Груша с орхидеей

Постоянные крики и оры достали всех. Утро начиналось с ругани по поводу остатков чая. Они перетекали во взаимные дневными препирательства. После следовали послеполуденные подколки и издевательства. А вечером все завершалось демонстративным игнорированием и громкими хлопками дверью в приступе бешенства. Сегодня напряженная атмосфера затянулась. Под утро на кухне что-то разбилось, потом упало, пробудив все Гнездо. Спустившись на кухню, Хорхе увидел почти уничтоженную гостиную и Нову с вазой в руках. Ей противостоял безоружный Шен, светящийся, как новогодняя елка. С горем пополам удалось успокоить двух драчунов, отправить всех спать и кратенько описать Веспер, что произошло — вот только сон, как рукой сняло. — Высокое напряжение? — Оникс плюхнулся на соседний стул. В пижаме с маленькми воронятами и черными пером в волосах он выглядел нелепо, но достаточно мило для того, кого разбудили в половину четвертого утра. — Ага, — Хорхе снял очки, бросил их на стол и потер уставшие глаза. — Было бы присутствия побольше, уже давно запер бы их обоих в комнате. — Хорошая идея, — кот потянулся, зевнул и положил голову на раскрытую ладонь. — Вот только неизвестно, какой будет исход. — Какой-какой? Поубивают друга — вот какой, — он встал подошел к гарнитуру и достал чай Шена. Решив, что за эту ночь ему точно нужна компенсация, Хорхе вытащил два пакетика и бросил в чудом уцелевшие кружки. Чай обдал ароматом жасмина. Причем не таким ненавязчивым, который предпочетал Шен, а химозным мыльным запахом цветов. Либо Нова на злости постаралась, либо сам Шен не заметил, что купил. Оникс поморщился, но все-таки сделал пару глотков и вернулся в исходное положение. — Или потрахаются, — внезапно выдал он и улыбнулся. Хорхе подавился и закашлялся. Одна только мысль об этом приводила его в совершенно необъяснимый ужас. Он посмотрел на Оникса, чьи глаза уже сузились и опасно мерцали в полумраке. — Только не говори, что ты не понял, — он дернул ушами и хвостом. — Чего не понял? — дожидаться ответа оказалось не нужно. Хорхе все понял. *** План просидеть всю ночь в комнате за книгами провалился, испуганный сладким ароматом печеной груши с пряностями. Нотки корицы и бадьяна ярко вспыхивали и буквально манили выбраться из четырех уютных стен, как призрачная рука из старых мультиков про кота и мышь. Игнорировать этот зов не получалось, а во рту уже скапливалась вязкая слюна. Ей вторил желудок, не вкушавший еды с самого утра. И такие несвойственные этому времени суток аромату интриговали еще сильнее. На лестнице встретился Шен. Удивительно, что в данный момент никакого раздражения или злости, привычные за последнее время, Нова не испытала. Наоборот, по странному, она заметила, что чернокнижник выглядел даже бодренько и свежо, будто выспался. Хотя лицо выражало высшую степень озадаченности. И Шен действительно чувствовал некоторое замешательство, что при виде Новы не захотелось отпустить какой-нибудь комментарий. Ему это в принципе было не свойственно — такое поведение — но в присутствии Ловчей как-то все внутри перекручивало, и слова летели быстрее мыслей. А потом вроде бы и хотелось извиниться, но снова в присутствии невыносимой девчонки раздражение накрывало с головой. Запах, конечно же, исходил из кухни. Чарующий, дразнящий, странно, что он не собрал все Гнездо. Жадные до вкусной еды, люди должны бы тут уже толпиться, но, за столиком мирно сидели только Оникс, Таллис и Хорхе. А между ними стоял источник чарующего пряного аромата. — Нас спалили, — Оникс покосился на пришедших и прыснул от смеха. Нова и Шен сверлили взглядом половинки запеченых груш с гранулами рикотты. Сыр, смешанный с шоколадом и пряностями