не вывожу

Старая квартира не менялась. Компактная двушка в районе приличного среднего класса с отдельной кухней и удобной ванной — предел мечтаний для трех студентов. С годами запросы на комфорт почти не изменились, к тому же, с переездом Хисына и сменой места учебы Сонхуна стало чуть проще организовывать совместный быт. Хотя, как потом не раз признавался Хисын, втроем жить было намного приятнее. Одиночество не так глодало. Наспех сбросив классические туфли, Хисын прошел по небольшому коридорчику на кухню, откуда уже разносился по всей квартире умопомрачительный аромат. Махнув занятому приготовлением легких закусок Джею, Хисын поспешил накрывать на небольшой раскладной стол в гостиной. Так названная гостиная раньше была наполовину спальней одного из них, так как втиснуть третью кровать в спальню можно было разве что только нарушив законы физики. Теперь же вторая жилая комната действительно походила на гостиную: диван, телевизор, столик, в углу раскладушка на случай ночёвки Хисына, синтезатор под работу Сонхуна и отдельный вещевой шкаф Джея. Ничего лишнего. Столик снова был завален нотами. Сонхун вечно разбрасывал их на всех горизонтальных поверхностях, даже еще до того, как бросил юрфак. А ведь однажды они втроем вошли в стены полицейской академии, однако вышли только двое. Сонхун никогда не питал особой любви ни к праву, ни к экономике, которыми его пичкали с самой средней школы, когда родители загорелись желанием заиметь в родословной блестящего юриста. Сонхун честно пытался. Он стоически терпел ненавистные талмуды теории, зубрил законы, беззвучно кричал в подушку бесчисленными ночами, которые он проводил за учебниками, вместо прогулок с друзьями. Учеба всегда была на первом месте. И Сонхун блестяще справлялся: закончил школу и сдал выпускные экзамены на высшие баллы, поступил на бюджет в престижную полицейскую академию на гражданский юридический факультет, куда была очередь двадцать человек на место. И только на пороге академии, когда одно условие безбедного существования было выполнено, Сонхун смог почувствовать каково это — жить. Он сблизился со старостой своей группы — Ли Хисыном и его школьным приятелем Пак Чонсоном, съехался с ними, стал вливаться в шумную студенческую жизнь, а затем внезапно понял: юриспруденцией он перегорел, если вообще когда-либо загорался. От лекций и бесконечных подготовок к сложнейшим семинарам тошнило, и тогда словно далекий огонек в кромешной тьме зажглась детская мечта — посвятить всего себя музыке. Не без поддержки Хисына и Джея Сонхун бросил юрфак на третьем курсе, разругавшись в пух и прах с родителями, самостоятельно поступил в консерваторию, оплачивая обучение с подработок и репетиторства, а затем устроился учителем музыки в старшую школу, которую когда-то давно закончил. Тогда-то Сонхун и почувствовал себя на своем месте. А привычка разбрасывать ноты, где бы он ни был, шла с ним рука об руку всю жизнь. — Й-а, Сонхун, — шутливо ворчал Хисын, одной рукой держа два пакета с закусками, выпивку и телефон, другой пытаясь аккуратно стряхнуть ноты, — когда-нибудь я начну ставить еду прямо на них. Сонхун тут же материализовался рядом, в одно мгновение собрав листы в одну аккуратную стопку и спрятав их куда-то вглубь висевшей на сушильной доске сумки. Вскоре, словно играя в тетрис, на небольшом столике были выложены все любимые вкусности и банки пива, телевизор настроен на очередную серию какого-то легкого сериала, и благодать наконец наступила. Однако продлилось затишье недолго, Сонхуну явно было что сказать. — Значит, вот почему ты так рад был моей ночевке у родителей вчера. — Не понял, — Джей жевал очередной кусок мяса, отчего слова он так же проглотил. — Ну, — Сонхун красноречиво оглянулся на дверь их спальни, которую было отлично видно из гостиной, — думаю, мы достаточно близки, чтобы ты открыто говорил, если собираешься приводить кого-то сюда. Хисын поперхнулся. Переросший в надрывный кашель разрывал грудь, что из глаз полились слезы, такого он точно не ожидал услышать. Джей сидел рядом не шелохнувшись. — Неужели, — охрипнув от кашля, едва мог говорить Хисын, — с Чонвоном всё так хорошо пошло? — О, его зовут Чонвон, — Сонхун сложил руки