***
27 мая 1944 года молодой немецкий матрос Вильгельм Майер стоял в порту Фленсбурга и щурился на солнце, которое припекало так сильно, что хотелось хоть немного оттянуть от шеи тесный форменный воротник. Но он не смел лишний раз пошелохнуться, ведь сам капитан-лейтенант Карл-Гейнц Фришке, под командование которого Вильгельм только что поступил в составе экипажа из полусотни человек, ещё не закончил напутственно-торжественную речь. Новенькая субмарина «U-881», спущенная на воду не более трёх месяцев назад и до сих пор гордо пахнущая свежей краской, приплыла прямиком с верфи судостроительной компании. Капитан-лейтенант так плевался слюной в патриотическом припадке, что около его трибуны в солнечных лучах на мгновения появлялись всполохи радуги. Он расхваливал судно на все лады, будто оно было новейшей разработкой Рейха, а не очередной модификацией старого дизельного IX типа, который уже седьмой год в ходу. Вильгельм недоверчиво косился на слегка торчащую над водной гладью ленивым крокодилом субмарину: всего-то чуть добавили размер и увеличили запас топлива, зато какого-то чёрта убрали третий перископ. Что артиллерия, что минно-торпедное вооружение те же, но Фришке в остервенелом фанатизме пророчил подлодке грандиозные победы, будто она могла переломить ход войны. Его теперь сам дьявол не переломит, это уже давно стало понятно даже последнему портовому псу. Только такие упёртые националисты как Фришке и не желали признавать очевидного, от безысходности выгребая на фронты кого попало. В том числе Вильгельма, потомственного китобойщика. Все его предки были мирными рыбаками, на кой этому Рейху на флоте обычный гарпунщик? Куда их теперь отправят? Сперва-то понятно, в польский Штеттин, где стоит четвёртая флотилия учебных подразделений Кригсмари́не — для притирки команды. После, поговаривают, их припишут к тридцать третьей уже боевой флотилии, а та перебазировалась во французскую гавань. Вильгельм Майер не хотел во французскую гавань. Он не хотел никакой войны — что за радость пронзать людей вместо рыбы: хоть гарпунами, хоть торпедами? Он хотел домой, к ещё пухленькой после недавних родов, ещё такой юной жене Эмилии. К полуторагодовалому сыну Отто, к малышке Гертруде, у которой на днях прорезался первый зубик. Хотел гулять с семьёй по аллеям, где остролистые платаны взрезают эйфорически-синее небо. Играть детям на губной гармошке под аккомпанемент их улыбок. Есть румяный пирог с квашеной капустой по субботам. И в межсезонье раскидывать сети в спокойной глади Фленсбургского фьорда, окликая в рассветном тумане товарищей на соседних лодках традиционным, знакомым с детства моряцким «аго-о-ой!» Да только кто его спрашивал — рявкнула команда подниматься на борт, и Вильгельм послушно зашагал к трапу, лишь крепче сжав в кармане ту самую гармошку. — Вернись ко мне, вернись ко мне, вернись! — заклинала его перед этим дома Эмилия, клеймя солёными от слёз губами щёки. — Я обещаю, что вернусь, — выдохнул ей Вильгельм в пропахшие молоком и уютом локоны. «Живым или мёртвым», — добавил он уже про себя.***
— Вы что, правда не слышали эту легенду? — хлопала густыми ресницами Эйприл, грызя от волнения карандаш. Лео пришлось дать незаметный подзатыльник Микеланджело — тот едва слюни не пускал, залюбовавшись. — У нас на факультете журналистики один парень по ней даже репортаж для дипломного проекта делал. И защитился, между прочим, на высший балл. Якобы уже больше полувека в Атлантическом океане неподалёку от Ньюфаундленда действует проклятье: время от времени люди, проплывшие в том нехорошем месте, сходят с ума и умирают в забытье. А перед смертью утверждают, что видели в воде кровь, слышали звучание… эм-м… — Губной гармоники, — подсказал ей Кейси охрипшим после вчерашней попойки голосом. — Да-да, гармоники. И чужестранную речь, — Эйприл выдержала паузу, поёжилась, хотя на кухне было даже жарко от работающей духовки. — Только я думала, это всё неправда, а тут… — Пф, разумеется, неправда! Галлюцинации обыкновенные, типичнейшая клиническая картина, — отмахнулся Донателло. — Может, и галлюцинации, да только нераскрытых дел в архиве Департамента Полиции по этому вопросу — хоть лопатой греби, — швырнул Кейси на стол папку, которую первым ухватил Рафаэль, опередив Майки. Не иначе из вредности. — Практически каждый год такая фигня. И глюки у всех пострадавших одинаковые. Что ты на это скажешь, Дон? Лео скосил глаза — Дон молча пожал плечами. — Также рекомендую ознакомиться с рапортами водолазов, которые туда погружались, — Джонс закинул в стакан с водой таблетку от похмелья, та зашипела змеёй. — Серьёзные дядьки, им не до шуток. А второй раз нырять отказываются хоть за какие коврижки — потому что все как один видели кровь. — И чё, все тоже передохли? — озаботился Раф судьбой водолазов. — Нет, из них погибли только некоторые, — перехватила слово Эйприл, которая с Кейсиной папкой ознакомилась заранее. — Только те, кто нырял в начале мая, — тот скривился, отпивая шипучку из стакана. — Вам не кажется это слишком подозрительным совпадением? — Кажется, — честно признался Леонардо. Но в том, что под панцирем уже липкие мурашки бегали, признаваться не стал. — Чуваки-и, это опять инопланетяне! — заговорщически зашептал младший. — Я чую это просто кончиком хвос… — Майки!! — оборвал его Донателло, то ли смутившись, то ли разозлившись. — Допустим. Выдвинем гипотезы, что это теоретически могло бы быть? Всё можно обосновать рационально. Ставлю на какую-нибудь специфическую анаэробную бактерию, ареал обитания которой смещается в обсуждаемую точку в связи с сезонностью глубоководных течений. Кровь — всего лишь колония планктона непривычной пигментации. Также возможно периодическое насыщение воды или воздуха токсинами природного происхождения: вредные выбросы из небольших вулканов или газовых гейзеров на дне как вариант. Теорию радиационного луча отметаем сразу, ведь, во-первых, это носило бы постоянный характер, во-вторых, настолько фонящий объект засёк бы любой дилетант даже бытовым счётчиком Гейгера, в-третьих, симптоматика поражения пострадавших имела бы совершенно иные проявления, в-четвёртых… — Ди, помедленнее, прошу, я ж ничего не понимаю! — взмолился Микеланджело. Раф цокнул языком и провёл ладонью по лицу — тоже многое не догнал. — Всё это херня, — оспорил он доводы Донателло весомым аргументом. — Там завелась грёбаная зловредная тварь типа Лохнесского чудовища. Любую тварь можно убить. А зловредную — даже нужно. — Ну ты-то не выдумывай сказок, — Лео не хватало только от Рафаэля такое выслушивать. — Не бывает никаких Лохнесских или подобных чудовищ. — Бывает, — вдруг стал совсем серьёзным Раф и принялся многозначительно прожигать в Донни дыру глазами. — Ничего не доказано… вскрытия так и не проводилось… это было давно… — тот отчего-то замялся, вжимаясь в панцирь. Так, а эти двое что скрывают? Лео отметил себе позже разобраться. — Короче, парни, мне плевать, что там такое: подводная база террористов, место сходки сатанистов, да хоть портал в преисподнюю. Если до недавнего к этому делу у меня был чисто профессиональный интерес, то вчера я похоронил слишком близкого друга. Я уже арендовал на завтра яхту и отправляюсь всё разведать, — Кейси Джонс выложил на клеёнку мятый листок отрывного календаря, будто козырную карту. Чуть сощурившись, Леонардо разобрал на листке координаты: «43.18N, 47.44W». — Ты с ума сошёл?! — Эйприл бросилась своему жениху на шею. — Никуда я тебя не отпущу! Начало мая ещё не прошло, ты решил стать очередной жертвой? — Хм, любопытно, — Донателло тоже не упустил координаты и с нечерепашьей скоростью нажимал что-то на голограммной проекции своего наруча. — Я тут пробил по спутникам, на океанском дне в данной локации лежит ни много ни мало, а затонувшая подводная лодка времён Второй мировой войны. Немецкая, причём. — Немцы чего, аж сюда дошли?! — звонко хлопнул себя Микеланджело по щекам. — Хера с два, в целом не было их тут, — мотнул Рафаэль головой. — Только какие-то диверсанты в начале войны. — Вообще-то, были. Как раз юго-восточнее Ньюфаундленда и северо-восточнее Новой Шотландии против них даже проводили операцию… — Лео замешкался, вспоминая учебник истории. — Операцию «Шмель»! — выпалила Эйприл, которая увлекалась историей не