медленно таял на полупрозрачном фрукте и белесой струйкой стекал на тарелку. Они оба не заметили, как победно переглянулись Хорхе с Ониксом, как скромно улыбнулся Таллис. Так же как не обратили внимания, что никто из них не притронулся к десерту. И когда, как команда, прозвучало приглашение угоститься, никто медлить не стал. У Новы закружилась голова от невыносимой, не приторной, но сладкой нежности. Шен с трудом подавил стон от взорвавшихся во рту ароматов сочетания специй и рома. — Хорхе вкусно готовит, когда не экспериментирует, — тихо заметил Таллис и отпил чаю. Вот только этот комментарий услышали только Оникс и сам Хорхе. Оникс усмехнулся, а Хорхе не понял обижаться ему или благодарить за комплимент. Замечание Таллиса вспомнил Шен уже после того, как вернулся в комнату. Поначалу все было хорошо, а вот примерно через четверть часа — уже не очень. Бросало то в жар, то в холод. При этом от лихорадки не клонило в сон, не чувствовалось никакой усталости или недомогания, наоборот, желание двигаться, делать хоть что-то загорелось с такой силой, что Шен просто мерил шагами комнату, как ненормальный. Метался из угла в угол и уже готов был звонить Веспер, лишь бы та дала ему какое-нибудь задание — разогнать внезапно появившуюся энергию. Но телефон куда-то пропал, а холодный воздух из окна никак не облегчал состояние. Это злило. Озноб не проходил, а становился все сильнее, как и неудержимое желание делать хоть что-нибудь. Спартанское убранство комнаты, правда, исключало возможность деятельности, а желание открутить Хорхе голову постепенно пробивало защиту самоконтроля и собственное табу, как в Писании, «не убий». И все посыпалось через полчаса, когда терпеть стало совсем невыносимо. Шен вылетел в коридор разъяренной фурией и замер. Опираясь на стену, перед ним стояла Нова. Ей явно тяжело давалось просто стоять на ногах и даже в темноте отчетливо выделялись на бледном лице красные щеки и затуманенный взгляд. Лестница и без того была испытаем, а теперь еще большим препятствием стал вид Шена. Нова просто хотела убедиться, что не одна такая, кому одновременно плохо и хорошо, жарко и холодно. Ее тянуло на этаж выше, к комнате Шена, по неизвестной причине. Увидеть? Узнать о самочувствии? Зачем? Чернокнижник явно разделял эти эмоции, потому что смотрел на нее удивленно, часто дышал и так же краснел. — Я убью его, — прохрипел Шен и хотел уже пройти мимо, но цепкие пальчики поймали его руку и остановили. Ток прошел через руки, зажигая Присутствие и томная щекотка скрутилась внизу живота. Порыв был неожиданным. Шен перехватил руку Ловчей и утащил в свою комнату, буквально сгорая от такого сильного возбуждения, что рассудок медленно уплывал. Дверь захлопнулась с грохотом. Нова прижалась к ней спиной и почти осела на пол, но сильная хватка поставила ее на место. Шена сложно было назвать красивым, но что-то по-странному заставляло с первой встречи смотреть на него по-другому, не так, как на остальных жителей Гнезда или Союза сожжения. Он казался надежным, хоть и вредным, угрюмым и молчаливым. Врожденная ли харизма была тому причиной — неизвестно, но каждый раз, в толпе Нова невольно выискивала глазами высокую фигуру в черном пальто. В какой момент все их НЕобщение пошло наперекосяк выяснить не удалось бы при всем желании. Обидные шутки невпопад, придирки и беспочвенные обвинения в какой-то ерунде накапливали злость и раздражение ровно до того момента, когда Нова начала на все это отвечать в своей манере. Сначала саркастично, а потом все громче и громче, пока все Гнездо не стало уходить из помещения, где Ловчая находилась с Чернокнижником вместе. Сейчас же этого всего будто и не было никогда. Нова ощущала горячие