на коленях, игриво выглянув из-за Хисына. Только с друзьями он превращался в гиперактивного интроверта похлеще некоторых. — Ты как узнал? — но Джей был смертельно серьезен. По выражению его лица было не понять – то ли смущающая находка так его задела, то ли к новым отношениям он подходил со смертельной серьезностью. — Постель я убрал, белье в стирку даже закинул, духи бы ты не почувствовал за моими. Сонхун задорно рассмеялся. Резким движением он вскочил с места и метнулся куда-то в сторону кухни. Вернулся парень уже с мусорным ведром в руках, тыча им в нос друзьям. Среди тусклых оберток рамена и другой еды яркой вспышкой горели три упаковки презервативов. — Вау, да ты огонь, — Хисын потрепал явно засмущавшегося друга по плечу. — Я один порвал, — быстро кинул Джей, прежде чем выхватить ведро из рук Сонхуна и ретироваться с ним прочь. Под громогласный аккомпанемент гиеньего смеха Джей все же вернулся, но больше не напоминал жертву насмешек. Наоборот, бывшая его визитной карточкой ехидная улыбка и взгляд хищника на охоте, нацеленный на одного из друзей, выдавали Джея с потрохами: месть — это блюдо, которое подают холодным. — Ну а ты, хён, — следователь присел на грядушку дивана, совсем рядом с Хисыном, легка привалившись к его плечу, — мы-то совершенно случайно узнали, но всё же когда ты собирался нам сказать, что идешь со своим золотым подчиненным в театр? — Вам? — Хисын отпил пива и одарил друга взглядом, выдающим сомнение в его умственных способностях. — Да вам вообще ничего рассказывать нельзя. И не двигай бровями на меня, знаю же, что начнется. Сколько раз объяснять уже, взрослые люди, должны понимать моё отношение ко всему этому. На последних двух словах Хисын эмоционально взмахнул руками. Под «всем этим» он подразумевал любые проявления чувств, особенно детские подшучивания по поводу и без над всякими даже безобидными взаимодействиями между людьми. Слово «любовь» напрочь отсутствовало в словаре Хисына и даже было под запретом. Он не верил во всю эту чепуху. Ему знакомо было понятие дружбы, но также он считал, что абсолютно искренней дружбы не существовало во всем мире, и люди лишь использовали друг друга для своих целей. Однако дружбу с Сонхуном и Джеем он принимал и осознавал её настоящей, даже несмотря на их взаимные язвительные замечания в адрес друг друга. В саму же любовь Хисын не верил ни на грамм. Его воспитали в почти что в военной строгости, и сознательно принимать он мог только родительскую любовь к нему, как к родному ребенку, и то только из-за биологической связи между ними. Давно поставив на себе крест, Хисын и не надеялся когда-либо обзавестись такой роскошью, как собственная семья. Хисын искренне был рад видеть любовные успехи вечно занятого работой Джея, Хисын действительно считал влюбленное смущение Сонхуна милым. Но по отношению к себе он никогда не примерял роль счастливого в отношениях человека. И бесился, когда вопреки его мнению, его взаимоотношениям с кем бы то ни было придавали романтический подтекст. Судорожный кашель протестующе забурлил где-то глубоко в груди, чтобы тут же режущей болью разорвать горло. Хисын сложился пополам, грозясь выплюнуть легкие вместе с трахеей, он силился сделать хотя бы один вдох. — Да ладно вам, — Сонхун расстроенными щенячьими глазами смотрел на повздоривших друзей, вечер пятницы канул в лету без малейшего шанса вернуться в прежнее русло. Сонхун все же предпринял отчаянную попытку поменять тему: — Может, всё же сходишь к врачу? — Да ерунда, — уже откашливался Хисын, все еще страшно хрипя, — семейное хроническое, один черт: что пойду, что не пройду к врачам, лучше не сделают. Совсем рядом почувствовался фантомный аромат парфюма подчиненного. Теплый лес. Хисыну срочно требовался отдых. — А я серьезен, — Джей теперь действительно выглядел сосредоточенным, — я хочу не сдохнуть и увидеть, как мы со стариной Сонхуном поведем тебя под венец к какому-нибудь симпатичному хозяйственному мальчику. — По крайней мере, — чувствуя поддержку тяжелой артиллерии в виде Джея, Сонхун так же уверенно продолжил, — дожить до момента, когда о тебе сможет позаботиться кто-то, кроме нас. — Да, потому что готовишь ты паршиво. — Вы… Хисын