меньше. — Да, поначалу её назвали так, но потом переименовали в «Слезу», — Лео мягко взял реванш. Эйприл так же мягко улыбнулась. — Если подлодка была атомной, то это ж как раз от неё фонит радиацией! — щёлкнул пальцами Майки. — Исключено, в те годы атомных субмарин не существовало, — Донни отмёл зацепку. — А чё её до сих пор со дна не вытащили? — почесал бандану Раф. — А кому она нужна? — присмотрелся к полупрозрачному экрану Лео. — Таким металлоломом дно где только не усеяно. Если не подняли даже «Титаник», то заурядное военное судно и подавно никого не интересует. — Тем более, его вон привалило рифами при вероятной бомбардировке, — вертел Донни объёмную модель на голограмме. — И там всё равно никто не выжил — при таких критических повреждениях судна сразу гибнет весь экипаж… Погодите, если это немецкая лодка, немецкий язык, то… тут написано, что «ра́йзе» в терминологии военно-морских сил Германии означает сигнал «Подъём!» — Всё сходится, ты глянь! — хмыкнул Джонс. — По ходу, мне ещё понадобится оборудование для подводного плавания. — Не пущу!! — пристукнула Эйприл по клеёнчатой скатерти своим кукольным кулачком. — Она права, — авторитетно прокашлялся Леонардо. — Кейси, для тебя это слишком рискованно. Мы отправимся первыми, потому что мы ведь не люди: что бы там ни было, для нас оно наверняка не опасно. — Технически, напоминаю, человеческий геном в наших организмах представлен на пятьдесят пять процентов, так что мы люди даже более, чем наполовину, — не смог не встрять Донни. — И всё же я смею настаивать, что плывём к Ньюфаундленду сначала лишь мы вчетвером, — повысил Лео голос. — А ты проспись сначала, — беззлобно потрепал Рафаэль друга по коротко стриженой макушке. Мутантский метаболизм давно вывел весь алкоголь, так что брат с утра выглядел как ни в чём не бывало. — Ну парни, ну как так! — заныл Кейси, морщась и кидая в воду новую шипучую таблетку. — Присоединишься чуть позже, — сказал Леонардо уже дружелюбнее. — А пока нам может понадобиться помощь с берега. Прошу! Кейси Джонс нехотя кивнул. — А мы что, куда-то поплывём? — теперь Майки сунул нос в голограмму. — А это далеко? — Около тысячи двухсот миль отсюда, — бликнул линзами очков Донателло. — Очешуе-е-еть! — аж перекрутился вокруг своей оси младший. — А шезлонги на яхте есть? А удочки брать? А надувной матрац в форме ананаса?.. Тысяча двести миль отсюда. А глубина, какая глубина? Вопрос вертелся на языке, но Лео не решался его озвучить. Не то чтобы он боялся, нет. Не было никакой фобии в привычном понимании этого слова. Просто глубина его всегда… ох, ладно, да, пугала! Леонардо почему-то позже всех научился плавать. И если на поверхности воды он уже давно чувствовал себя комфортно, то нырял исключительно редко. И только в присутствии кого-то из братьев, хотя не признавался в этом никому. — Не ссы, бесстрашный, и без тебя найдётся кому нырнуть, — Рафаэль несильно стукнул кулаком в плечо, то ли подколов, то ли успокоив. Его легендарная чуйка иногда создавала впечатление, что он читает мысли. А чуйка Лео заставила обернуться — ощутил панцирем взгляд. Отец смотрел на них издалека, заложив руки за спину. Интересно, давно он там стоял? — Всегда слушай свою интуицию, сын мой, — сказал он Леонардо в додзё, когда они оставили всех на кухне. — И, как обычно, ничего не бойся. Я буду рядом.***
30 сентября 1944 года старший офицер Федерального бюро расследований США Джеймс Дэвис совершенно непрофессиональнейшим образом сбивал костяшки в новом спортивном клубе, построенном в элитном районе города Вашингтон. Местный тренер лишь неодобрительно крякал в рыжие усы, не рискуя даже приближаться, не то что делать замечание, дабы ненароком не лишиться работы, а то и, чего доброго, за решётку не загреметь. Мистер Дэвис не только не надел полагающихся боксёрских перчаток, но даже элементарно защитные бинты не намотал. Мистер Джеймс Дэвис хотел боли. Хотел крови. Он до исступления жаждал что есть мочи лупить кулаками, но не бесполезную грушу в спортзале, а омерзительно изысканное, тонкокостное лицо немецкого шпиона Генриха Шмидта. Лупить которое было нельзя. Ну как нельзя — можно, конечно, но слишком осторожно. А хотелось со всей дури. Хотелось вломить ему так, чтобы красная юшка забрызгала не только допросную, а даже личный кабинет, даже полированный стол ценной породы дерева, лампу в парчовом абажуре и толстые папки документов, и пол, и стены, и потолок, и весь белый свет. Был бы Генрих Шмидт покрепче, как типичный реднек, Джемс непременно бы себе такое позволил. Но та тщедушная вражеская скотина могла испустить дух от слишком пристрастного допроса, поэтому приходилось вымещать злобу на груше. Удар. Удар. Сперва казалось, от шпиона удалось добиться достаточно. Едва морские пехотинцы взяли Шмидта в плен, атаковав перевозившую его субмарину, едва доставили в штаб-квартиру ФБР, тот довольно быстро раскололся. В первые же дни выдал, что германские военно-морские силы планировали напасть на города Восточного побережья Соединённых Штатов, да не просто так, а использовав крылатые ракеты «Фау-1», запускаемые с подводных лодок. Крылатые ракеты на города Восточного побережья! Немыслимо. Удар. Ещё удар. Боль. Делом немедленно занялись агенты внешней разведки. Это было безотлагательно. Это было возмутительно. Аналитикам Десятого флота предоставили фотографии подозрительных элементов на вражеских подводных лодках в Норвегии, но те грёбаные аналитики пришли к выводу, что это не пусковые установки, а всего лишь деревянные помосты-рельсы, используемые для загрузки простых торпед. Позже появились аналогичные данные, в том числе из Швеции, их передали уже в Главное командование союзных сил. Но выжившее из ума Британское Адмиралтейство не рассматривало всерьёз эти отчёты, так как исходя из их оценки, у выдыхающегося Третьего рейха якобы уже недоставало ресурсов на вложения в такую модификацию своего вооружения. Удар-удар-удар! Кровь… Ну ничего, старший офицер Джеймс Дэвис своё дело знает. Он вытрясет из скотины-шпиона больше доказательств вместе с его тупыми мозгами, вонючими потрохами и нацистской душонкой, если понадобится. Он сумеет донести до военных и правительства родной страны, что Германия всерьёз может напасть с востока. Вода пощипывала раны хлоркой, смывая кровь в белоснежный фаянс. Америка будет готова. Америка не падёт никогда.***
Донателло стоял за штурвалом с таким видом, будто с десяток лет работал капитаном. Лео любовался братом исподтишка, пряча улыбку. Существовало ли что-то, чем Донни не умел управлять? Вышедшая из порта в Лонг-Айленде яхта скользила по волнам так плавно, будто летела на воздушной подушке. Идеально. И как можно при такой гениальной умелости — почти во всём! — иметь хоть какую-то неуверенность в себе? Погода, как и обещали все прогнозы, по которым предусмотрительный Донни сотню раз перепроверил, радовала абсолютно безоблачным небом, ласковым в преддверии лета солнцем и лёгким, исключительно приятным ветерком. Леонардо так расслабился, что размечтался, как пристроился бы у кормы с хорошим спиннингом, чуть не забыв, собственно, о цели их внезапной океанской прогулки. Он вглядывался в глубину за бортом, стараясь рассмотреть откормленную, лоснящуюся перламутром рыбу, а не то неведомое нечто, за которым их команду несёт по заданным в навигаторе координатам. И чем ближе к точке прибытия, тем больше Лео ощущал тревогу. Нет, океан всё так же не оправдывал свою североатлантичность, оставаясь кротким и тёплым. Но когда яхта сбросила якорь, дыхание не восстанавливалось никакими упражнениями, а дрожь в руках заметил Рафаэль. — Не боись, говорю, чё ты, ну? — опустил он Лео ладонь на затылок уже без малейшей издёвки, легко считав, насколько тому не по себе. — Нам в воду вообще не за каким хером лезть, Дон вон свою приблуду прихватил. Раф кивнул на дроид-амфибию с сонарным локатором, который Донателло сконструировал уж сколько лет назад. Тот обычно пылился в кладовке инопланетного вида осьминогом, пугая Микеланджело щупальцами манипуляторов, а теперь вот пригодился, ишь! Кстати о Микеланджело — Лео дёрнулся, осознав, что вот уж пять минут как упустил младшего из виду. За пять минут тот способен разобрать всю яхту по заклёпкам, устроить пару революций в подводном царстве и на сдачу почти