацепив ее один раз и получив в награду особенно громкий стон. Пальцев быстро становится мало, и Сонхва снова бессвязно умоляет, краем сознания отмечая, как его член сочится смазкой прямо на кожаную обивку. Хонджун входит грубо и трахает его довольно жестко: как и обещал, вдавливает лицо в сидение, хватает и тянет за волосы, вбивается резко и не дав привыкнуть. От такого обращения у Сонхва ломит мышцы, как в предгриппозном состоянии, туманятся цветные пятна под веками и немного больно тянет мышцы ануса. Всё именно так, как ему нравится. Они оба — два хаоса и беспорядка, звуки в машине — звонкие шлепки двух тел, хлюпающая смазка и высокие непрекращающиеся стоны Сонхва. Перед тем, как дать им обоим кончить, Хонджун переворачивает его обратно на спину, входит размашисто, сжимает его влажный член и впивается в искусанные губы грязным поцелуем сразу с языком. Сонхва скорее понимает, что он все-таки рыдает крупными слезами, чем чувствует их на своих щеках. Потому что ощущений так много, что его просто не хватает на такую простую вещь, как соленые капли, скатывающиеся по вискам в уши. Они кончают громко и долго, а потом так же громко и долго пытаются привести в порядок сбитое дыхание. Хонджун устраивается на его груди, все еще не выходя из растраханного отверстия, по ободку которого стекают остатки смазки. Это был самый грязный и жесткий секс на памяти Сонхва, а ведь они, изголодавшись друг по другу за эти месяцы, пока просто быстро и сумбурно притупили этот голод. — Я хочу еще, — выдыхает он куда-то в макушку Хонджуна, который тут же смеется. — Прямо сейчас? Какая ненасытная детка. — Нет, не прямо сейчас, — морщится Сонхва, у которого не осталось сил даже чтобы сейчас встать, привести себя в порядок и одеться. — Я хочу еще и много. С тобой. Хонджун приподнимается, все-таки выходит из него, избавляется от использованного презерватива, подтягивает джинсы с бельем на место и садится, закинув руку на спинку сидения. — Знаешь, я хотел, чтобы мое предложение встречаться прозвучало в чуть более романтичной обстановке. Я имею в виду, не на заднем сидении моей машины после беспорядочного секса и с забрызганными спермой животами. Сонхва хихикает, все еще ощущает тысячи медуз вместо мышц, и да, он весь в собственной сперме. — Возможно, я считаю романтикой именно это, — хитро улыбается он. — Только и жду, когда ты вытрешь сперму с моей груди и предложишь быть твоим парнем. Хонджун смеется и восхищается. И, конечно же, предлагает.