ладони на своей талии, рассматривала строгое лицо и не могла оторвать взгляд от приоткрытых губ. Шен же видел перед собой златоглазую ведьму, будто сошедшую со страниц сказок. Рыжие спутавшиеся кудри манили, умоляли к ним прикоснуться, красные губы соблазняли, толкали на грех. Вспыхивало желание прижимать к себе сильнее, чувствовать каждый вздох, каждую клеточку этого тела, поцеловать едва заметные веснушки на щеках. И он прижал, позволил себе лишь на мгновение ощутить эту близость, ненадолго. Не выдержал, и глубоко, настойчиво поцеловал, чтобы наверняка убедиться, что это не сон. Нова таяла в руках. Бесконечно упивалась запахом смоляного сырого леса и на подкорке сознания слышала раскаты грома. Так отчаянно желала и ненавидела себя за это желание. Испивала запрет из сухих горячих губ и чувствовала каждую мозоль ладоней собственной кожей. Сгорала в жаре тела, испускала дух и задыхалась, хватая ртом безумие естественной невыносимой похоти, и, на уже смятой рубашке, безжалостно рвала пуговицы. Россыпь звонко проскакала по полу и укатилась во все углы. Белый пластик замерцал, как жемчужины в синем свете татуировок, ненадолго привлекая к себе внимание, чтобы вновь обратить его к Нове, прижатой к двери. Прекрасная, невыносимая, сияющая и назойливая. Его Ловчая, ничья больше. Преследующая даже во снах, как гончая, как умелый охотник. И, какой бы из богов не существовал на самом деле, он свидетель, в этот силок сегодня Шен шагнул по собственной воле. Гибкая и сильная, страстная, такая удивительная и горячая. Жадная. Ее длинные пальцы в его волосах, и россыпь мурашек по позвоночнику, как разряды электричества. Щекоткой в животе бились внутри бабочки, готовые прогрызть себе путь на волю. — Что ты творишь? — дверь за спиной Новы казалась ледяной, гладкая и единственно статичная во всем мире. Шен уперся в них лбом, пока все вокруг крутилось, вертелось и не давало даже вздохнуть. Нова прижималась к нему всем телом. Одна его рука обхватила бедро и невольно поглаживала этот живой шелк через разрез юбки. Вторая — камень, вместо конечности. Хотелось самому уже грызть себя, лишь бы не видеть, не чувствовать этот аромат духов, не ощущать, как волосы легко скользят по скуле. Отключить все нервные окончания, только бы держать себя в руках. — А на что это по-твоему похоже? — и снова острые коготки царапнули шею, губы прикоснулись к тому же месту. Даже через одежду можно было почувствовать его каменный торс. Шен напрягся, и едва ли ему хватало сил терпеть, а выдержка, достойная гладиатора, начинала бесить. Нова провела по обнаженной груди и замерла, аккуратно очерчивая полосы татуировок. Они тут же вспыхивали под ее пальцами и медленно таяли, становясь снова черными. — Не дразни меня, — Нова подняла на него взгляд и улыбнулась. Шен кусал губы, жмурился и старался дышать медленно и размеренно. С недюжинной силой, то ли от адреналина, то ли от злости, Нова резко впечатала его в стену и прижала так, что пошевелиться не было никакой возможности. Шен не ожидал такого и не сразу понял, что снова на его губах привкус груши. Сладкий, приятный, с послевкусием рома и корицы, снова больно выбивающий из головы все мысли, в труху стирающий самоконтроль. К чертям разносящий все возможные стены из литого бетона, будто это шаткий гнилой забор. Шен почти не почувствовал ее веса, как перышко, очень сильно обхватившее его за талию ногами. Целующая отчаянно и самозабвенно, как в последний раз, будто завтра не наступит. Весело загоралась золотом сетка Присутствия под кожей и таяла в венах. Он чувствовал эту силу, эту мощь, поддавался ей, пропускал через себя и все больше и больше тонул, скидывая по пути в пучину ботинки. С треском