организовать апокалипсис. Но обошлось, Майки мирно наслаждался отдыхом: наколотил себе вырвиглазного цвета коктейлей, измазался выпрошенным у Эйприл солнцезащитным кремом только лишь потому, что крем вкусно пах кокосом, нацепил кучу разномастных летних аксессуаров, что твой пляжный торговец, и, включив на блютуз колонке одну из тех какофоний, что он называл музыкой, загорал в шезлонге. Как ни странно, больше напрягал Раф. Пока Донни, натянув со лба свой визор, развернув кучу экранов и превратив палубу в филиал лаборатории, изучал вокруг всё, что только было можно, просвечивая приборами, отправляя в разведку зонды и дроны, анализируя состав воды, воздуха и левого усика задней лапки мельчайшего планктона, Рафаэль откровенно маялся, не зная, куда себя применить. Точнее, не себя, а ту энергию, которую он накрутил по дороге. Так и не расставшись с идеей повстречать здесь некое чудище, которое героически победит, он рыскал голодным тигром от борта к борту, опасно перегибаясь через поручни, прислушиваясь и принюхиваясь. Лео опять на миг забылся — Раф такой шикарный зверь! — Там кто-то есть, — напугал Майки до позорного вздрагивания, вынырнув из-под руки. Тон тихий, непривычно-взрослый. — Где?! — молниеносно метнулся к ним Раф, уставился в ту же точку внизу, куда как-то расфокусировано смотрел младший. — Ну-ка покажи мне, я этого кого-то сейчас поджарю нам на обед! — О святая борода Менделеева, ну разумеется, там кто-то есть! — раздражённо присоединился Донателло, видимо, устав от пока бесплодных поисков непонятно чего. — Вы даже представить себе не можете, сколько под нами миллионов видов этих самых «кто-то есть». Начиная, например, с того, что… Учёный бубнёж накладывался речитативом на придурковатую музычку из колонки. Заливистый хохот вернувшегося в своё привычно-беззаботное состояние Майки смешивался с раздосадованным от полнейшего отсутствия движухи и разборок порыкиванием Рафа. Пустой, пустейший горизонт, куда ни глянь. Лео ощущал происходящее вокруг нереалистичной, пластиковой ватой — скорее бы закончить тут и повернуть назад. Есть всё же что-то неладное. — По левому борту!!! — хриплый Рафов крик и нацеленные туда саи. Сердце Леонардо чуть не выпрыгнуло в том же направлении. С катанами наизготовку и братьями со всех сторон он вглядывался в смутно копошащиеся то ли кишки, то ли черви… — Теперь мы водорослей шугаемся, да? — внезапно расхохотался Донни, запрокидывая голову и даже прихрюкнув. — Ниндзя года, просто блеск! Не ожидал от вас. Что дальше, чайки-маньяки? Креветки-людоеды? — А чё они… такие, — попытался Рафаэль жестами обрисовать силуэт, в который сплелось облако длинных тёмных волокон. — Всего лишь отмершие акватические растения, сбитые течением в бесформенную массу, — Донни махнул на него, как на безнадёжный случай, и вернулся к своему походному исследовательскому центру. — А мне кажется, вполне в сформенную, — Микеланджело сощурил один глаз и смотрел на копну водорослей сквозь сложенные рамкой пальцы. — Разве не похоже на жирафокита? — Похоже, — вылетели с выдохом остатки напряжения. — У нас есть сардинки? Или тунец? — прошлёпал он чуть позже мокрыми ногами по досчатой палубе в камбуз мимо Леонардо, который настолько эмоционально вымотался, что позволил себе прилечь на шезлонг. Стоп, мокрыми ногами? Что?.. Где он уже… — Майки-и!! — Лео, прости-прости-прости! — лыбился он, вымокший до последней чешуйки, мчась обратно с огромной упаковкой замороженных сосисок для гриля. — Они такие милахи! Я далеко не плавал, честно! Сами появились, я их не звал. И я глубоко не нырял, правда! Просто один, мне показалось, ранен, я видел на нём кровь. Как я мог не помочь? Но просто показалось — со всеми тремя полный порядок, я уже проверил. Ну разве не милахи, а? Стрёкот младшего брата перебивал тоже стрёкот, но какой-то чужеродный, настырный, жадный… Тьфу ты: за кормой, как в цирке, наперебой выпрыгивали «по пояс» из воды три обычных дельфина. Щедрым фейерверком летящие сосиски исчезали в их пастях с такой скоростью, что прибежавший спасать провизию Раф не успел отвоевать и пол десятка. — И чё мы теперь жрать будем, мелкий? — выдал он тому затрещину. — Ой, ладно тебе, Рафи, мы ж сюда не жрать приплыли, — мелкий посылал обнаглевшим рыбинам воздушные поцелуи. — Да разве им такое можно? — Донни умудрился достать своей длинной рукой до одного из «летучих» дельфинов, мазнул ватной палочкой и тут же сунул образец в пробирку. — В этих полуфабрикатах переизбыток натрия и специй, не говоря уже про консерванты и прочую химию. — Микеланджело! — Лео аж трясло от осознания рисков. Плавал. Один. В сотнях миль от ближайшего берега. Не только не спросив разрешения, а даже не поставив никого в известность. — Ну Ле-ео, не сердись, — тот теперь щекотно обцеловывал нос. Вот что с ним делать, а? — Давайте нажарим дельфинов? — вздохнул Рафаэль. — Фи, какой ты варвар! — манерно закатил глаза Донни. — Сам ты варвар! — Нет, я интеллигент. Черепаший дурдом. Как и следовало ожидать, добром это не кончилось: наплескавшегося Майки укачало и начало знобить. Получив от Донателло пилюлей, а от Леонардо нотаций, тот улёгся, укутанный пледом, в каюте. Весь из себя довольный приключениями, что-то напевал, мурлыкал под нос. Да такое почему-то заунывное, что Лео прям душу выматывало, пока он подтыкал шкодному брату плед. — Что ты поёшь? — не выдержал наконец. — Не знаю, — Майки сладко, протяжно зевнул. — Прицепилось что-то в голове… Лео? — М? — Хочу домой. — Я тоже.***
10 декабря 1944 года благовоспитанная и порядочная Бетани Тейлор, жена военного аналитика Роберта Тейлора, впервые за двенадцать лет их образцового брака повысила на супруга голос до такой степени, что в шкафчиках её не менее образцовой кухни в престижном коттедже, в самом центре Нью-Йорка задребезжал фарфор: — Это полностью исключено! Об этом не может быть и речи! Я не покину дом фактически в канун Рождества! — Дорогая, это абсолютная необходимость, — тот промакивал вспотевший лоб вышитым и накрахмаленным кухонным полотенцем. — Ты ведь помнишь, я недавно рассказывал тебе о двух немецких шпионах, арестованных прямо у нас в городе после их высадки в штате Мэн? — Не помню и помнить не хочу! — притопнула Бетани туфелькой на элегантном наборном каблучке. — О, мои нервы!.. — Они дали показания, Германия действительно оснастила свои подводные лодки крылатыми ракетами «Фау-1» и «Фау-2», — Роберт настойчиво продолжал портить предстоящий праздник. — Дорогая, они уже рядом, нападение может произойти в любой момент. Я себе никогда не прощу, если с тобой и девочками что-то случится! — Ради всего святого, со мной сейчас сердечный приступ случится! — Бетани отобрала измятое полотенце, расправила на нём рюшечки и аккуратно развесила на ручке духового шкафа. — Дом уже почти украшен к Рождеству, продукты для званого ужина заказаны, приглашения разосланы. Нет, ты не можешь со мной так поступить! О, где мои капли?.. — До Рождества ещё две недели, — Роберт схватил её за плечи и встряхнул, чего в жизни не позволял себе ранее. — Немедленно. Собирай. Вещи. Поезжайте к моей матери в Кентуки, я присоединюсь, как только смогу. — При всём уважении! — миссис Тейлор оскорблённо увернулась, но не стала продолжать — супруг и так прекрасно знал о её напряжённых отношениях со свекровью. — Ну хорошо, хорошо. Тогда к твоей матери, в Небраску. Бетани промолчала. С собственной матерью её отношения были ещё напряжённее, но не признавать же это? — Дорогая, послушай… — Папочка, это что?! — прибежала их младшая дочь, шелестя пышными бантами на платьице, обеспокоенно за собой увлекла. По телевизору, занимающему почётное место в их со вкусом обставленной гостиной, мэр Нью-Йорка Фьорелло Ла Гуардия, смешно шевеля пухлыми губами и нервно бегая глазами в круглых очках, произносил какую-то речь. — С прискорбием вынужден сообщить… небывалая угроза нации… в эти тяжёлые дни… сплочённость всех граждан… риск обстрела городов Восточного побережья… — одиночными декабрьскими снежинками долетали до Бетани его слова, прорываясь сквозь списки покупок, напоминания записаться в парикмахерскую и на маникюр, мысли о подарках и идеальной высоте рождественской ели. О, Боже святый, неужели это всё всерьёз?!. Вернувшись на кухню словно во сне, Бетани Тейлор сняла фартук, прилежно расставила всё по местам и погладила на прощание свою любимицу и гордость — новейшую посудомоечную машину марки «Китчен Аид», прежде чем пошла паковать чемоданы.***