замахнулся кулаком, но лишь отвесил младшим легкие подзатыльники. Где-то глубоко-глубоко он понимал беспокойство друзей, и возможно даже поддерживал их, но… Но завтра у него поход в кино с подчиненным. И ничего криминального здесь не было и не должно быть. Да, купили билеты по пьяне, ну, с кем не бывает. Зато в кои-то веки Хисын проведет выходные, культурно приобщаясь к прекрасному, а не разлагаясь на диване с пивом в квартире друзей. Да и чего уж тут говорить, компания была более чем приятная: Джейк умный и воспитанный, с ним определенно (как показал прошлый корпоратив) можно было увлеченно поговорить о чем-то, что не работа. Сплошные плюсы. Остаток вечера прошел расслабленно, спасибо Сонхуну, заткнувшего Джея на полуслове, когда тот уже хотел устроить второй раунд словесных баталий. Правда, уснуть никак не получалось. В голову лезли совершенно дурацкие мысли, чересчур реалистичные, чтобы быть просто пьяными фантазиями. Вот он сидел поодаль от основного коллектива, поддерживал скучнейшую рабочую беседу с директорами, старался не уснуть и совсем не окосеть от нескончаемых тостов, поводы к которым сыпались словно из рога изобилия. Вот взгляд сам зацепился за взгляд подчиненного: Джейк отчего-то сидел в гордом одиночестве, хотя Хисын знал на все сто процентов, что на корпоративное празднество тот шёл со своими коллегами из других отделов, ставшими ему близкими друзьями. Прислушавшись к беседе, Хисын понял, что его отсутствие вряд ли заметили бы, а затем ноги сами понесли его по направлению к столикам юридического отдела. Алкоголь брал своё, и походку, которой он шел по направлению к Джейку, вряд ли можно было назвать уверенной. Ясными были лишь намерения: к юристу хотелось быть ближе, насколько это возможно. И последнее он, видимо, принял слишком всерьёз, потому что, оступившись, Хисын буквально упал рядом, завалившись плечом к плечу Джейка. На удивление, тот и не подал виду, смелость вдруг разлилась по венам. — Они такие нудные, я не могу их больше слушать, — это точно был его голос? Хриплый и чересчур… игривый. Теперь-то Джейк его заметил. Он заторможенно повернулся в его сторону, а Хисын, похоже, и не думал отворачиваться. Взгляд сам собой зацепился за аккуратно и не слишком настойчиво подведенные глаза, Сону постарался на славу, Джейку так определенно шло, и ему бы пошло носить легкий макияж на повседневной основе. Боже, это точно были его мысли? Но затем Хисын имел неосторожность спуститься взглядом к чертовому металлическому кольцу на искусанных губах. Его Хисын заметил еще в лифте. Такое было сложно не подметить. Джейк постоянно норовил закусить губу, то была его извечная привычка — Хисын давно её обнаружил, но в тот момент кольцо мешало, и шаловливый язык то и дело проходился по наверняка уже теплому металлу. Вот и сейчас Джейк затуманенным взглядом впился в разгоряченное лицо Хисына и снова облизнул губу, зацепив кольцо. Черт подери. Руки Хисын уже не контролировал. Пальцы сами потянулись к чужим губам. Слегка поддев кольцо ногтем, он легко зацепил его и снял. И надо же было Джейку, — а ему ли, или то было пьяное видение? — с едва слышным вздохом облегчения облизнуть свои чертовы губы. По телу пролетела тёплая волна мурашек. Подскочив на кровати, Хисын взъерошил волосы, будто хотел вытряхнуть всю эту чушь из головы. Абсолютно несусветную чепуху. Хисын просто не мог себе такое позволить, даже будучи вусмерть пьяным, и никогда не позволял таких вольностей, особенно по отношению к подчиненным, как бы он к ним ни относился. Однако, поддавшись странному порыву, была ли то интуиция или высшие силы, Хисын потянулся к барсетке и спустя несколько долгих мгновений поиска выудил всё-таки небольшое металлическое кольцо в три витка. Приплыли. Надрывный кашель сковал дыхание. Больше Хисын не смог уснуть. С самого утра Сонхун и Джей с остервенением собирали Хисына на культурный вечер, бурно споря насчет одежды и аксессуаров к ней. Крик стоял на всю квартиру, и как бы Хисын ни хотел провести день субботы в тишине и спокойствии, его, как виновника ожесточенных баталий, постоянно возвращали в гущу боя обратно. Из-за того, что выбор собственной одежды был ограничен ввиду пребывания в гостях, в