Чудовище в твою честь

Потрясённая, Хистория стояла и смотрела на него - спокойного, невозмутимого, нимало не похожего на того эмоционального, несдержанного, но полного энтузиазма паренька, заражавшего своей решимостью других кадетов и вселявшего в сердца людей волю к борьбе. Он стоял и смотрел на неё ничего не выражавшим взглядом. Он выглядел, как человек, не просто веривший, а знавший, что и зачем делает, к чему это приведёт, чем ради этого придётся пожертвовать, принявший всё это, не намеренный отступать и словно обрётший внутри себя какую-то гармонию. Страшную, пугающую гармонию человека, собиравшегося истребить миллионы людей любого возраста и будто не испытывавшего по этому поводу особых эмоций. Может быть, даже никаких эмоций. - Что? Думаешь, как я мог измениться? Как я мог таким стать? - сказал он невыразительным тоном, безразлично глядя на неё. - Ты должна меня понять, Хистория. Разве ты сама не изменилась? Это было правдой - она очень сильно изменилась с тех самых пор, как пришла в кадетский корпус, нацепив на себя личину Кристы Ленц - доброй, милой, правильной и удобной девочки, влюблявшей в себя всех парней корпуса своим лживым характером. Но теперь она не пыталась имитировать поведение наивной, лучащейся позитивом, приторной до тошноты девчонки, не пыталась кому-то понравиться, не пыталась быть удобной. Её лицо стало серьёзным и печальным, она научилась действовать, руководствуясь холодным расчётом... и всё же, она по-прежнему была готова помогать тем, кто нуждается в помощи, её по-прежнему волновали и трогали беды других людей. А что же Эрен? Глядя ему в глаза, Хистория не могла разглядеть в них ничего определённого. Если он и носил маску - то она приросла настолько хорошо, что даже глаза, зеркало души, не выдавали истину. - Эрен, это ведь неправда, - она поняла один простой факт: он говорит не всерьёз. Вернее, не поняла, а хотела, очень хотела, верить. Может, это была шутка с его стороны - чудовищная, жестокая шутка, но Хистория была бы рада, будь это шуткой. Она бы, может, попыталась дотянуться, чтобы отвесить ему подзатыльник (хотя с их разницей в росте это было бы и нелегко), он бы рассмеялся задорно и немного виновато, поняв, что перегнул, и она быстро простила бы его, ведь они были хорошими друзьями и выручали друг друга. Однако того, на что надеялась Хистория, не произошло: Эрен даже не улыбнулся, не говоря уж о том, чтобы рассмеяться. Всё так же стоял и смотрел на неё, смотрел своим бесцветным взглядом. Но она, всё же, пыталась. - Ты не хочешь никого убивать, Эрен... - она попыталась улыбнуться, но вышла нервная, испуганная гримаса. - Не хочу, - легко согласился он, никак не переменившись в лице. - Ну вот, видишь! - она ухватилась за эту соломинку, такую тонкую и ломкую, такую ненадёжную, лишь бы ненадолго себя успокоить. - Я так и знала... Ты не шути так больше!.. - ...но убью, - пропустив всё ею сказанное мимо ушей, всё столь же ровно и просто сообщил Эрен. В горле Хистории застрял комок, и она даже не могла что-то ответить, лишь пялилась на него широкими от ужаса и потрясения глазами. Он подошёл к ней вплотную, а она не могла даже пошевелиться. Его руки, такие сильные и надёжные, легли на её плечи, одновременно успокаивая и придавливая непосильным грузом. - Я убью миллионы людей ради тебя. Она вздрогнула так, словно он только что больно её хлестнул. В его спокойных, невыразительных, но уверенных глазах появилось что-то ещё - на мгновение, возможно даже, только лишь показалось. - Р... р... р-ради м-м-меня?.. - сознание Хистории кольнула мысль о том, что она разговаривает с душевнобольным человеком, каким-то психопатом, представляющим опасность для всего человечества, и для неё - в том числе. Эта мысль была позорной, ведь она знала, что Эрен ни за что не станет причинять ей вред. И всё же... эта неприятная, постыдная мысль её посетила. - И не только ради тебя. Ради всех, кто здесь живёт. Ради тех, кого они родят. Кого родят их дети. Но и ради тебя - тоже. Я ни за что не позволю этим ублюдкам превратить тебя в... в это. Они не получат тебя. Нет, не получат. Я всё сделаю так, что они и думать об этом забудут... если вообще уже о чём-то смогут думать. Сейчас через заслоны будто бы начинал пробиваться тот Эрен, говоривший так уверенно и вдохновенно, заражавший своей верой и одержимостью окружающих, убедивший их вступить в Разведкорпус, несмотря на ужас, с которым приходилось сталкиваться разведчикам. В нём всегда было что-то от помешательства, зацикленности, но сейчас его прорвавшийся энтузиазм пугал особенно сильно. Однако, в одном сомневаться не стоило - ей, Хистории, всё-таки не нужно бояться за себя рядом с ним. Он может запустить Гул Земли, его титаны могут растоптать миллионы виноватых и невинных людей за пределами острова Парадиз, но ей, именно ей, можно не опасаться за себя, пока он рядом, и пока