— Рафаэль, не смей! — Леонардо занял боевую стойку, преградив брату путь к поручням. Эту гору мышц попробуй удержи, но если надо, Лео удержит. — Слышь, ну хорош квохтать, что со мной может случиться? — тот стратегически верно решил не вступать в прямое противостояние, скалясь и сводя всё на шутку. — Эта приблуда во-он торчит, ты сам не видишь? Лео видел. — Расстояние от аппарата до поверхности всего шесть целых сорок три сотых фута, — ныл Донателло, то дёргая страховочный трос, то пытаясь поднять своего водолазного дроида пультом. Дроид не поднимался. Точнее, он очень хотел, заполошно взбивая манипуляторами протухшие и пропахшие йодом волокна в ещё более плотный ком, но становилось только хуже — аппарат запутался при всплытии в тех самых водорослях. — Ну? — хохотнул Раф. — Не гони, тут меньше моего роста. Если хочешь, можешь меня за пятку держать. — Хотя бы акваланг надень, — сдался Лео. — Ой, чё ты исполняешь, делов-то на пять сек, — Раф снисходительно отодвинул его с дороги. — Ему даже не придётся задействовать дополнительный лёгочный мешок, — поддержал дурную затею Донни. Про этот орган стало известно, когда Донни обзавёлся первым УЗИ, что вывело изучение их аномальной анатомии на новый уровень. До этого братья думали, что просто умеют надолго задерживать дыхание — от десяти минут даже не напрягаясь. Оказалось, мутация наградила их уникальной штукой: помимо нормальных лёгких в груди прятался ещё как бы мешок с клапаном, который наполнялся кислородом и в отличие от тех же лёгких хранил его нерастраченным, как неприкосновенный запас. При задержке дыхания организм брал оттуда свежий воздух понемногу. Рафаэль эту способность ещё и натренировал, не всплывая минут по пятнадцать, если не двадцать, но всё равно отпускать его в шевелящиеся кишки водорослей было тревожно. Тихий для такого мощного тела всплеск. Отсчёт в голове Леонардо. Секунда, две, три… Лучше бы и правда Рафа за ногу держать. Поначалу его было хорошо видно — ловко кромсал саями тёмные цепкие ленты в салат из морской капусты, освобождая железного осьминога. Потом ему пришлось нырнуть ниже, панцирь слился с растениями. Вскоре под брюхом дроида пропал. Когда из виду пропал и сам дроид, Лео уже не находил себе места, стараясь хоть немного отвлечься ради успокоения на налетевшие внезапно облака. — Ничего не понимаю… как такое возможно… — растерянно мямлил Донни, обстукивая наруч — его безотказная обычно электроника вдруг вышла из строя и перестала отслеживать не только местоположение аппарата, но и маячок Рафа на его браслете. Нет, вообще все маячки! Лео стремительно шагал к борту, соображая на ходу, скинуть ли ножны катан или прыгать прямо так? И тут Рафаэль явился — иначе и не скажешь. Вынырнул волосатым китом, прижимая аппарат к пластрону. Весь в гадских водорослях — сам как Лохнесское чудовище. Наруч Донателло заработал. А «осьминог» — уже нет. Раф перемёрз ещё больше Микеланджело — всё-таки северная атлантика это вам не пляж на Статен-Айленде. Он крупно дрожал, несмотря даже на то, что Лео в виде исключения разрешил принять немного горячительного из мини-бара. — Знаешь… как будто… нечем… дышать… — вдруг начал он хватать ртом воздух. — Донателло!!! — Лео услышал собственный крик будто издалека. Срочное сканирование, быстрый осмотр, несколько экстра-анализов. — Да всё с ним в порядке, — долго-предолго выдохнул Донни наконец. — Банальная паническая атака. Атака к тому времени уже прошла, но Раф всё равно получил от их мнительного медика несколько профилактических уколов. — Что, испугался, Рафи? — выдавил из себя Леонардо нервную издёвку. — А ещё меня высмеивал, мол, я нырять боюсь. Трусишка. Рафаэль на такое совсем никак не огрызнулся. Плохо. Очень плохо. — Короче, это… — он мял в ладони угол пледа, не решаясь что-то сказать. — Хотите верьте, хотите нет, но… там правда какое-то мутное красное дерьмо. Я хрен знаю: кровь, не кровь… Лео переглянулся с Донни. — Сейчас разб-берёмся, — заикнулся тот, дёрганым жестом поправив очки. — Дроид же видео записал. Они оставили Рафа отдыхать в каюте. Заглянули в соседнюю — Майки всё так же сладко сопел, отогревшись и раскинувшись на животе во всю ширину люксовой койки в позе морской звезды. Дроид, действительно, записал видео. Донателло вывел его на большой плазменный экран, встроенный в зоне отдыха. Кадры словно из «Титаника»: гипнотизирующе медленное погружение, чистая вода, стайки суетливых рыб. Вот и скалистое, поросшее кораллом дно, перекушенный взрывами сразу в двух местах ржавелый труп субмарины. Придушенный обломками скалы, облепленный ракушками, присыпанный тиной. Вросший в океанское дно. А потом — путь обратно, паутина мерзких водорослей в конце. Но крови никакой, нигде. — Блин, Майки, выключи ты эту срань!! — сердитый голос Рафаэля. Лео с Донни бросились наперегонки. — Скажите мелкому, если не заткнёт свой грёбаный музон, я ему эту блютуз колонку в жопу засуну! — ругался сонный Раф. — И так башка раскалывается. Переглянулись. Какой музон? — Но Майки спит, — развёл Донни руками. — Откуда тогда вот это… м-м-м, м-м-м, — Раф хрипловатым басом попытался изобразить мелодию. У Лео что-то кольнуло — именно ту, что мурлыкал младший!.. Да ну, ерунда — вместе же с его колонки и наслушались с утра. — Ты себя точно нормально чувствуешь? — Донателло обеспокоенно трогал его лоб, щёки, пульс на шее. — Да, — тот нахмурился. — Или нет. Ну всё, свалите, спать хочу! — накрыл голову подушкой. — Домой хочу… — Мы возвращаемся, — отчеканил Леонардо, едва они с Донни вошли на мостик. — Но я ещё не закончил! Мне осталось измерить лишь уровень… и провести анализ… — захлопал тот огромными сквозь линзы глазами. — Приказываю возвращаться! — Дурное предчувствие. — Немедленно. — Как скажешь, — Донни смиренно встал за штурвал. — Что за… — щёлкал он тумблерами. — Давай же, Ньютон тебя подери! — В чём дело? — Очень дурное предчувствие. — Лео… — Донателло тяжело сглотнул. — Яхта не заводится. Совсем. Приборы не отвечают. — Связь есть?! — Ледяные иголки под панцирем. — Связь есть! — Вызывай Кейси. — Всё, принял, держитесь там! — Кейси нашёлся моментально. Без лишних вопросов пообещал забрать. Будет через несколько часов. Облака, облака… Грохот со стороны кают. Нет, это не Раф — тот раскатисто храпел. Майки свалился с койки. — Уф, что ж ты так, а? — Донни ласково стёр капельку крови с подбородка брата — ссадил, обо что-то ударившись. — Ну-ка проснись. Микеланджело не просыпался. — Я к Рафаэлю, — Лео окатило страшной догадкой. Они не просыпались оба. Даже от пощёчин, даже от уколов. — Они без сознания! Без сознания, Лео!! — теперь панической атакой накрыло Донателло. Стащили их в одну каюту. На пол, чтобы снова никто не упал. — Ай… зе… — жалобно забормотал что-то младший, не открывая глаз. — Что? — не расслышал Леонардо. — Майки! — Райзе, райзе…***
16 апреля 1945 года младший лейтенант Лиам Картер, служивший оператором сброса глубинных бомб на эскортном миноносце «Фаркуар», вошёл в состав так называемой Второй противолодочной группы. Не так давно отряду морского спецназа удалось захватить вражескую шифровальную машинку "Энигма" вместе с документами краткого синоптического кода и перехватить их переговоры, после чего вице-адмирал Джонас Ингрэм объявил операцию «Слеза». Ещё в марте девять немецких подлодок передислоцировались от берегов Норвегии с целью нападения на Восточное побережье Америки и затерялись в центре Атлантического океана. В самом его сердце. Лиаму Картеру хотелось вывернуть это сердце наизнанку, лишь бы ни одна из лодок не достигла его родной страны. Да они и не смогут — всего-то девять вшивых субмарин. Что они сделают против такой армады Союзных сил, которая патрулировала почти всю акваторию? Жаль, авианосцы из-за плохой погоды не полностью обеспечивали поддержку с воздуха, но зато по возможности прикрывали канадские самолёты. Про вражеское вооружение ходили разные слухи: кто-то пугал наличием «Фау-1» и «Фау-2», которыми немцы угрожали обстрелять Нью-Йорк, кто-то убеждал, что пусковые установки для таких ракет на старые лодки приладить невозможно. Лиам не знал, кому