Крест

— Вы только послушайте, тетушка!       Поезд компании Central Union Railroad мчался по просторам зеленых равнин Нью-Ганновера. В первом классе царила расслабленная атмосфера. Немногочисленные пассажиры в своем большинстве спали, утомленные долгой дорогой и знойным летним солнцем. Единственными бодрствующими были печальная тихая женщина в черном дорожном платье, сухонькая строгая «тетушка» почтенного возраста с воистину строевой выправкой и юная мечтательная девушка с озорными глазами и непослушными косичками, являвшаяся единственным источником шума в вагоне. — «Он привлек ее к своей груди и крепко обнял. Шершавые от работы ладони медленно гладили нежную кожу, что была подобна шелку. Она подняла глаза. О, эти глаза напротив! В них, казалось, отражалась вся Вселенная!.. Осторожно, не желая спугнуть, он наклонился к ее лицу и, когда до соприкосновения губ оставалось…» — Как вульгарно! — возмущенно перебила тетушка. — Как романтично! — возразила девушка. — Немедленно отдайте эту возмутительную книжонку! Юная леди!       Абсолютно не слушая причитания своей старшей спутницы, озорница спрятала книгу за спиной, да еще и язык показала.       Старушка схватилась за сердце: — Oh, mon dieu! — Вы, дорогая тетушка, живете в прошлом веке! Ваши представления о любви — откровенно старомодны! — Ах так?! Зато они основаны на жизненном опыте меня, вашей матери и других поколений женщин в нашей семье и не только! А какой вес у слов этого писаки Лесли Дюпон, которого в жизни никто никогда не видел? — Причем тут вес? — При том, что нет смысла слушать человека, чьи слова ничего не стоят! Его речи - просто пыль в глаза, а Вы и рады этому! Я, однако, Вас в этом не виню — Вы молоды, а молодости свойственна наивность и мечтательность. Ничего удивительного в том, что Вы так легко купились на слова этого змея-искусителя!       Девушка вспыхнула. — Он никакой не змей! Лесли Дюпон изумительно, трогательно и воодушевленно пишет о великом, сильном и проникновенном чувстве первой любви! — Не смешите меня! Пишет действительно лихо, не спорю, но абсолютно не применимо к жизни! К тому же — первая любовь? Ха! Глупость, да и только!       Этого девица стерпеть не смогла. Резво подскочив и капризно топнув ножкой, она воскликнула: — А вот и не глупость! Я Вам докажу! — Хо-хо-хо, очень хотелось бы на это посмотреть! А сейчас успокойтесь, сядьте на место и отдайте эту писульку! — ловким движением руки тетушка вцепилась в книжку, про которую девушка в пылу ссоры забыла и вытащила из-за спины.       Между ними завязалась неслабая заварушка, и Бог знает, как она могла закончится, если б несчастный томик не выскочил из их рук и не упал прямо к ногам женщины в черном.       Незнакомка осторожно ее подняла и развернулась к спорщицам. Лет ей было около сорока, может, чуть больше — вуаль мешала родственницам оценить ее точный возраст, но, увы, глубокую морщину на лбу она скрыть не смогла. Одета женщина была добротно, но несколько скучно: черный дорожный плащ, старая, чуть затертая темная юбка, вышедшая из моды шляпка. Ее легко можно было принять за внезапно разбогатевшую домохозяйку без должного воспитания и чувства стиля, если бы не ее манеры. Ровная спина, мягкое положение рук, вежливый наклон головы и прочие мелочи говорили спутницам о том, что перед ними сидит обедневшая, но не потерявшая чувство собственного достоинства дама высшего сословия, а томные карие глаза, обрамленные густыми ресницами, аккуратная замысловатая прическа и, наконец, воистину аристократическая родинка на правой щеке лишь подтверждали данное наблюдение. — Лесли Дюпон «Первая любовь» … — певуче прочла незнакомка, протягивая смущенной девушке книгу. — Excusez-moi, мисс, что потревожили Вас, — залепетала тетушка. — Не стоит извинений. Признаться, не ожидала, что книги этого автора популярны и здесь.       Племянница изумленно уставилась на незнакомку. — Вы… Вы читали Лесли Дюпона? — С некоторыми произведениями ознакомилась. — И как Вам?       