***
– Триш, знаешь, – Наранча приподнимается на локтях, лëжа на диване в черепахе, – у меня к тебе немного странная просьба... Его только что атаковала плесень – станд Чоколатты. Джорно вылечил, что смог, но раны ещё болели, – как-никак, в них недавно активно развивался живой организм... Даже думать об этом противно. Гирга чувствует себя, мягко говоря, хреново, но спать или отдыхать совсем не хочется. Что-то в голове мешает и вертится, словно надоедливая жужжащая пчела. – Что такое? – Знаю, что сейчас не самое подходящее время и место для этой затеи, но я устал уже откладывать... Хочу написать письмо Фуго. Сам, как видишь, не могу, – юноша приподнял одну из забинтованных рук и повертел ею в воздухе, – так что можешь, пожалуйста, помочь? Где-то тут я видел листок и ручку... Триш кивает, подходит к шкафчику и ищет нужные предметы. Наранча какое-то время провожает её взглядом. – Вот спасибо, – девушка садится около столика и слегка улыбается. Гирга широко улыбается в ответ, – Только... совсем не знаю, с чего начать. Пару минут они сидят в тишине. Те, кто снаружи черепахи, кажется, сейчас в машине, так что до них двоих доносится лишь шум дороги и колëс. В голове всë та же пчела. Кружится и ни в какую не хочет останавливаться. – Ну, начнём с простого. Пиши... Наранча говорил быстро и пылко, словно Фуго сидел напротив. Триш каким-то образом успевала записывать его разношëрстные потоки мыслей, выводя каждую букву своим ровным, аккуратным почерком. Иногда парень запинался, думая, что хотел бы сказать дальше, и ручка ставила кляксы. – Ну и ладно, так выглядит естественней, – юноша машет рукой и смеётся, – Писал бы я сам – весь лист бы в кляксах был, а у тебя вон как красиво выходит. Парочка точно не помешает! В общем, письмо вышло длинным и крайне эмоциональным. Клякс оказалось... чуть больше, чем планировалось, но не всë ли равно? В правом верхнем углу листа Гирга нарисовал самолётик (корявый, но что поделать) и ещё несколько каракуль. А в левом верхнем решил два несложных примера на умножение. «Ему понравится, – юноша наблюдает, как девушка складывает письмо в конверт, и самодовольно улыбается. – Надо будет дать остальным почитать...» На лицевой стороне он написал: «От Наранчи (и всей Банды!) Паннакотте Фуго». Рядом черканул что-то, отдалëнно напоминающее сердце. «Фуго, привет! Это я, Наранча! Наконец-то решился написать тебе. Долго думал и решил, что лучше сделать, чем не сделать. У нас всë хорошо. Ну, в смысле, не прямо хорошо, но пока всë получается. Мы стремимся к цели. Не знаю, в курсе ты или нет, но Аббаккио недавно не стало... Он очень помог нам узнать больше о личности босса. Его воля и надежда всë ещё с нами... Что-то я ушëл от темы. Сейчас мы снова сражаемся. Меня, вот, первым ранило, сидим теперь вместе с Триш в черепахе (пишет, кстати, она, я не могу пока). Наверное, ребята сейчас преследуют врага – мы едем куда-то в машине. Держу за них кулачки! А ты как, Фуго? Скучно, наверное, без нас? Хе-хе, ничего, когда встретимся – расскажешь обязательно... Потому что мне кажется, что мы близки к победе. Постараемся вернуться в Неаполь вместе, живыми и невредимыми! Ну, по крайней мере, я очень надеюсь, что потери на нашем пути дальше будут минимальными. Очень-очень хочу с тобой поскорее увидеться! Решил тут для тебя парочку примеров, – проверишь, ладно? Они не такие сложные, какие ты мне даёшь обычно, но зато я всë сам сделал, честно-честно! Вроде, нигде не накосячил... Вот так вот. Можешь, конечно, написать что-то в ответ, но, думаю, нет необходимости. Чуть не забыл – передаю большо-ой привет от Банды! До встречи, Фуго. Не скучай!».***