верить. Лиам верил только командиру своего корабля, капитану МакДауэллу. Раньше толстый, бородатый капитан был говорливым и добродушным. Он относился к экипажу, словно к детям, особенно к такому молодняку, как Лиам. Он называл его не иначе как «сынок» и трепал по белобрысому загривку. Не боялся нарушить субординацию, не гнушался потравить анекдоты на палубе, сигаретами угощал. МакДауэлла словно подменили после 24 апреля, когда немецкая подлодка «U-546» атаковала миноносец «Фредерик К. Дэвис» акустической торпедой, поразив машинное отделение. Миноносец не продержался на плаву и пяти минут, сто двадцать шесть человек из ста девяноста двух погибли. Сто двадцать шесть!.. Невозможно поверить. Капитан МакДауэлл лишился сразу троих близких товарищей. Капитан МакДауэлл больше не делился сигаретами, выкуривал их по четыре пачки в день, одну за другой, дымя как пароход. Он стал буквально одержим — месть, месть! Он готов был ловить чёртовы немецкие субмарины голыми руками. У Лиама Картера не было знакомых на затопленном миноносце, но он знал, что такое терять близких людей. Он потерял недавно всю семью. Правда, не из-за войны — те разбились в нелепой аварии. Осталась лишь тётушка Маргарет. Она ни за что не уедет из своей скрипящей деревянными полами квартирки в Бруклине — почти на самом берегу. Она не оставит свой балкон с пахучими петуньями и вьющимися розами в тяжёлых глиняных кадках. Да и куда ей ехать? Лиам не может потерять ещё и тётушку Маргарет. Лиам не допустит выстрела в сторону Нью-Йорка даже вишнёвой косточкой, не то что какой-то там крылатой ракетой. 6 мая 1945 года им наконец повезло: почти на рассвете сонарные локаторы «Фаркуара» обнаружили вражескую «U-881», которая пыталась незаметно пройти, считай, по дну сквозь патрульную линию. Ну уж нет! Капитан МакДауэлл немедля приказал сбросить на них глубинные бомбы. — Сэр! Да, сэр! — Лиам снял установку с предохранителя. — Сорок три градуса и восемнадцать минут северной широты, сорок семь градусов и сорок четыре минуты западной долготы, — звенел в наушниках голос наводчика. — Огонь! — прорычал сквозь зубы МакДауэлл. Всплеск. Обратный отсчёт. Глухой взрыв. — Подбили, подбили!! — орали из радиорубки. «Мэй-дэй! Мэй-дэй! Мэй-дэй!» — жалобно каркало на общих частотах радиоэфира с иноземным акцентом. Немцы молили о помощи. Лиам весь вспотел. — Сбросить ещё три бомбы по тем же координатам, — приказал капитан. — Огонь! — Но сэр, они послали сигнал бедствия! Они сдаются! Сэр?.. Лицо капитана МакДауэлла стало краснее вражеского флага: — Огонь, сынок! Ого-о-онь!!! — Сэр! Есть, сэр! Младший лейтенант Лиам Картер нажал на спуск. Глухой взрыв. Глухой взрыв. Глухой взрыв.***
— Лео, ты слышишь взрывы? — взгляд Донателло одичалый, лихорадочный. — Как будто там, на глубине что-то… — Отойди. От. Поручня. — Леонардо всерьёз подумывал его связать, пока Кейси Джонс наконец не прибудет на помощь. — Я в порядке, ты что! — брат оскорблённо вскинул ладони. Отошёл. Но прислушиваться не перестал, ещё и начал пальцы загибать: — Первый… второй… третий… В порядке он, как же. Когда уже Донни перерастёт свою дурную фобию чужих обмороков? Ну невозможно, честное слово! Сейчас вот наглотался каких-то успокоительных и устраивал цирк. Но Лео было не смешно. Лео было страшно. Ни Раф, ни Майки так и не пришли в себя. Яхта не заводилась. Надо бы Донателло какое-то занятие найти. Джонса ждать ещё долго — Леонардо взглянул на часы. Работали только его механические, вся электроника вышла из строя, связь в том числе. Аномальная зона какая-то… Донни слишком быстро собрал свою походную лабораторию, вот теперь и накручивал себя почём зря. Бродил потерянно вдоль бортов, потом вдруг начал напевать. — О нет, послушай, прекрати! — Лео больше не мог выносить сегодня эту навязчивую мелодию. Откуда бы она ни была. Донни прекратил. Облака потяжелели, напились из океана. Низко нависали сизыми брюхами, как стая воздушных китов. А все прогнозы обещали дивную погоду! Синоптикам никогда нельзя верить. Лео думал об облаках, китах и чём угодно, лишь бы не думать сейчас о братьях — сначала доставить их домой. Те тихо и спокойно спали в каюте на стащенных с коек матрацах. Но не просыпались. Никак. — Хм, интересно, что если всё-таки предположить обратно пропорциональную взаимосвязь между рельефом дна и направлением сезонных течений… Тогда циклически кочующие биомассы могли бы… Только при условии, что среднетемпературный режим… — Донателло начал разговаривать сам с собой. Лео слегка расслабил плечи — вот это для их умника как раз было самым нормальным поведением: ходить взад-вперёд и бубнеть себе что-то малоразборчивое. Нет, это уже не облака, это тучи. Давили прямо на мозги. — Недооценивание диаметральных мнений бывает пагубно… — убаюкивало бормотание. — Феноменально, но он ведь был прав… Я не должен предвзято судить его по возрасту… Постороннее присутствие, как теперь можно убедиться, неоспоримо… Майки был прав… Там кто-то есть!.. Клонило в сон. Наверно, дождь пойдёт. Майки был прав… Что, он о чём? Леонардо еле открыл слипающиеся глаза. Донни всё так же гулял влево-вправо долговязым маятником: — Как врач, я просто не могу бездействовать!.. Ему нужна помощь, он ранен!.. Лео, прости! — Донни-и-и!!! Леонардо кинулся наперерез так быстро, как только смог. Но не успел. Донателло с короткого разбега сиганул за борт. Холодная вода ударила в лицо, заложило уши. Водоросли, одни водоросли кругом. Или… постойте, это… кровь?! Лео нырнул подальше. Ох, вот же брат, идёт на глубину! Лишь бы догнать. Грести, грести! Когда он тяжело взобрался на яхту, тащя Донателло перекинутым через панцирь, тот уже был без чувств. Не захлебнулся, нет, дышал! Лео подхватил его, истекающего прозрачными солёными струями, на руки. Сердце щемило — какой же лёгкий и худой! Еле протиснувшись в узковатые двери каюты, принёс к остальным. Боже, Донни, хоть ты-то очнись! — Хочу домой… — тонко, осипло бредил Донни. — Пожалуйста, прошу вас, заберите меня домой… Где ж этот Кейси чёртов Джонс?!***
6 мая 1945 года рядовому немецкому матросу Вильгельму Майеру не повезло: почти на рассвете его субмарину «U-881» обнаружили сонарные локаторы вражеского миноносца «Фаркуар» и сразу атаковали глубинными бомбами. Первый же взрыв повредил хвостовую часть и гребные винты , сделал дальнейшие манёвры невозможными, а второй — тряхнул уже передний, торпедный отсек, завалив Вильгельма мешками с аварийными дыхательными аппаратами и вызвав небольшое возгорание проводки. Опасаясь распространения пожара по судну, переборочную дверь в первый отсек заблокировали снаружи, не заметив вырубившегося матроса под завалом. — Агой! — кричал он, очнувшись спустя какие-то секунды, быстро затоптал огонь тряпьём и колотил в дверь кулаками. — Агой!! Но в суматохе никто не услышал. «Подъём! Подъём!» — раздавалась из Центрального Поста команда по внутренней связи. Надо всплывать. «Мэй-дэй! Мэй-дэй! Мэй-дэй!» — надрывались радисты по внешним каналам. Надо спасаться. Отвоевался, всё. — Да выпустите ж, вашу мать!! Не слышат. Вот не повезло! По полу покатилось всё, что не прикручено — лодка дала сильный крен. Новые взрывы. Звон в ушах. Свет перешёл в аварийный режим. Лодка накренилась ещё больше, прячась на глубине, пока не клюнула носом грунт критически неровной покладкой. И как теперь всплывать? Сколько здесь будет, метров до ста, небось, если только что шли на почти максимальных тут семидесяти пяти? — Аго-о-ой! — Вильгельм ломился, что было сил. За дверью вдруг такая тишина… Где все? Так, спокойно. Только не паниковать. Подводники не паникуют, китобои-гарпунщики не паникуют. Торпедный отсек — это ж один из отсеков живучести, здесь есть всё, чтобы либо дождаться помощи, либо выбраться самостоятельно. Конечно, глубина сверхмерная, компрессии не избежать, но можно постараться минимизировать. Вильгельм Майер взял себя в руки, отключил гудящую от контузии голову и стал действовать на автомате. Почему молчит связь? Пожалуй, лучше самостоятельно. Кислорода в отсеке пока предостаточно. Надеть тёплое водолазное бельё, сверху — резиновый гидрокомбинезон. Теперь дыхательный аппарат. Прихватить катушку с буйрепом — с такой глубины выходить только по тросу с узлами, на которых делать необходимые паузы. Выбрать по таблице режим