ход пошел личный гардероб каждого из хозяев квартиры. Сонхун с редкой для него яростью настаивал на классическом черном пиджаке на голое тело с приталенными зауженными брюками, посыл таков: пусть все лягут. Джей же напротив пробивал идею, что сейчас в театр можно и посвободнее было бы одеться, а потому норовил одеть Хисына в футболку с неприлично глубоким вырезом, до безобразия узкие джинсы и добить черной косухой. Сам Хисын бы пошел и в том, в чем он приехал вчера с работы: обычный офисный костюм вполне подходил под дресс-код театра, но друзья бы его сожрали за это. А потому, около шести часов вечера Хисын выехал в театр, облачившись в нечто среднее: неприлично глубокий вырез компенсировали классические приталенные брюки и пиджак под них. Джей напоследок изобразил из себя итальянца, выразив корявое, но искреннее «белиссимо» его прикиду. На улице разыгрался ливень. Дворники автомобиля отбивали свой ритм, нарушаемый крупными каплями, хаотично барабанившими по стеклу. Украдкой Хисын поглядывал на остановки общественного транспорта. Как добирался Джейк? У него точно не было автомобиля, не промок ли он? Наверняка же попал под ливень. Припарковавшись максимально возможно близко ко входу, Хисын подбежал к зданию театра. Под навесом у главных дверей стоял, суетливо озиравшись по сторонам, вполне сухой для такой погоды Джейк. В руках он сжимал зонт, с которого градом стекала вода прямо ему под ноги. — Позвонил бы, я бы забрал тебя, — но мысленно Хисын сам себе дал затрещину, что не позвонил первым, когда только увидел дождь. — Доброго вечера, — Джейк вежливо поклонился почти что в пояс, будто они сейчас не шли вдвоем в любимый театр на любимую постановку, а встретились в офисе, — что вы, господин Ли, лишний крюк делать не стоит. К тому же, я на такси приехал. Хисын смотрел на подчиненного… нет, на Джеюна слегка сверху, он был повыше него, и вид смотревшего на него снизу вверх юриста, к тому же так увлеченно спорившего с ним, вызывал умиление. Улыбка сама собой легла на губы. — Хорошо, — Хисын прочистил горло, проглотив приступ кашля, — но если погода не улучшится, я подвезу тебя до дома. Джеюн нахмурил брови и уже было открыл рот, чтобы выпустить шквал до безобразия вежливых отказов, но Хисын его опередил: — Считай это моим тебе поручением, — Хисын откровенно и по-доброму потешался над Джеюном, как тот не мог возразить и забавно при этом пыхтел. Само очарование, не зря Сону так любил его выводить на эмоции. — А еще, пока мы не на работе, я для тебя Хисын. И на «ты». Лицо Джеюна совсем исказилось. Его только что будто заставили съесть целый лимон. Хисын прыснул от смеха. — Попробуй, это не сложно. — Это уже слишком для меня, — Джеюн громко выдохнул и опустил взгляд, смотря куда угодно, только не прямо перед собой. Хисын же наоборот смотрел на него прямо и открыто, выжидающе. Вдруг Джеюн прикрыл рот ладонью, отвернувшись. Он пару раз прокашлялся, тяжело сглотнув. — Заболел? Я точно подвезу тебя до дома сегодня. — Нет, нет, — Джеюн затряс руками перед собой, — не заболел, все хорошо. — Ага, от комфортной поездки уже не отказываешься, маленькая победа. Хисыну хотелось улыбаться во все зубы. С Джеюном было легко разговаривать, а выводить его на эмоции оказалось еще лучше, надо было бы поблагодарить Сону за идею. Хисын жестом показал на вход, приглашая войти в театр первым, и уже внутри Джеюн заметно оживился. Большой зал, похожий на бальный, перед входами в зрительский зал, был декорирован в стиле европейского классицизма, с обилием лепнины и позолоты, на потолке сверкала хрустальная люстра, а резные колонны окружали бархатные кресла. Джеюн со сверкающими глазами фотографировал интерьер, хотя был в этом театре уже более десятка раз. Хисын следовал за ним везде, тихо хваля особенно удавшиеся фотографии. И когда Джеюн разглядывал очередное фото, Хисын спонтанно предложил: — Давай тебя сфотографирую, — безапелляционно, с собственным телефоном наготове отходя от Джеюна и чуть приседая, чтобы взять ракурс снизу и поймать на фоне больше интерьера. — Спасибо, не нужно, господин… Джеюн остановился на полуслове, поймав сердитый взгляд напротив. — …Хисын. — Вот так-то, — ледяной командный