Широко распахнутые, дрожащие от возбуждения глаза смотрели настолько проникновенно и с такой надеждой, что женщина невольно смутилась. — …Таланта ему не занимать — слог красив, легок, а описанные сцены красочны и чувственны, — тщательно подбирая нейтральные слова, произнесла незнакомка. — Да, да, — воодушевленно защебетала девушка, — мсье Дюпон пишет так трогательно, волшебно и… и… бесподобно! Ах, как бы я мечтала встретить его в жизни!.. А моя тетушка мало того, что обозвала его «писакой», так еще и назвала это произведение чушью! — Собачьей! — сварливо поддакнула последняя. — Да что Вы знаете! Вы даже замуж вышли по указу, а не по любви! — Но-но-но! — на этих словах старушка горделиво вздернула подбородок. — Не забывайтесь, юная леди, у всего есть предел! Да, между мной и Фридрихом не было этого распрекрасного ванильного чувства, но это не помешало прожить нам в уважении и согласии больше десяти лет и воспитать двух дочерей с гораздо более изысканными манерами, чем у Вас! — Полно вам, — попыталась мягко разнять разгорающуюся ссору невольная заложница семейной драмы, — у всех ведь своя правда жизни… — В шестнадцать лет?! — взвилась тетушка. — Я Вас умоляю! Это же дитя! — Я, может быть, юна, но и не ребенок! — парировала девушка. — Ах так?! Ну тогда, дражайшая племянница, будьте любезны, как всякий уважающий себя взрослый человек, ответить за свои слова! Кое-кто ранее утверждал, что докажет мне, что я заблуждаюсь в столь суровой оценке сего «творчества». Прошу! Назовите мне хоть одну пару из известных нам смертных, чьи долгие крепкие отношения начались с этого «великого» чувства! Назовите, и я признаю поражение!       Девушка сникла. Видимо, никто из их окружения не мог похвастаться романтичной историей любви.       С мольбой в глазах она обратилась к незнакомке: — Вы можете мне помочь? — О, боюсь, что не … — Прошу Вас! — воскликнула племянница. — Вы же читали Лесли Дюпона! Вы сопереживали, сочувствовали и сострадали героям точно так же, как это делала я! Или… или у вас тоже не было первой любви?.. — … Была, — это слово предательски сорвалось с губ женщины раньше, чем она успела осознать, что сказала. — Была, но… у этой истории нет счастливого конца. — Что и требовалось доказать! — победно усмехнулась тетушка. — Однако, — в голосе незнакомки внезапно зазвенела сталь, от которой старушка поумерила свой победный пыл, — я была счастлива с ним. Я любила и была любима. Много дорогих моему сердцу воспоминаний связано именно с ним.       Разговор принял неожиданно личностный характер. Родственницы, заговорщически переглянувшись, пододвинулись к спутнице поближе и замерли, превратились в слух. — Он не был принцем на белом коне из сказок. Абсолютно наоборот, он был дерзок, самодоволен и несдержан в речах. Он не походил ни на одного человека из моего обычного круга общения. Думаю, вначале меня к нему тянуло именно по этой причине. Однако, со временем, я поняла, что за этой грозной бравадой скрывалась добрая искренняя душа, мягкая и заботливая. — Но вы расстались. — …Верно. — Почему?       Незнакомка замялась. — Взрослая жизнь, chère nièce, — пришла на помощь тетушка, — полна множества обстоятельств, которым люди, как бы сильно не желали друг друга, но не могут противостоять. Долг, статус, воспитание, достаток — эти вещи при создании семьи нельзя игнорировать.       Девушка упрямо встряхнула косичками. — А мне плевать! Ради любимого человека я точно готова преодолеть все эти «важные обстоятельства»!       Женщина грустно усмехнулась: — Что ж, тогда Вы гораздо сильнее и смелее меня. — Но… простите мою напористость, но разве Вам никогда не хотелось найти его? Встретиться снова и начать все с начала? — …Хотелось. Но это невозможно. — Почему?       Незнакомка печально улыбнулась. — Он умер.       Неловкая тишина повисла меж ними. Поникшая девушка, бормоча многочисленные слова извинений, села на свое место и уткнулась в книжку. Тетушка с легкой укоризной поглядывала на племянницу, изредка бросая сочувствующий взгляд на незнакомку. А последняя невидящим взором смотрела на проносящийся мимо пейзаж, то и дело смаргивая непрошенную влагу.