выхода из расчёта предположительных - глубиномер переклинило - ста метров, чтобы обеспечить хоть какую-то декомпрессию. Открыть внутреннюю крышку торпедного аппарата, чтобы пролезть по этой трубе. А, чтоб тебя! Внешняя как раз упёрлась в дно, это теперь не вариант. Ну ничего. Без паники, без паники! Ещё ж вертикальный спасательный люк. Вильгельм не без труда туда взобрался — после взрывов трещали мозги, — но люк то ли перекосило, то ли чем-то завалило… Тело обдало противным жаром, стало будто трудно дышать. Нет. Нет-нет-нет! Ему нельзя умирать, его жена дома ждёт! И дети. Двое. Остаётся только ждать помощи. Успокоиться и ждать помощи. Он ведь слышал своими ушами, как посылали сигнал бедствия — значит, спасатели уже в пути. — Зде-есь всё-ё е-есть, — убеждал сам себя Вильгельм, опустившись на пол. Аптечка. Аварийный запас еды и пищи. Аккумуляторная батарея — изолированный отсек чудом не обесточило при крушении. Целых шестьдесят комплектов дополнительных дыхательных аппаратов — по часу действия каждый — из расчёта на их экипаж в пятьдесят три человека. Господи, где же весь экипаж? Янки вот-вот появятся и возьмут его в плен. Янки всех берут в плен. Кажется, 24 апреля или около того борт «U-546» ихний эсминец так размотал, что почти никого не осталось. Конечно, немецкую субмарину после этого через десять часов потопили — больше полдюжины кораблей за ней гонялись из принципа. Так вот, с потопленной субмарины янки тридцать три выживших забрали, включая капитана. Несмотря на то, что в отместку за свой эсминец могли бы добить. Значит, его, Вильгельма, тем паче заберут. Вильгельм не топил никого. Через семь часов Майер всё ещё дышал воздухом, остававшимся в отсеке, чтобы не тратить пока запас. Ел шоколад из аварийного пайка. Подобрал на полу потерянный кем-то химический карандаш и от скуки стал что-то писать прямо на резиновом рукаве комбинезона. То и дело слюнявя стержень, чтобы буквы становились жирно-синими, как океанская пучина, он старательно выводил слова. Повезло, что я в торпедном отсеке живучести, иначе бы задохнулся. Повезло, что не затопило аккумулятор, иначе от выделения хлора задохнулся бы ещё быстрее. Повезло, что лодку при взрыве не сплющило. Что отсек не обесточило. Что возгорание потушено. Повезло, повезло, повезло! Эмилия, родная, я вернусь. Где же чёртовы янки?..***
А вот и дождь. Леонардо даже не спрятался под навесом — так и сидел посреди палубы, ловя панцирем лёгкую капельную дробь. Он не хотел идти внутрь, он не мог видеть, как мечутся в беспамятстве все трое братьев, слышать иностранную — немецкую? — речь из их уст. Ведь он пока ничего не в состоянии сделать, только ждать, а ждать невыносимо. Леонардо тоже хотелось плакать, но он не мог. Дождь плакал вместо него. Нет, это плакали волны. Плакали тихо, но жалко, хлестаемые ветром, расстрелянные дождём. Они пели мелодию — такую грустную, что крошила зубы и выламывала кости. Такую, что невозможно терпеть, невозможно не подпевать. И Лео — тихо-тихо — подпевал. Мычал, мурлыкал, выл, вторя надрывной губной гармошке. По лицу всё-таки не капли, а слёзы. Немецкая речь. Братья правы — здесь кто-то есть. Прямо здесь, внутри головы, в собственном сознании. Он пролез под панцирь, просочился под кожу, угнездился в мыслях. Принёс чужие воспоминания, которые не отличишь теперь от своих. Леонардо видел живописные картины северного фьорда — спокойный залив меж величественно-серых, поросших сочной зеленью гор. Чувствовал молочно-тёплые женские объятия, растворяющие в своей нежности. Перекатывал во рту вкус странной выпечки с почему-то прокисшей капустой. И слышал слова, так много слов! Только ничего не разобрать. О, если бы хоть что-то разобрать… Кто ж ты такой, а? Чего тебе надо? Единственное, чего хотелось предельно ясно — так это домой. Домой, домой! Хоть прыгай в неспокойные волны и добирайся вплавь. Только… не в ту сторону? Лео давно сбился с курса. Как глупо. Похоже, это конец. Кейси Джонс не успеет, никто не поможет, никто не спасёт. Навязчивая, удушливая уверенность, что никто не спасёт. Лео плакал уже от обиды — не за себя, за братьев. Так обидно сгинуть почти всей семьёй. Ну где же ты, отец? Просил же слушать интуицию. Обещал же быть рядом. Леонардо тянулся к нему сознанием. Но уже будто чужим. Мастер Сплинтер! Учитель! Отец!..***
8 мая 1945 года единственный чудом выживший на разорванной глубинными бомбами субмарине «U-881» из пятидесяти трёх членов экипажа Вильгельм Майер совсем отчаялся. Большинство приборов, включая любую связь, в уцелевшем торпедном отсеке вышли из строя ещё при взрыве, время отслеживалось только благодаря простым наручным механическим часам. С момента потопления муторно протянулось больше двух суток, а помощь так и не пришла. Почему янки медлят? Ну ладно час, ну три, ну пять. Двое, чёрт возьми, суток! Сколько ещё ждать? Вильгельм готов бы ждать сколько угодно. Да только неумолимо иссякал кислород. Едва закружились переборки вокруг и потихоньку стали синеть ногти на руках, он смекнул, что израсходовал воздух в отсеке, стал подключать дыхательные аппараты по одному. Каждый из шестидесяти даровал час жизни только при том условии, если сидишь и совсем не шевелишься. При работе, например, кислорода в таком аппарате не хватало и на двадцать минут. Вильгельм не шевелился. Ну почти. Совсем не спал — ведь если не сменишь отработанный баллон, погибнешь тут же. А спать хотелось просто жутко! Слушал стрелки часов, отстукивал морзянкой «SOS» в безлюдный океан. Тошнило и ломило всё. Почему его никто не спасает? Неужели не спасут? Он гнал мрачные мысли и дрёму, тряся головой. Должен вернуться, обязательно должен! Он ведь жене обещал. Эмилия, любимая Эмилия! Отто, сынок. И малышка Гертруда. Даже фото их нет. Чтобы не провалиться в сон, Вильгельм Майер продолжал писать. Слюнявил и слюнявил мерзкий на привкус карандаш, царапал резину гидрокомбинезона. Писал по памяти стихи о море Гейне и по таблице схему всплытия со дна. Первый лепет детей и последние слова отобранных войной друзей. Куда лишь мог дотянуться, не делая лишних движений. Всё что угодно, всё, что приходило на ум. Аварийный свет часто мигал. Здесь так тихо — эта тишина убивает. Здесь так страшно — я не вижу горизонта. Я не хочу терять надежду, нет! Хочу домой, я обещал. Пожалуйста, пожалуйста, прошу, заберите меня домой! — Аго-о-ой!!! — вдруг заорал он непонятно кому, лупанув до крови на кулаке по торпедному люку. — Подъём! Подъём! — командовал обломкам субмарины, будто те могли всплыть. К ночи осталось меньше половины мешков с кислородом. Вместо экономить его, Вильгельм совершенно безрассудно начал играть с перерывами на вдохи на вытащенной из кармана губной гармошке. Чтобы не сойти с ума.***
Лёгкий шторм. Яхту качало, кружилась голова. Братья угасали. Лео перебрался в каюту, обнять их в последний раз. Галлюцинации такие яркие, подробные! Только теперь пугающие — про войну. Леонардо слышал мерное жужжание подлодочного устройства для перегонки забортной воды в пресную. Ощущал, как вездесущий запах дизеля пропитал всё внутри субмарины. Кривился от горечи шоколада и кислоты лимонов из пайка. А позже — оглушительные взрывы, сотрясающие всё нутро. Теперь он понял о проклятье всё. Узнал чью-то историю от рождения до смерти. Лео каждой чешуйкой чуял останки немецкого моряка, затерянные там, на дне. Моряк просто хотел домой. До сих пор. Его надо поднять, отправить и похоронить. Но уже поздно, уже ничего нельзя сделать. Потому что нет сил даже просто открыть глаза. Райзе, райзе.***
9 мая 1945 года умирающий Вильгельм Майер в слезах проклинал всё на свете. Он был рассержен, что его выдернули из мирной рыбацкой жизни и погнали на эту дурацкую войну. Озлоблен, что вражеский миноносец разбомбил их субмарину, когда уже дали сигнал бедствия, когда сдались. Обижен, что никому не нужен, что помощь за ним так и не пришла. Чёртовы янки. Проводка коротнула и немного задымилась, свет погас. Даже крики закончились в сорванной глотке — теперь своё «агой» можно было только хрипеть. Вильгельм возил огрызком химического карандаша вслепую, перекрывая старые надписи уже не в один слой. Чёртовы янки! Почему, почему нас добили? Почему вы меня не спасли? Будь проклят сраный фюрер! Будь проклята эта война! Пусть кончится, пусть захлебнётся наконец прямо сейчас! Не было у нас никаких крылатых ракет, не было, слышите?! Это был пустой блеф! Будьте вы все прокляты! Чтоб ваш океан истёк кровью! Я. Просто! Хочу!! Домой!!! Живым или мёртвым... Последний разреженный до бесполезности кислород из лёгких Вильгельм Майер выдохнул слабыми нотами любимой мелодии в свою губную гармошку.***