тон, начальник и есть начальник. — Поверни голову чуть вправо. По началу Джеюн страшно тушевался, но вскоре поймал настроение, услышав шквал похвалы в свой адрес. В камеру чужого телефона смотрел уже с уверенностью в собственной неотразимости и легкой манерностью подстать окружению. И только тогда Хисын наконец разглядел, как дивно Джеюн был одет, и едва не уронил челюсть на пол: на подтянутой фигуре свободно сидел классический пиджак… на голый торс. Как же хорошо, что он не послушал Сонхуна в выборе наряда. Как он там сказал тогда? Пусть все лягут? Хисын уже почти лежал, благо падать на пол было не далеко, и он все еще сидел на корточках, делая очередную фотографию. «Ну, даёт… опасно столько внимания привлекать», — подумал Хисын, когда прозвучали спасительные три звонка, возвещавшие о скором начале постановки. Нетленную русскую классику Хисын видел в этом театре уже не раз, но каждый раз наслаждался игрой актеров и обворожительной живой музыкой оркестра. От такого великолепия невозможно было устать, и когда-нибудь он точно притащил бы сюда своих непутевых друзей окультуриваться. Про себя Хисын отметил отменный выбор мест в партере, они даже вусмерть пьяные смогли оценить, с какого места лучше всего видна сцена и актеры. Похвально. Основное освещение погасло, но глаза сидевшего рядом Джеюна засверкали еще ярче. На протяжении всей постановки он едва слышно, чтобы не мешать другим, напевал давно выученные мотивы песен, и Хисын мог поклясться, что у младшего был музыкальный слух и просто прекрасный голос. По большому счету с Джеюном было комфортно находиться даже просто рядом, он весь будто источал спокойствие и вселенское умиротворение, но при этом фонтанировал живыми искренними эмоциями, что не могло не подкупать. К первому антракту Хисын даже грешным делом подумал, что с Джеюном он чувствует себя в такой же безопасности, как с единственными близкими людьми — Сонхуном и Джеем. Странное ощущение. С Джеюном Хисын мог не выстраивать защиту, знал, чувствовал — подвоха не будет. Джеюн внимательно смотрел за развернувшимся на сцене действием. И Хисын мысленно назвал его красивым. В общем-то, мужчина не знал, натурал ли он или безнадежный гей, как его друзья. Плотское влечение он строго отделял от так называемых «чувств», о которых чересчур громко кричали со всех сторон. Он бы о таком точно не скандировал, если бы почувствовал когда-нибудь. Окруженный визуальным шумом проявлений «любви», Хисын никогда даже не был в нормальных отношениях. Ему еще со времен средней школы много девчонок признались в любви, даже несколько парней. Студенчество открыло двери разврата и случайных связей, Хисын пробовал и с девушками, и с парнями, но в ответ — звенящая пустота, ничего не цепляло. В таких странных мыслях мужчина пребывал до конца постановки. Как и всегда восхитительно, Хисын обязательно придет на нее еще не раз. Возможно, с Джеюном. Ливень, казалось, только усилился. Про себя Хисын как-то слишком довольно этому ухмыльнулся, когда как снаружи с почти что скучающим выражением лица он украдкой глянул на Джеюна, чтобы обнаружить того совсем растерянным. И страшно кашляющим. Как истинный джентльмен, Хисын открыл свой огромный зонт, закрыв их обоих, и, легонько подтолкнув Джеюна свободной рукой за талию, уверенно пошел к машине. Ну прямо-таки корейская драма какая-то. — Я могу на такси, правда, — как кот, которого вот-вот макнут в ванну, Джеюн вцепился в открытую дверь и с мольбой во взгляде уставился на Хисына. — Не нужно тратить время и дорогой бензин из-за меня, господи… Хисын. И снова облизнул губы. Да что ж такое. — Садись. Четко, строго, безапелляционно. Джеюн послушно нырнул в дорогой кожаный салон. — Говори адрес, — Хисын завел автомобиль, открыв навигатор на телефоне, дворники летали по лобовому стеклу, и внутри салона стало как-то слишком уютно. — У станции метро университета Тонгук. Хисын быстро сверился с картой, подсознательно подметив расстояние до их офиса. Слишком близко. Он, конечно, не знал точные адреса своих подчиненных, но на сто процентов был уверен, что Джеюн жил намного дальше, судя по случайно услышанным разговорам. — Свой адрес, — с нажимом и акцентом на первом слове. Джеюн