***

      Валентайн. Город скотоводов. Гам разношерстной толпы, громкое блеяние овец, душные запахи животных чуть оглушили непривыкшую к этому шуму городскую особу в черном. Она робко стояла у станции, все выглядывая кого-то в нескончаемом потоке людей.       Наконец, в толпе показалась знакомая макушка. — Брат!       Она крепко обняла высокого молодого человека в форме армии США. — Ты так сильно вырос! — А то, — молодой человек горделиво усмехнулся, — свежий лесной воздух, прогулки у реки каждый день да трехразовое питание… Если б не несение службы, можно было бы сказать, что я не в форте Уоллес, а на курорте. — Ага, и для полноты картины не хватает только черепашек у реки! — Черепахи тут не при чем! — зарделся юноша, в то время как его сестра залилась смехом-колокольчиком. — И вообще, эти сектанты-чешуисты были в целом неплохими людьми…       Женщина лишь вздохнула. Это сейчас, спустя много лет, они с весельем вспоминают увлечение младшего брата этим странным культом с эмблемой черепахи. Тогда же было совсем не до шуток. — А чего мы тут стоим? Ты ж наверняка голодная! Пойдем, в местном салуне подают такое жаркое, что просто пальчики оближешь!       Юноша не соврал. Блюдо было настолько вкусным, что парочке пришлось заказывать аж третью порцию на двоих! А пока они ждали, молодые люди делились последними новостями, вспоминали детские деньки и просто наслаждались столь долгожданным воссоединением семьи. -…Значит, завтра ты еще свободен? — со спокойной улыбкой спросила женщина, и лишь пальцы, тревожно мнущие столовую салфетку, выдавали ее волнение. — Угу. — Тогда… у меня есть к тебе просьба. — Все, что угодно, — на юном лице расцвела самодовольная улыбка. — Можешь… свозить меня к нему?       Улыбка погасла. — Ты до сих пор тоскуешь?       Женщина лишь медленно кивнула головой. — Что поделать — сердцу не прикажешь. — Ты… уверена, что хочешь этого? Может, не стоит лишний раз рвать душу?       Она ничего не ответила, а лишь молча посмотрела на брата, и в ее глазах было столько невысказанной грусти и тоски, что он невольно застыдился своего нескромного вопроса. — Хорошо, — сдался он. — Тогда завтра надо будет рано встать. — Спасибо, Джейми, — едва слышно прошептала она.       Брат ничего не ответил.       Далее обедали молча. Недолгая дорога до гостиницы также прошла в гнетущей тишине. Лишь у самого номера юноша осмелился спросить о том, что так долго гложило его: — Скажи, ты сожалеешь, что тогда не ушла с ним?       Она изумленно распахнула глаза. Столь откровенный вопрос застал ее в врасплох. — Хотя, знаешь… Не важно, забудь, — смущенный собственным излишним любопытством, молодой человек неуклюже клюнул спутницу в щеку. — Спокойной ночи. — И тебе, — растерянно пробормотала она, глядя на удаляющуюся, необычно широкую спину младшего брата.       Тихо щелкнул замок. Протяжно заскрипела кровать. Зашуршала спичка, и через мгновение тусклый свет озарил небогатое убранство комнаты. Она сидела, держа в руках свечу, и немигающим взором наблюдала за танцующим пламенем.       О, если б он знал, какие потаенный струны души задел этим вопросом! А сколько она саму себя спрашивала, правильный ли выбор сделала? Как бы могла повернуться ее судьба?       Она до сих пор помнит тот необычный день — слишком жаркий и душный для начала мая. Они встретились на берегу реки у плакучей ивы, где часто прятались от вездесущего взора ее сурового отца и самозабвенно целовались. Он, предпочитавший простые свободные рубахи, пришел в новеньком отутюженном жилете. От волнения так отчаянно измял собственную шляпу, словно ее жевала лошадь. Краснея и заикаясь, он подарил ей кольцо. Помолвочное кольцо. Уговаривал поехать с ним, жить среди, как он говорил, свободных людей, так, как хотят они сами, а не диктует общество, сбежать от гнета лицемерия власть имеющих… Он все говорил и говорил, а девушка слушала и не понимала его слов. Да и куда ей, никогда ни в чем не нуждавшейся дочери богача, понять его, вынужденного с малых лет сражаться за место под солнцем? «Сытый голодного не разумеет» — эту простую истину она осознает позже, а тогда, выпросив у него день на раздумья, позорно сбежала, сжимая в руках маленькую, но такую тяжелую коробочку. Душный день резко сменился сильной грозой, и хлесткие струи били по лицу, словно отвешивая пощечины за трусость. Дома, выслушав порцию очередных отцовских проклятий в адрес любимого, девушка заперлась в комнате и всю ночь тихо прорыдала в подушку. Она желала быть с ним, но неизвестность и неустроенность предлагаемого будущего ее пугала. Где они будут жить? В палатке? А спать как — на голой земле? Будет ли у них каждый день еда? И вообще, что ей, воспитанной в лучших традициях высшего света Америки девятнадцатого века, там делать? Вышивать крестиком? Говорить по-французски с птицами? Он просит ее пожертвовать всем, что она имеет, и ради чего — ради чужой мечты, которую не понимает и не верит? Она не самоотверженная героиня романа без страха и упрека, не обиженная судьбой несчастная душа, жаждущая справедливости. Она — просто женщина. Слабая, нежная, эгоистичная. Ее мечты до смеха просты и мелочны. И она неспособна на подобные геройства.       На следующее утро через служанку девушка отослала ему кольцо и письмо с жалкими извинениями. Лично отказать, смотря в любимые глаза, не хватило духа.       Кольцо вскоре к ней вернулось — вместе с короткой запиской «Прощай». Она долго, очень долго хранила это болезненное, но важное сердцу подтверждение первой любви. Время шло, она вышла замуж за другого, не любимого, но приятного человека, прожила с ним в спокойствии и уважении немало лет, успела овдоветь, а кольцо все так и лежало в тайничке, своим незатейливым видом напоминая о высоком дерзком юноше с серо-голубыми глазами.       Вдруг резкая боль обожгла ее палец. Оплавившейся воск случайно капнул на мизинец, вырвав из пучины тяжелых воспоминаний. Огонек, некогда задорно плясавший, теперь едва видным пятнышком колыхался в такт ее неровному дыханию. Наконец, она задула свечу и легла спать.