Будь ты неладен. Чёртов немецкий придурок! Как прикажешь тебя оттуда вытаскивать, если буквально душишь, выматывая остатки сил? Леонардо прощался с братьями и с жизнью. Родная черепашья куча на полу. Усилившийся шторм. Ветер свистел в переборках, взвывал гармошкой и орал слова. Те уже становились понятными, будто знакомыми… Рин… Руа… Стоп… Голос отца? Рин… Руа… Тох… Голос Сплинтера, голос отца! Рин… Руа… Тох… Ша… Это же что-то из его свитков по ниндзюцу… Из древней техники «целебные руки»… Кажется, мантра очищения сознания… Лео хотелось спать. Лео хотелось петь. Но вместо заунывной мелодии и навязчивых немецких фраз он потихоньку начал повторять, еле разлепив пересохшие губы. Рин. Руа. Тох. Ша. Кай. Легче. Становилось легче! Леонардо повторял всё увереннее. Но одних слов недостаточно — необходимо складывать пальцы в особые комбинации. Да только как, если ними не пошевелить? Рин. Руа. Тох. Ша. Кай. Джин. Вот, смог пошевелить. Смог кое-как сложить. Разум боролся, разум очищался. Леонардо так ясно ощутил присутствие отца, будто до него можно было дотянуться, вцепиться объятьем в родную шерсть, поцеловать морщинистые ладони. Рин. Руа. Тох. Ша. Кай. Джин. Рецу. Яхту мотыляло, что лимонную дольку в стакане газировки. Лео знал, что нужно делать. Только бы хватило сил! Ну и духу — потому что придётся ох как переломить себя. — Рин. Руа. Тох. Ша. Кай. Джин. Рецу. Зай, — уже отчётливо чеканил вслух. Пальцы порхали секретным оружием, вспоминая правильные движения. Лео складывал их быстро-быстро. И когда ощутил достаточный прилив целительной энергии, колющей ладони аж до боли, резко обхватил руками голову: — Рин! Руа! Тох! Ша! Кай! Джин! Рецу! Зай! Зен! Тишина. Пустота. Гармония. Полностью очнувшись, Лео кинулся к братьям, потормошил, проверил пульс. Их тоже можно вырвать из проклятья «целебными руками», но на это нужно время. Больше, чем в первый раз — ведь Лео только что потратил слишком много энергии. Она не безгранична. И призрак всё ещё здесь. — Кислородную маску надо сперва надеть на себя, — бубнел он правила спасения, чтобы оправдать перед самим собой немыслимое: пока нет возможности помочь братьям. Пока нужно решить проблему глубже. Очень глубоко. Нашёл на мостике вместительный рюкзак Донателло, небрежно вытряхнул из него всё содержимое прямо на пол. Надел на панцирь, защёлкнул, чуть ослабив лямки под себя. Сверху — водолазный акваланг. А катаны не стоит, катаны там будут только мешать. Леонардо стоял под грозовыми тучами на мокрой, танцующей палубе, дико вцепившись в поручень обеими руками, и смотрел в глубину. Иссиня-чёрную, на самом дне которой живет невольно почерневшая душа. Господи, ну только не глубина!.. Самый давний, до противно-щекотной первобытности страх. Но другого варианта не было совсем. Кейси долго не найдёт их в такой шторм. Если не угомонить призрака, рано или поздно он высосет жизни из братьев, а затем и из Лео — мантры помогут лишь на какое-то время. А угомонить его можно только одним способом — исполнив посмертную волю. Лео не знал, получится ли у него хоть что-то сделать. И — положа руку на пластрон — попадись он в эту беду один, давно смирился бы с судьбой, отправился бы в черепаший Рай. Ну или Ад. Но ради братьев он пойдёт на всё. Он не отпустит их ни в Рай, ни в Ад. Не в этот раз. Кипящие волны приняли каменное от страха тело. Без специального водолазного костюма ни один человек не смог бы спуститься в эту пучину. Но Лео человек только наполовину. Ладно, немножко больше половины, если верить Донни. Лео крепкий и сильный мутант. Он всё выдержит. Как же хотелось закрыть глаза!.. Воздуха в баллонах было под завязку, но Леонардо начал задыхаться. Наверно, потому что давила толща воды — ещё ни разу не приходилось бывать так далеко от поверхности. Но тот же Донни объяснял, что при мутации они унаследовали как бы усреднённые гены ото всех существующих черепах, от водоплавающих в том числе. Как же хотелось бросить всё, обратно всплыть!.. Мутантам-черепахам не страшна компрессия. Мутантам-черепахам не страшен перепад температур. Мутанты-черепахи чётко видят под водой. Успокаивая себя, Лео вспоминал лекции умника-брата так же жадно, как недавно воскрешал в памяти сенсейское учение «целебных рук». Пока как раз чётко не увидел дно, а на нём — ту самую субмарину. Налобный фонарь высветил её обгрызанные ржавчиной, но залатанные кораллами бока. Лео понятия не имел, как устроены субмарины, где мог прятаться выживший, где тот самый отсек. Но по какому-то наитию нырнул сразу к передней части, устало уткнувшейся в грунт и заваленной обломками рифов. Океан утешающе обнимал её скалистыми руками. Верхний люк не расчистить — обломки слишком тяжелы. Нижним подлодка лежала на дне. Да Лео бы в них и не протиснулся. Осталось только взламывать оголённую взрывом переборку, в которой никак не открывалась задраенная сколько лет назад уж дверь. Металл рассыпался хрусткими хлопьями, фонарь высветил на удивление сохранившийся в порядке отсек — в нём вода аж кристальная, никаких водорослей или рыб. Лео до жути не хотелось внутрь, но он полез, подавив неуёмную дрожь. Соль изувечила предметы, коррозия обглодала все детали корабля. Странно, как до сих пор сохранилось ветхое тряпьё и… что это оранжевое, резина? Или… Лео вскрикнул, едва не выронив трубку акваланга изо рта. Не то чтобы он боялся скелетов, но… В рыжем, в синюю витиеватую крапинку, местами изодранном комбинезоне лежал тот самый матрос. Лео был уверен, что тот самый, хотя и не объяснил бы, как. Лежал, жалко свернувшись клубочком, перекрестив ноги и обняв себя руками. Поддавшись наваждению, Лео зачем-то потянулся сочувственно погладить его по черепу. И чуть не вскрикнул во второй раз, когда череп отвалился. Надо спешить. Вытащив из-под акваланга пустой рюкзак, Леонардо бережно поймал ним, как сачком, истаявший оранжевый клубок. Угловатыми бусинами посыпались фаланги пальцев — еле собрал. Череп загрузил в последнюю очередь. Ничего не забыл? Нет, Лео если за что-то берётся, то делает на совесть: на довольно чистом полу не валялось ни единой косточки. Только блестело что-то… мать моя черепаха!.. В самом сердце Атлантического океана на глубине по меньшей мере трёхсот футов в ржавеющей со времён Второй мировой войны раскуроченной субмарине сверкала новая, просто новёхонькая губная гармошка. Трясущимися руками Лео запихнул в рюкзак и её. Как же тянуло выбраться из этого кошмара ракетой! В висках пульсировало опостылевшее «райзе». Перевесив рюкзак на грудь и придерживая невезучего матроса как дитя, Леонардо еле себя сдерживал. Быстро всплывать нельзя, такого не выдержит даже мутантский организм. Он не знал, когда и насколько долгие делать паузы, просто старался подниматься не спеша. Китовое брюхо яхты в тёмных тучах водорослей. Он справился, он смог! Ещё десяток футов — и ухватится ладонью за хромированную нижнюю ступень лестницы, ведущей на борт. Но за ногу как будто кто-то дёрнул. После за другую. За панцирь, за руку, за акваланг! Грёбаные водоросли оказались цепкими до безобразия. Хуже, чем сети, хуже, чем ловушки — их колкие ворсинки впивались во всё подряд. Лео отчаянно забултыхался, стараясь не потерять рюкзак, но лишь запутывался ещё больше. Точно как глупый дроид. Не взял катаны. Вот же блин! Это обидно, это так несправедливо! Только не сейчас, когда до яхты, где валяются беспомощные братья, подать рукой. Лео резко трепыхнулся и потерял-таки кислородную трубку изо рта — как ни вертелся, не сумел найти. О нет, о нет, о нет!! Фобия накрыла душным оранжево-резиновым мешком. Сейчас случится то, чего он так боялся — утонет и пойдёт на глубину! Его опустевший панцирь навсегда останется рядом с треклятым немецким черепом! Их призраки будут играть на блестящей гармошке по очереди!.. Удар. Удар. Ещё удар. Скользкие грубые толчки. Настырный стрёкот. Леонардо окружили трое дельфинов. Завертелись серебристыми вихрями, закусили волокна зубастыми пастями, разметали подводные джунгли хвостами. Они толкали Лео так остервенело, что он едва не торпедой вылетел из воды. Всё как будто в тумане, всё как будто не с ним… Обессиленный, осторожно прислонил мокрый рюкзак к панели на мостике: — Я обещаю, похороним, только отпусти! Призрак и правда словно отпускал. Братья в каюте перестали метаться, дышали все спокойно, ровно. И даже шторм почти утих. Леонардо самую капельку прикрыл глаза. Сейчас, лишь пару секунд — и он поможет братьям. Он вылечит их «целебными руками», насколько хватит энергии. Раф. Майки. Донни. Рин. Кай. Джин…***