рядом совсем вжался в кресло, ему так некомфортно рядом с ним? — Раз уж я своим авторитетом тебя тогда дожал и выдернул в выходной день в такую даль, то обязан довезти до дома. Эффекта почти никакого. Джеюн хрипло дышал, явно сдерживая кашель, ему точно нужно было выпить горячего, причем прямо сейчас. Но отчего-то Хисын подумал, что напугал бы этим только больше. — Мне не сложно, — уже мягче, Джеюн отвлекся на сообщение в телефоне: забавно скривив лицо на долю секунды и сдержанно покашляв, Джеюн всё же посмотрел на Хисына, пора, — я хочу подвезти тебя, правда. Поколебавшись еще мгновение Джеюн, сказал свой адрес, и Хисын, довольный очередной маленькой победой, направил автомобиль со стоянки. Всю дорогу они молчали, разбавляя тишину поочередным кашлем, пока Хисын не выдержал и не включил свою любимую подборку джаза. Своеобразная проверка на вшивость. Сонхуну нравилось, Джей уже привык, и теперь от каждого нового пассажира Хисын с интересом ждал ответной реакции на не самый стандартный выбор музыки в машину. Джеюн, казалось, был не против. Он тихонько выстукивал ритм пальцами по небольшой сумке, и в какой-то момент Хисыну показалось, что даже напевал мотив. Интересная деталь. Атмосфера располагала к рефлексии, и Хисын по давней привычке мысленно принялся анализировать прошедший вечер. С Джеюном было невероятно уютно. Это стало ясно еще с общей работы над внутренним расследованием, которое продвигалось пока что паршиво, и даже удивительно, как быстро Хисын нашел с подчиненным общий язык. Поддерживать социальные связи никогда не было талантом Хисына. Не было ни сил, ни желания, к тому же Сонхуна и Джея ему хватало с лихвой. Общение с Джеюном вызывало похожие ощущения, даже странно. Хисын повернул с дороги к подъезду к большому жилому дому. Это было общежитие? На парковке вокруг почти что не было автомобилей, и мужчина припарковался как можно ближе к парадному входу. Заслушавшись шумом дождя и задумавшись о том, какие здесь могли быть квартиры, или точнее комнаты, Хисын и сам не заметил, как притих рядом и Джеюн. — Так это, — прочистив горло, сказал Хисын, голос прозвучал неестественно громко для образовавшейся уютной тишины, будто что-то инородное и явно неправильное, — ты живешь в общежитии, оказывается. —А, да, — Джеюн дернулся и весь будто вжался в себя, сделавшись меньше. Ему настолько неуютно? — Но общежитие хорошее, новое, хоть и далеко расположено. — Один живешь? — С соседом по комнате, мы вместе учились в институте, — будто оправдывался Джеюн. Хисын и правда звучал теперь так, словно устраивал допрос с пристрастием, издержки профессии. — Не докучает? — на вопросительный взгляд Джеюна Хисын поднял руки в капитулирующем жесте, — Просто интересно. Я тоже в студенчестве снимал квартиру с двумя однокурсниками, мои единственные близкие люди. А потом съехал. — А почему съехали? Хисын не поспевал за словами, вылетавшими изо рта. Особой говорливости он за собой не замечал никогда, уж тем более когда дело касалось его личной жизни, тем более в разговоре с подчиненным. Мужчина чересчур расслабился и отчего-то не следил за собственным языком, хотя сейчас это ощущалось правильным, будто так и надо. С Джеюном по-другом и не могло быть. К тому же, он наконец ожил, что не могло не радовать. Может, Хисын не так уж и безнадежен в поддержании социальных связей. — Устроился на работу, стало далеко ездить, очень просто. — Друзья не расстроились? — Джеюн легко рассмеялся. — Меня бы сосед сожрал, если бы я его бросил так. — И ты только поэтому не переезжаешь поближе? — улыбка была заразна, Хисын теперь не контролировал еще и мимику. — Вовсе нет, — Джеюн мельком глянул на часы и засобирался, — здесь достаточно дешево, а мне не сложно ездить на автобусе. Я пойду. Спасибо вам за вечер. — До понедельника, — Хисын махнул рукой на прощание, но сам себя остановил, вдруг стало смертельно необходимо сказать: — Я великолепно провел время, давно мне не было так хорошо. Джеюн застыл уже почти что выйдя из автомобиля. Ливень бил по лицу, волосы намокли мгновенно и стали неприятно липнуть к лицу, как и пиджак, но он еще несколько мгновений Джеюн простоял вот так: с приоткрытым ртом и огромными глазами, уставленными