Рим. Колизей. Битва не на жизнь, а на смерть. Воздух вязкий и тяжёлый, давит, словно пресс. Как и гнетущее безмолвие, нарушаемое только сдавленным дыханием нескольких человек и стуком их сердец. Тук-тук, тук-тук. – Наранча, – звучит голос Буччеллати громом среди ясного неба, – что с периметром? Рядом кто-нибудь есть? ...И тишина. Бруно оборачивается, быстро изучая пространство вокруг. Где он? Тишина. – Наранча?.. Багровая кровь толстыми струями стекает по каменной колонне. Большие капли по очереди бьются об пол, звеня. Кап-кап, кап-кап. И больше ничего. Теперь в Колизее стучит на одно сердце меньше. ...А в Неаполе по лазурному небу стремглав пролетает птица. Тень её мелькает в кучерявых облаках. Тень очень похожа на... «...самолёт, – Фуго долго-долго глядит в небо и хмурится. Птица скрылась в облаках, – точь-в-точь как... Что-то не так».***
♪ Мой друг обожал футбол, разбирался в чемпионатах и клубах
По ночам охранял меховой магазин и спал на норковых шубах
Ненавидел тупые ножи, все до единого наточил
Ах да, открывать зажигалкой пиво именно он меня научил
Мой друг поддержал бы любой диалог, мы могли проболтать до утра
Я помню, как он улыбался, и, кажется, видел его вчера... ♪
Весна. Раннее утро – около шести часов. Солнце только-только пробивается резвыми лучиками сквозь узкие улочки Неаполя и мягко ложится на шершавый, влажный асфальт. Недавно прошёл дождь. Воздух свеж и лёгок — в нём витает тот самый непередаваемый словами аромат-после-дождя. Кроны деревьев окрасились в ярко-зелёный, а сейчас аккуратно покачиваются на ветру. И пусто. Ни души вокруг. Город ещё не проснулся – свет в окнах не горит, машины не гудят. Лишь одного человека угораздило в такое время оказаться на улице. Фуго сидит на лавке напротив круглосуточного продуктового магазина. Там тускло мигают старые лампы, а люди в зелёных жилетах сонно расхаживают где-то между прилавками. Паннакотта уже просверлил эту картину до дыр. Казалось, ещё чуть-чуть – и стекло в витрине треснет и разлетится во все стороны. Парень просто знал, что если отведёт взгляд хоть немного – сразу же уйдёт отсюда как можно дальше, зажмурив глаза и заткнув уши. Хотя, казалось бы, куда ещё дальше? Юноша уже не уверен толком, где находится. Уверен только в том, что чуть левее от магазина будет свалка, где он впервые встретил... Наранчу. Как только в голове всплывает это имя – сразу что-то трескается и неприятно дребезжит у сердца. Власть Passione недавно сменилась. Джорно отныне глава итальянской мафии. Они победили... С того самого дня, как блондин остался стоять на пристани один, он каждый божий день думал о них. Думал, в порядке ли они, живы ли? Справляются ли? Думал, как там Наранча... ...ведь в его фиалковых глазах тогда блестели не только слëзы. Ещё надежда. Такая светлая, чистая, по-детски наивная... Она отличалась от всех остальных. Фуго думал – а жива ли она?.. Паннакотта долго-долго ждал их возвращения. Чувствовал, что всë кончается. Минимум раз в пару дней приходил к дверям «Libeccio» и ждал, как чëртов Хатико, когда же среди серой толпы появятся знакомые макушки? Потому что больше он ни в чëм не видел смысла. Потому что помнил про ту птицу, и на душе было до жути неспокойно. Всë-таки дождался. Вот из-за угла выходят Джорно, Миста и Триш. А за ними... За ними... – Буччеллати, Аббаккио и... Наранчи больше нет с нами, – Джорно говорит тихо, но медленно и чëтко, смотря куда-то вниз и переплетая свои пальцы между собой, – Я понимаю, каково это, Фуго, но... это был их выбор. У меня осталась общая фотография. Если хочешь, я... Дальше он не слушал. Не имело смысла. Что-то внутри с грохотом рухнуло и рассыпалось на тысячи мелких кусочков. Но фотографию Паннакотта забрал. Висит