— Эй, отряд полупанцирных, отставить впадать в спячку! — это не Джонс, это… Родригес? Лео ошпарено вскинулся, судорожно задышал и уставился на желтоватую из-за вечного кофе улыбочку под чёрными усами. Родригес! Раф?! Майки?! Донни?! Леонардо завертелся, пока не нашёл взглядом их всех. Рафаэль экспрессивно жестикулировал, рассказывая что-то Кейси не самыми цензурными словами, пока у того тлела сигарета в трясущихся пальцах. Микеланджело трещал никак не тише тех троих дельфинов, гладя по затылку Донателло, которого немного рвало в какое-то ведёрко для льда. На абсолютно ровной глади океана под ясным, безоблачным небом покачивалось сразу две яхты помимо той, на которой они сюда приплыли — Кейси Джонс целую спасательную операцию снарядил. Родригес и Джакоби — патрульные полицейские, близкие приятели Кейси, с которыми он вместе учился в Академии, и одни из немногих, кто знали всю мутантскую семью лично. Джакоби, кстати, вытащил из рюкзака со скелетом какой-то золотистый овал и бликовал ним на солнце: — Глядите, тут опознавательный жетон! — и не побрезговал попробовать на зуб. Лео поморщился. — Плюнь каку, голодный ты наш, я тебе в первой же портовой забегаловке бурито куплю! — хохотал Родригес. — По ходу, он латунный, — не обратил Джакоби никакого внимания — у него на шуточки напарника уже давно был иммунитет. — Тут написано «Кригсмарине». Это фамилия? — Н-нет, это название немецкого военного флота времён Второй мировой, — простонал измученный морской болезнью Донни. — Вильям… Нет, Виль-гельм Майер, — читал дальше Джакоби, почёсывая лысину. — А вот это уже имя-фамилия, — отобрал у него жетон Раф. Хоть в рот не сунул, и на том спасибо. — Парни, парни! — заскакал по палубе Майки. — Раз яхта снова работает, а погодка наладилась, может потусим тут ещё часика два-три? — Не-е-ет!! — завопили трое братьев, но Леонардо громче всех.***
Не сказать, чтобы с маяка Монток-Пойнт на самом краешке, самой восточной точке нью-йоркского Лонг-Айленда открывался красивый вид на закат — солнце садилось с обратной стороны прямиком в гнездо разморенных за тёплый майский день многоэтажек. Но облака над Атлантическим океаном в это время бывали раскрашены в причудливейшие цвета не хуже городских граффити. Музей, в который превратили здание маяка, недавно закрылся на ночь, а старенький сторож немного отвлёкся — ну не каждый день тебе по ошибке привозят уже оплаченную кем-то пиццу кинг-сайз, да ещё и с четырьмя начинками на выбор. Вот и не заметил, что смотровую площадку тихонько оккупировали четыре странных посетителя. Черепахи задумчиво смотрели на океан. В самое его сердце. Тоже с аппетитом уминали пиццу, роняя крошки меж отверстий чугунной решётки под ногами, потягивали газировку, опершись на перила. И обсуждали недавнее необычное приключение. Впрочем, разве обычные у них бывают? По их возвращению отец, вдоволь наобнимавший каждого по отдельности и всех вместе, первым же делом провёл необходимые ритуалы, прочтя над скелетом молитвы и мантры. Оказалось, неупокоенная душа Вильгельма Майера превратилась в так называемый мстительный дух Онрё. Подобные призраки из-за глубокого чувства проявленной к ним перед смертью несправедливости или жестокости способны не только вызывать стихийные бедствия, в том числе штормы, но и многие годы ранить, убивать, сводить с ума врагов или случайных жертв, высасывая силы из умирающих тел и тем самым подпитываясь. Но Онрё немецкого матроса был ещё сложнее: душу Вильгельма не отпускала не столько жажда мести, сколько ярчайшее посмертное желание оказаться дома любым способом, ставшее для остальных проклятьем. Дух буквально молил каждого, кто оказывался рядом, набирая особую силу около даты своей гибели, посылая какие только мог сигналы, но их никто не понимал. А если и понимал, было уже поздно: человек к тому времени слишком ослабевал, а Онрё добивал его из досады. Неизвестно, сколько ещё он замучил бы несчастных, если бы Леонардо не обладал такой ментальной силой, а мастер Сплинтер не помог бы ему, выйдя глубокой медитацией в общий астрал. Но больше можно ничего не опасаться: останки Вильгельма Майера были переданы в посольство Германии, а оттуда уже экстренно переправлены в его родной Фленсбург для погребения. Даже родственники нашлись: удивительно, но фрау Эмилия Майер дождалась-таки своего супруга хотя бы в таком виде! Не желая выходить больше замуж, она пережила обоих своих детей, зато проводила старость в домике на берегу фьорда, имея пятеро внуков и целых двенадцать правнуков. А какой шикарный Эйприл сделала об этом репортаж! Использовав съёмки дроида-амфибии Донни, рассказ Лео об обломках судна и видения всех ребят, которые щедро транслировал каждому призрак, подобрала нужные слова, подчеркнула всё так, что это стало сенсацией, не оставившей никого равнодушными. Они с Кейси подняли исторические архивы, чтобы разобраться в той давней ситуации как можно подробнее и осветить её достоверно. Горькая ирония заключалась в том, что когда уже после победы Сюзных сил провели расследования, выяснилось, что никаких крылатых ракет на немецких субмаринах не было, обстреливать города Восточного побережья им было нечем. "Фау-1" и "Фау-2" оказались пустыми угрозами, а вся миссия девяти германских бортов — отвлекающим манёвром. Кто-то считал, что глупым, кто-то — что вполне эффективым, учитывая потопленый американский миноносец, но об этом уж пусть спорят военные эксперты. Неоднозначную, но трогательную историю о вражеском матросе с "U-881", последней подлодки, которая была уничтожена в Битве за Атлантику, крутили по всем каналам и печатали во всех газетах. Как бы там ни было, продержавшись после гибели всего экипажа ещё целых трое суток, он остался последней жертвой войны в этом регионе. Что же касается мистической части этого удивительного дела, большинство зрителей-читателей в неё, конечно, не поверили, но так даже лучше. Разумеется, о черепашьей помощи по их же решению снова пришлось умолчать, поэтому на сей раз геройство «повесили» на Джонса, Джакоби и Родригеса. Те стали знаменитостями не только в своём участке, а и во всём Департаменте Полиции Нью-Йорка, если не во всей стране. Даже премию получили! Впрочем, Кейси часть своей в Логове и прогулял — притащил парням и сенсею столько праздничных вкусностей, что и за неделю не съесть, а персонально Рафу — ящик пива. На остальные деньги они с Эйприл поехали в небольшое путешествие на пляжи Майами, пока ещё не началась изнуряющая летняя жара. — Лео, бро, ты же на меня не обижаешься? — заискивающе протянул Микеланджело, «гуляя» пальцами по перилам. — Ты извини меня, пожалуйста, я больше никогда-преникогда не буду без спросу плавать в опасных местах и кормить сосисками дельфинов, даже если они очень-очень будут просить. — Да если б не твои дельфины, — грустно хмыкнул Лео. — Вот ты их покормил, а они меня фактически вытащили с того света. — Слышь, это… — замялся Рафаэль, ковыряя застёжку протектора. — Ты меня тоже, если что, прости. Ты в натуре бесстрашный. Такую фобию переборол! Я бы, короче, не смог. — Нет, ты бы смог, — «бесстрашный» улыбнулся. — Ради нас ты бы всё смог, я всегда в тебя верил. — Позволь и мне извиниться, — вздохнул Донателло, завязывая в узел трубочку от газировки. — Мне давно пора прекратить быть таким упрямым скептиком, признать, что в мире существует уйма всего необъяснимого с научной точки зрения и чаще прислушиваться к твоему мнению. И… спасибо тебе, что нас спас! — Спасибо, Лео! Да, спасибо, бро! — горячо добавили Раф с Майки. — Донни… Парни… А вы меня простите за… А я… — у Леонардо в горле встал щемящий ком. Он сгрёб три таких разных панциря в охапку. — Ох, как же я вас всех люблю!