порвался корсет, обратилась лохмотьями юбка. Настоящее заполнили хлопковые простыни и воздушный матрас под спиной, сильный торс и длинные спутавшиеся вороньи волосы. А Нова непроизвольно, сама раздвигала ноги, не испытывая совершенно никакого стыда. Шен обхватил ее грудь ладонью, впился губами в шею, рыкнул что-то, стоило потянуться к пряжке брюк и сильнее вцепился в бедро. Внизу живота уже все разрывало на части от нестерпимого желания, и каждое прикосновение только сильнее накаляло внутри рвущиеся на свободу стоны. Если раньше, он понимал хоть что-то, краем сознания, то сорвавшееся с этих пухлых губ собственное имя, прошибло ледяным водопадом. Не трезвило, а убивало контроль окончательно. Шен желал еще. Слаще. Громче. Чтобы все чертово Гнездо услышало, как приторно и чувственно она стонет его имя. Как сильная ловчая зовет Шена. Как она умоляет, как желает, как кричит под его руками, под его телом и жадно требует большего. Нова ощутила только холод на том месте, где они соприкасались. Медленно, дразняще, волосы щекотали грудь, живот. Нежно, мягко и так легко, что почти не ощущались. Шен скользил руками по телу, очерчивал пальцами каждый изгиб, запоминая, изучая. Она не могла сдерживаться, когда он провел по внутренней стороне бедра, сжал слегка и, будто бы невзначай, отвел ногу от своего лица. Момент, когда исчезло нижнее белье был окончательно упущен, так же, как и момент перемещения головы мужчины от лица к коленям. Мир взорвался. Нова выгнулась дугой и попыталась хоть за что-то ухватиться, но только и смогла застыть, чтобы это ощущение не убежало. Она отчаянно пыталась расслабиться, но мышцы сокращались самостоятельно от каждого нового витка языка. Властно впивались в бедра сильные пальцы, раздвигали ноги еще шире. Она зарылась рукой в густые длинные волосы, убрала несколько прядей со лба, а другой зажала себе рот, чтобы хоть немножко заглушить стоны. В глазах мерцали белые мушки, вспыхивали искрами и исчезали, чтобы снова появиться под плотно сомкнутыми веками. Напряжение липло, нарастало, как снежный ком, готовый раскрошить лавиной все вокруг и в тот момент, когда это чувство стало невыносимым, Шен остановился. Распластанная на мятой простыни, красная, с немым вопросом в золотых глазах, Нова настолько казалась неземной, волшебной, что не верилось в происходящее. Совершенно нагая, горячая и желанная до боли, она кусала губы и, больше непроизвольно, тянулась к тому месту, где только что побывал Шен. Ласкала себя, вздрагивала, убирала пальцы и тихо скулила, требуя большего. От такого вида в глазах темнело, в горле ссыхалось все, что только можно, хотя буквально только что на это не было и намека. Звякнула пряжка ремня, тряпкой упала на пол окончательно испорченная рубашка, туда, где уже валялось истерзанное платье. Шен ласково провел ладонью по колену, бедру, поднялся к талии. Нова задрожала, когда почувствовала, как сильно ее желают, как невыносимо и жарко ее хотят. Шена сдерживал лишь тот факт, что от собственного нетерпения мог сделать больно. И поэтому двигался очень медленно, что и стало огромной ошибкой. Горячая внутри, влажная, узкая — идеальная. Такая мука вышибла из легких воздух, душила, а Нова лишь своим голосом совершенно не упрощала ему задачу. Его имя, стоны, размеренные, будто волны. Упругая грудь под ладонью, ноги на торсе и коготки впивающиеся в плечи. — О, Господи, — она обвила шею Шена руками и дыханием опалила губы. Он застыл на мгновение, пытался собраться с мыслями, но Нова решила все за них двоих. Она двинулась вперед и застонала протяжно и громко. Конечно, Шен старался ради нее. Не поранить, все сделать правильно. Вот только Нова не хотела «правильно». Она