дома над рабочим столом, неряшливо приклеенная скотчем к стене и пропитанная солëными каплями слëз. В общем, вспоминать о Наранче лишний раз было тем ещё испытанием. Ибо это занятие неизмеримо затягивалось, а любая мысль о нëм становилась очередным ядовитым клинком в сердце. Фуго всë-таки отводит взгляд на тëмный переулочек и с силой закусывает нижнюю губу, напрягаясь всем телом. Несколькими днями ранее он бы снова сдавленно шипел, бил кулаками стены до крови на костяшках и рвал на себе волосы, но сейчас сил на это просто не осталось. Даже внутри похожих ощущений нет. Только в груди что-то щемит и не даёт вздохнуть. Наранча. Тут Паннакотта и увидел первый раз этого паренька. Не смог остаться равнодушным, потому что чувствовал, что если сейчас уйдёт – вина загрызëт до костей. Потому что видел в нëм себя... Время шло, Гирга вступил в Банду. Он старался не сильно показывать свою преданность Фуго, когда был на людях, но юноша и так всë прекрасно понимал. Когда они оставались наедине, Наранча, болтая ногами, что-то активно рассказывал, махал руками и звонко смеялся, никого и ничего не стесняясь. Паннакотта ему даже немного завидовал – такому доверчивому и открытому в свои, на тот момент, шестнадцать... А в ответ лишь улыбался и кивал, призывая продолжать. С ним хотелось быть рядом, хотелось разговаривать с утра до ночи, хотелось трепать по нечëсаным тëмным волосам, с Наранчей хотелось быть. Блондин засматривался на юнца иногда, уходя в свои мысли – взгляд приковывали лиловые глаза. Почти такие же, как у него самого, но поярче и чуть более выразительные. В них вечно что-то ослепительно сияло – Фуго не мог понять, что... Но оно и заставляло тупо улыбаться каждый раз, когда паренëк появлялся в поле зрения. Да, Паннакотта срывался и на Наранчу, о чëм сейчас дико жалеет. Кричал, надрывая связки, о том, какой Гирга тупой и безмозглый, что не может решить какой-то жалкий пример... А юнец радостно махал Паннакотте рукой и широко улыбался уже при следующей встрече. Фуго постоянно одëргивал его, то и дело ругал за проступки и вечно наставлял на путь, который считал правильным. Потому что всем сердцем хотел защитить его. И не хотел, просто не мог потерять блеск в таких родных глазах. «Неужели мне действительно было так важно, правильно ли он циферки перемножил?.. Боже, отвратительно, просто отвратительно. Какой же я, чëрт подери, эгоист». А сейчас ничего не осталось. Ни лиловых глаз, ни их сияния, ни срывов, ни Наранчи. Как будто весь мир исчез по щелчку пальцев. Остался только Фуго, лавка и бесконечный рой его мыслей. Паннакотта медленно встаёт со скамейки, растягивая затëкшие мышцы. Что-то зашуршало в кармане. Да, кажется, парень часом ранее подобрал какое-то письмо из открытого почтового ящика. Даже не смотрел, что там. Реклама, наверное. Юноша вертит конверт в руках. Адрес его. На рекламу не похоже. И кому он нужен, интересно? А потом читает подпись размашистым, неаккуратным почерком: «От Наранчи...» Что? Фуго упорно трëт глаза. Мерещится, что ли?.. Ещё раз. «От Наранчи (и всей Банды!) Паннакотте Фуго». Что?.. «Почерк его... Письмо мне написал? Но Джорно ничего про это не говорил, даже близко не было...» Тонкие пальцы, слегка подрагивая, машинально открывают конверт и достают небольшой, чуть помятый лист бумаги. Тут почерк уже незнакомый. Наверное, Триш, судя по красивым маленьким буквам. Но повсюду контрастно красуются жирные чëрные кляксы. Блондин даже предположить не мог, что получит такое сразу после того, как задумается о Наранче сильнее обычного. Как будто кто-то зашил шрамы на сердце, потом швы разошлись, а шрамы заболели и зашипели по новой. Паннакотта глубоко выдыхает, крепко