***

      Камберлендский лес. Несмотря на ранее утро, здесь уже во всю кипит жизнь: птицы деловито вьют гнезда, зайцы лениво жуют одуванчики, а юркие белочки снуют туда-сюда, готовя многочисленные запасы на долгую зиму. Поразительно умиротворенная картина! Конечно, ровно до тех пор, пока в нее не вторгнется человек.       По извилистой лесной тропке неспешной рысью проскакала лошадь с двумя всадниками — высоким юношей в седле и женщиной в черном на крупе. К груди она прижимала свежесрезанные, еще мокрые от росы цветы.       Впереди показалась железная дорога. — Приехали.       Он помог ей спешится, а сам отвел лошадь в сторонку, чтоб она немного попаслась. Пока брат колдовал вокруг кобылы — ослаблял подпруги, поправлял уздечку, она с замиранием сердца все смотрела на небольшой холмик перед ними. — Мне пойти с тобой? — с заботой спросил юноша.       Она лишь покачала головой. От смятения в душе перехватило горло. — Тогда я буду здесь. Не торопись, будь там столько… сколько тебе нужно. И, знаешь, — на этих словах он утешающе обнял ее, — я восхищен твоей самоотверженностью. Немногие так долго и преданно помнят о погибших. Думаю… нет, уверен, что он от всего сердца благодарен тебе за столь частые визиты.       Она лишь печально усмехнулась и, мягко выскользнув из кольца родных рук, начала восхождение на свою личную Голгофу.       Милый младший брат слишком хорошего мнения о сестре. Она отнюдь не благородна.       Она малодушна.       Расставшись с любовью, она так и не смогла отпустить его, даже связав себя узами брака с другим человеком. Бедный Барри! До последнего дня своей жизни он ни разу не упрекнул супругу в излишней холодности к нему.       Она труслива.       Когда дела в семье пошли плохо, она внезапно осознала, что ей абсолютно не на кого рассчитывать в этом жестоком мире. Муж мертв, друзья в своих проблемах, отец не хочет ее слушать, младший брат сбежал… А ей, не привыкшей к борьбе, надо вести бой за то, что еще осталось и можно сохранить. Письмо ему было признанием отчаяния и одиночества, жалкой просьбой решить ее проблемы за нее. И он откликнулся.       Она эгоистична.       Когда-то отказав ему в побеге, она спустя много лет осмелилась просить того же и ожидать, что он ответит согласием! А затем, в порыве боли от отказа, она написала последнее письмо, полное укоризны, да еще и памятные вещи приложила, в тайне надеясь, что эта показушная решимость переломит его намерения и вернет к ней! Но не сложилось. Он лежит в земле, она ходит под небом, а их последняя фотография и кольцо где-то далеко, если вообще еще целы.       Да, от многих жизненных испытаний она позорно убегала, пряталась за чужими спинами и пугливо пускала ситуации на самотек. Но сейчас она не сбежит. Она любила его, кто бы что ни говорил. И если эта первая, несчастная любовь есть ее крест, то она безропотно будет нести его до самого конца.       Наконец, она забралась на холмик. Многочисленные цветы, коими был украшен крест, приветливо качнули разноцветными головками.       Женщина поправила выбившуюся от усердной ходьбы прядь и с радостно-тоскливыми нотками в голосе произнесла: — Здравствуй, Артур. Это Мэри.