на Хисына. Затем он прикрыл рот рукой, пытаясь проглотить приступ кашля, захлопнул дверь автомобиля и убежал к дому. — Я дезертировал с позором с поля боя, можете спокойно отправлять меня под трибунал, — хрипло скандировал Джейк друзьям в общий группой звонок, благо сосед сегодня не ночевал в общежитии. На счастье Джейка, буквально ввалившегося безвольным телом в комнату, Чонвон и Рики были не заняты, и юрист мог со спокойной совестью вывалить на них все те истошные крики и отчаянные стоны, которые героически сдерживал в театре. — Подсудимый, вам слова еще не давали, — Чонвон что-то жевал, на фоне тихо играл телевизор, — товарищ прокурор, — обращаясь теперь к Рики, — не хотите ли первым начать допрос? — С удовольствием, ваша честь, — Рики в свою очередь уже лежал в постели, наполовину готовый ко сну, в пижаме с утятами он выглядел лет на десять младше. — Подсудимый, изложите вашу версию событий. — С чего бы начать, — даже от воспоминания о том, насколько начальник был мил с ним, грудь сковывала страшная боль, вокруг Джейка — кровать, тумбочка, даже на полу вокруг всё было усеяно фиолетовыми лепестками гвоздики, — он сказал, что подвезет меня домой после, потому что был страшный ливень. Если честно, я боялся, что он все отменит, но нет, приехал. — Так, так, — деловито поддакивал Чонвон, — надеюсь ты не отказал сразу? — Камон, чувак, — подключился «прокурор», состроив недовольную мордашку, — хотя бы из вежливости нужно было отказаться сначала, к тому же он босс. — Ладно, — слишком быстро капитулировал «судья», закинув в рот еще горсть чипсов, — наверное я уже привык к Чонсону. Что дальше то было? — Ну… сказал, чтобы вне работы я называл его по имени и на «ты»? — Оу вау, — поперхнувшись, закашлялся Чонвон, — друг, да он уже твой! — Спокойно, мы не знаем его ориентацию, — Рики казался смертельно серьезным. — Чуваки, он был так мил со мной, — не сдержав эмоций, заныл Джейк. Перед глазами слишком четко представало мягкое спокойное выражение лица Хисына, его джентльменские манеры, голос и жуткие для состояния Джейка слова, которые он говорил этим умопомрачительным голосом. Дышать стало невыносимо, тело легко залихорадило, Джейк чувствовал, как к горлу подбиралось безумное количество лепестков. — Увидел, как я фотографирую зал, предложил сфоткать меня, галантно открыл мне после дверь машины. Я не вынесу этого! Голос совсем охрип. Джейк попробовал прокашляться, но зашелся сухим разрывавшим глотку и грудь кашлем. Лепестки упорно сидели где-то посередине горла, мешая дышать. Залихорадило сильнее. — Но что меня добило, — словно галлюцинация, перед глазами возник образ Хисына, Джейк едва говорил от невыносимой боли, лепестки прорывались сквозь ткани, прорубая себе выход наружу, — он сказал, что ему давно не было так хорошо. Нокаут. Хисын в мыслях Джейка снова мягко посмотрел на него и проговорил заветную фразу. Джейка сложило пополам от боли. Он откинул телефон и смял в руках футболку там, где изнутри горела болью грудь, из динамиков телефона доносились обеспокоенные голоса друзей, но Джейк не слышал ничего, кроме звона в ушах. Словно кинжалом изнутри горло прорезали ненавистные цветы, вдохнуть не был сил и возможности, будто за столь короткое время чертовы гвоздики успели прорасти сквозь легкие. Надрывный кашель вырвался из глотки, на постель посыпались окровавленные соцветия. — Джейк! Джеюн! — в унисон кричали Чонвон и Рики, пока Джейк дрожавшими руками не взял телефон, на экране он увидел, что окружен фиолетовыми цветами по самую голову. — Что это… — Чонвон всматривался в уставшее вымотанное лицо Джейка и, казалось, свирепел. — У тебя ханахаки? Из-за Хисына?! Джейк устало прикрыл глаза. Он так устал. Прошло меньше недели, а судьба, казалось, специально кидала его в самую гущу событий, непосредственно связанных с близостью с Хисыном. Если лепестки начинали противно щекотать горло от мимолетных взглядов и проносившегося шлейфа любимых духов, то нахождение с объектом обожания в соседних креслах партера, в салоне автомобиля, разговоры с ним, комплименты и мягкие взгляды буквально убивали Джейка со скоростью курьерского поезда. За каких-то несколько дней крохотные лепестки