сжимает зубы и начинает читать, быстро бегая глазами по ровным строчкам. Читает про Аббаккио, про сражения... Понятно, почему Уна тогда писала вместо Гирги. А жаль – Фуго посмотрел бы побольше на его почерк. Тогда бы, может, текст письма занял листа полтора-два вместо одного. «Когда встретимся – расскажешь обязательно»... Тут блондин уже не может сдержать слëз. Жмурясь, он убирает листок от себя подальше и второпях вытирает влагу с лица рукавом зелёного потрёпанного пиджака. Последнее, чего хочется – испортить тут всë своими соплями. Видимо, надежда парнишки держалась до конца. Глупая и наивная, но она правда умерла последней. Хотя Паннакотта бы даже сказал, что надежда эта ещё жива... Ну или у него просто закончились способы хоть немного унять жгучую боль на душе. Примеры?.. Юноша перевёл взгляд на левый уголок листа. И правда решил... Умножил двенадцать на шесть и тринадцать на четыре. Правильно. А справа самолётик. Наранча такой Наранча... Дальше буквы расплываются, читать становится невозможно. Паннакотта уже не сопротивляется эмоциям, которых, наверное, так давно ждал. Не гнева, не опустошения, а вот такого отчаяния, что ли. Когда дурацкие слëзы текут рекой, когда руки предательски дрожат, когда ни вздохнуть, ни двинуться нормально не выходит. «До встречи, Фуго. Не скучай!». – Скучаю, – сипло шепчет Паннакотта, сверля взглядом лист, – до боли в животе. Прости, Нара.***
– Представляешь, Миста, – Джорно держит помятый и ещё местами мокрый от слëз лист в руках, говорит тихо и немного прерывисто, – это то самое письмо, которое Наранча тогда писал, помнишь? Я думал, оно так и не дошло... Миста? Тот стоял к блондину спиной, едва заметно подрагивая всем телом. – Всë нормально, – чуть ли не прошептал Гвидо, – Там ещё... на другой стороне есть, переверни... «Привет, Наранча. Это я. Пишу тебе ответ. Ты сказал, что не нужно, но я подумал... да какая, к чëрту, разница. Не знаю, что сказать тебе. О чëм вообще речь – я пишу это каким-то обгрызанным карандашом на обратной стороне того письма, которое ты послал мне, ха-ха... Странно, правда? В любой другой ситуации я бы выделил отдельный листок для этого, но не сейчас. В общем, Нара, хочу сказать тебе огромное спасибо, что ты всегда оставался собой. Я много думал о тебе и волновался, но можно было делать это поменьше. Потому что ты сиял ярче любой звезды и, уверен, освещал собою путь всей Банде в моë отсутствие. Я сам видел, как ты светишься, так что это чистая правда. Я так горжусь тобой, Нара. Проверил твои примеры – всë верно, представляешь? Ты большой молодец. Мне очень жаль, что я так часто срывался на тебя из-за этой математики... До сих пор себя простить не могу за это. Ты очень умный и старательный парнишка, правда. Прости, если говорил тебе это слишком редко. Знай, что я всегда считал так и никак иначе. Прости меня, Нара. За всë, что сможешь. За то, что болтал лишнее и не говорил слова, которые были тебе так нужны; за разбитую посуду и порванные тетради; за крики, за ненужные упрëки, за то, что оставил тебя тогда и не смог спасти снова, за... всë. Я скучаю, чертовски скучаю. Думаю, ты бы немного расстроился, услышав это, ха-ха. Мне каждый раз так больно думать, что я больше не увижу твою яркую улыбку, не услышу твой заразительный смех, не поглажу тебя по густым смолистым волосам... А главное – не увижу света в самых дорогих на свете фиалковых глазах. Я, кажется, начинаю забывать твой голос. Этого хочется меньше всего. Пожалуйста, приди ко мне во сне и поговори со мной. Самую малость. Пожалуйста. Наверное, никто больше не называет тебя так, да, Нара? Обязательно расскажи мне. Я буду ждать. До встречи, Наранча. Скучаю».