снова перевернула их обоих и прижала его руки к кровати. От ощущения его внутри, еще больше накатывало возбуждение. Хотелось больше и дольше, полностью отдаться чувствам и плыть по течению. Она приподнялась и резко опустилась. Звук утробного не то рыка, не то стона вызвал улыбку и чувство вседозволенности. Нова дарила этому невыносимому вредному прекрасному мужчине удовольствие и зажигалась сама только сильнее. Бесстыдные шлепки разносились по комнате, отражались от стен и таяли где-то в ковре. Шен чувствовал, как плавится, чувствовал, как сводит все внутри от быстрых резких движений, от веса тела и ее голоса, от собственных неудержимых стонов и от того, что позволял слабой хватке удерживать свои руки. Нова двигалась сама, задавала темп, четкий и жесткий, вдалбливалась в него и явно хотела большего. И было бы ложью, если бы он сам начал утверждать обратное. Мысли путались, ноги начинали слабеть и воздуха не хватало. Эгоистичная развязка ускользала каждый раз, стоило чуть замяться. И, наверное, это стало слишком заметно. Шен дернулся, перехватил запястья и снова оказался нависшим над Новой. Одним резким толчком выбил из горла стон. Он вошел глубоко, почти болезненно и так хорошо, что Нова вновь выгнулась дугой. Снова толчок, такой же сильный и властный. И еще. И еще. Все смешалось. Реальность обратилась в кусок ваты, стала осязаемой и тяжелой, сосредоточилась в одной точке и нарастала новой ошеломляющей волной. Цунами поднималось все выше и почти достигло пика, когда пальцы Шена скользнули между их тел и надавили на клитор. — Я хочу, чтобы ты позвала меня по имени, — его хриплый голос пронесся по позвоночнику мурашками и жаром расползся по пояснице. — Шен, — и цунами взорвалось, окатило льдом и огнем, Нова громко застонала. В стонах экстаза Шен слышал свое имя, которое повторялось полупьяным бредом снова и снова, пока она дрожала в его руках, пока царапала спину в кровь, и мутным взглядом пыталась рассмотреть его лицо. Снова билась в оргазме и снова кусала губы, а Шен не переставал двигаться, все сильнее наращивая темп, вдалбливая Нову в кровать до темноты в глазах. Он тоже громко застонал, чувствуя, что это еще не конец, и поймал губы Новы своими. Сладкие с ароматом груши. *** Находиться в комнате было невозможно. Оникс с Таллисом не пустили к себе Хорхе и только выдали пачку беруш, которые совершенно не помогли абстрагироваться от звуков, которые никак не хотелось слышать. Но он слышал и слушал их на протяжении последних трех дней с редкими перерывами. Комната Новы оказалась заперта, а попросить Шена быть потише — себе дороже. Так и получилось, что в одной из свободных комнат гнезда находиться просто невозможно, а другая намертво запечатана не только на ключ, но и заклинанием. Диван в гостинной оказался неудобным, и все те дни, что Хорхе не спал в своей кровати, он мучился от боли в спине и шее. Йога не помогала от нервного и физического напряжения, и он бы ушел спать на крышу, но и там звуки этой ненасытной парочки слышались достаточно отчетливо. — Что ты туда добавил? — Оникс обзавелся темными кругами под глазами. Он теперь кутался в плед, потому что испытывал постоянный холод от недосыпа. Страшно представить, каково ему было со звериным обостренным слухом. Хорхе кивнул на термос с заваренными травами и сам отпил сонного отвара, который, впрочем, не работал. — Cypripedium calceolus. Орхидею, — Хорхе зевнул и пододвинулся, чтобы Оникс смог сесть. — Собранную на новолуние. — Она ж воняет, — анимаморф подобрал под себя ноги и тоже глотнул чаю. — Сироп с корицей, бадьяном, гвоздикой, перцем и ромом перебили, — со стороны лестницы послышался особенно громкий стон, а Хорхе захотелось заплакать.