нежно-фиолетового цвета превратились в насыщенно фиолетовые соцветия. Доживет ли он хотя бы до своего дня рождения такими темпами? — Джейк, родной, — на том конце провода обеспокоенное копошение только усилилось, Чонвон бегал по квартире, собираясь, — я сейчас приеду, держись, Рики меня подвезет. Мы скоро. Звонок завершился. Джейк обессилено оглядел себя. Кровать утопала в лепестках, рядом не было свободного от них места. Кое-где разбросаны были новые соцветия, частично испачканные кровью, Джейк тяжело сглотнул вязкую слюну с металлическим привкусом. Горло саднило. Он понимал, что выглядел более чем паршиво, но сил не было даже чтобы умыться. Благо, Чонвон и Рики стучались в его дверь уже через двадцать минут, они то его умыли и привели в чувство. Рики сварил чай из каких-то потрясающе пахнувших трав, и Джейк почти что уснул в руках перебиравшего его волосы Чонвона. — Ну, и, — аккуратно начал Рики, когда приступы кашля Джейка стихли, — что будешь делать? — Да тут и думать нечего! — Чонвон снова взбесился, слишком сильно ухватившись за отдельные пряди, до этого он изверг целую тираду о том, какого черта его нежный, ранимый и самый замечательный друг должен испытывать такие страдания из-за какого-то наверняка натурала. — Завтра идем в больницу и вырезаем эту дрянь к чертям собачьим! Джейк поморщился. «Эта дрянь», его любовь, светлые и чистые чувства сейчас цвели удивительной красоты цветами внутри него, и называть такие нежные эмоции дрянью просто язык не повернулся бы. Точно не по отношению к Хисыну. — Как-то слишком радикально, — Рики протянул третью по счету кружку дымящегося травяного чая, горлу от него стало и правда лучше, — я читал, что цветы отмирают, если принять и не держать в себе чувства. Проще говоря, честно и открыто признаться. — Ни в коем случае, — хрипло запротестовал уже Джейк, все тело ломило, будто от лихорадки, — как ты вообще это себе представляешь? Он мой начальник, я не могу так просто подойти к нему и сказать «господин Ли, я втрескался в вас по самые помидоры, спасибо за внимание» и пойти обратно работать. — Нет, ну, — замялся Рики, — ты преувеличиваешь. У вас точно есть взаимная симпатия, иначе бы он не был так с тобой мил и обходителен. — Это не так работает, — лишь вздохнул Джейк, он и сам уже много раз в особо невыносимые приступы кашля грешным делом задумывался плюнуть на всё и либо вывалить на начальника всё, что он о нем думает, и уволиться к чертям в тот же момент, либо лечь под скальпель, но лишаться способности любить было… страшно, а терять работу из-за своего глупого сердца тоже не хотелось, — от этого признания работать станет просто невыносимо, и я в лепешку расшибусь, задохнусь нахрен от цветов, но не позволю чувствам мешать работе. — Знаешь, — Чонвон ненадолго притих, в задумчивости он снова невесомо перебирал чужие волосы, — не в моем праве это говорить, но… думаю, ты должен знать, почему я настаиваю на операции. Джейк напрягся. Ситуация казалась ему безвыходной и до смешного простой в разрешении одновременно, он запутался. — У Чонсона почти через всю грудь проходит шрам, — Чонвон тоскливо смотрел куда-то сквозь сидевшего напротив Рики, пальцы в волосах друга остановились, — я решился спросить, хотя понимал, откуда он взялся. Джейк зажмурился до боли в глазах, в собственной груди будто что-то в протесте зашевелилось. Он тоже понял. — Чонсон болел ханахаки, — голос Яна совсем ослаб, он пропускал всю боль, через которую когда-то прошел его партнер в прошлом и которой решился поделиться, — то была его подруга детства, она уже замужем, но именно в тот момент, когда она поделилась с ним новостью о помолвке, Чонсон стал кашлять цветами. Он удалил цветы прямо накануне их свадьбы. И к чему я это рассказал, — Чонвон аккуратно повернул Джейка к себе лицом, встретившись с ним взглядами, — даже после удаления цветов он не потерял способность чувствовать и любить. — А ведь точно, — глаза Рики заблестели в тусклом свете ночника, — он бы так о тебе иначе не заботился. Да и я читал где-то, что операция на людях крест не ставит. — Хорошо, — тяжело выдохнул Джейк, — если до моего дня рождения мне не станет лучше, я сделаю операцию. У него осталось десять дней.