он её защищает. Её благодарность была неправильной, Хистория прекрасно осознавала это, ведь ей следовало бы бросить все силы на то, чтобы остановить Эрена, не позволить ему совершить задуманное... а вместо этого она уткнулась лицом в его грудь, казавшуюся самой могучей грудью на свете, более могучей, чем у какого-нибудь Райнера. Она слышала и чувствовала биение его сердца, и этот звук, эта пульсация, вселяли тревогу... при этом успокаивая. Стоял погожий летний день, по небу плыли лёгкие облачка, на лёгком ветерке колыхалась едва подросшая после покоса трава. Совсем не тот день, в который хотелось бы тревожиться за судьбы мира и обсуждать пока не состоявшееся, но грозившее неизбежно состояться истребление практически всего человечества. Не тот день, в который хотелось бы испытывать муки совести оттого, что она не просто не помешает ему - она промолчит о его решении и дождётся осуществления его планов, даже не попытавшись что-то сделать. Ведь то, что он задумал, ужасно - и всё же правильно, и ей хватает холодного, безжалостного расчёта на понимание этого факта. А сердце её тянется к нему самому - к человеку, защищавшему её, человеку, готовому принять за неё столь страшное решение и взять на себя грех, который вряд ли получится когда-либо искупить. Поэтому она стояла, уткнувшись в его грудь и вдыхая запах, а его руки, сперва немного властно сжимавшие её плечи, расслабились, и их касание стало почти невесомым. Он принялся разглаживать её плечи, а затем - и волосы, осторожно перебирая их, как драгоценные ожерелья, будто боясь их повредить. Чуть отстранившись и взглянув ему в глаза, Хистория решительно произнесла: - Я должна завести ребёнка. И это тоже был холодный расчёт, невыносимый в своей циничности: она собиралась подарить миру новую жизнь из эгоистических побуждений, чтобы спасти себя от незавидной участи обретения силы одного из Девяти Титанов. Но при этом, было в её порыве и что-то светлое, человечное, ведь ей хотелось любить и быть любимой, и сейчас она смотрела в глаза человеку, который скоро уничтожит мир, этому ужасному и прекрасному человеку, и в ней разгоралось то чувство, на которое ни у кого из них никогда не было времени. И сил. - Я хочу, чтобы этот ребёнок был твоим, Эрен. Единственно правильное решение, которое могло придти ей... нет, даже не в голову, а в сердце. Она могла бы зачать от кого угодно - желающие бы нашлись, ещё и очередь пришлось бы выстраивать. Но в её сердце был лишь он, и только он. Поэтому Хистория потянулась к нему - всем телом и всей душой, нашла губы, первый раз в жизни поцеловала кого-то - и ему подарила первый поцелуй в его жизни. Нутро обжигали незнакомые чувства, о существовании которых они знали, но никогда не испытывали их сами. Словно пушинку, Эрен подхватил её и отнёс на ближайший стог сена. В нос ударил пьянящий аромат подсохшей травы, спину обожгло её теплом, полученным от солнечных лучей. Но ещё пуще обжигали прикосновения, обжигали те чувства внутри, и в этом сладком огне хотелось гореть вечность. Забыть о мире, забыть о ненависти, забыть о грядущем геноциде - остаться здесь и сейчас, продлить это мгновение захлестнувших, заполонивших всё чувств. И пусть он, этот мир несчастный, катится, куда хочет. Но вместе с мимолётным счастьем пришла и боль, от которой из глаз брызнули слёзы. А ему, ему, этому ужасно-прекрасному человеку, пришлось ласково успокаивать её, терпеливо и столь нежно, что никак не получалось поверить - этот человек сможет довершить начатое, сможет дойти до самого конца, не остановившись и даже не поколебавшись. Как он, такой нежный, такой участливый, такой заботливый, мог быть столь жесток?.. Она сдалась под его лаской и заботой, перестала плакать, пересилила боль, наполнила себя мужской силой и дала ей излиться внутрь себя. Она лежала на самой могучей на свете груди, и самая нежная на свете рука гладила её волосы. Самые любимые на свете губы шептали страшную и прекрасную клятву: - Я обещаю, что заставлю мир пасть, чтобы ты и твой ребёнок могли жить в нём без страха. А когда она заснула, Эрен использовал силу Титана-Прародителя и стёр ей память об этих мгновениях радости и страсти. Скоро она пойдёт к тому невзрачному фермеру, в детстве обкидывавшему её камнями, и зачнёт от него ребёнка - вернее, подумает, что зачнёт. Должно быть, она немного удивится тому, что нет крови и боли, но такое ли бывает в жизни?.. Она родит от нелюбимого человека и проживёт с ним жизнь, в которой есть уважение и забота, но нет любви, потому что так и она, и их ребёнок, их с Эреном ребёнок, будут в безопасности. И ей куда спокойнее будет не знать, что произошло здесь и сейчас, не изводить себя новыми тревогами, муками совести и сожалениями, которых и так было навалом. Он же пронесёт эти мгновения счастья в своём сердце, и они придадут ему сил, когда начнётся кровавая жатва под его началом.