Письма пишут издалека, Частенько не заботясь о почерке, Доверяя их лишь иногда Людям в богом забытом очерке. В каждую букву вложено чувство, Забытое на богом забытой земле. Смог воскресить божество, однако, Забыв, какие боги безразличные.
—И целую империю я увидел в твоих зрачках! — парень перекатился, смотря на другого, который откровенно сдерживал смех. — Поверь мне, когда режиссёр выдал мне это, я также сидел. Абсолютно. Ну что это за бредятина? —А есть ещё текст? Почитай, посмотрим, может всё же уйдешь в другой спектакль. — Блондин, лежа на животе на кровати, болтал ногами в воздухе. —Ха, ну вот, смотри: Я был назначен кем-то свыше оплакивать смерть незнакомца, любовь моя. Это ещё что? —Действительно очень похоже на бред. Будешь играть? Мы ведь познакомились с тобой в фильме, который по уровню диалогов был очень похож. Вдруг сможешь кого-то свести? Кареглазый сел на кровать, пока блондин устраивал свою голову у него на коленях. Он вспоминал: как они боролись за роль главного героя, как ненависть к тому, кого взяли на главную роль в этом треклятом фильме, сблизила их, и как они вместе запивали своё горе в баре. —Не влюбляйся в незнакомца. — Он посмотрел, как пропуская сквозь пальцы белые волосы, они падают на кровать. — Помню. —А мы пошли против фильма, в котором играли.***
—Да пошёл ты, несчастный идиот, это была моя девушка, б… — щеку ожгла пощёчина. Скула сразу загорелась алым. Парень поднял ошалелые глаза. Всерьёз значит, теперь кино перерастает в реальность. Играем по крупному? Краем глаза он увидел шокированного, но заинтересованного режиссера. Блондин отдёрнул пальцы, отходя на пару шагов. —Володь, я… — он заикался и отходил всё дальше, с недоумением смотря на подрагивающие пальцы, и смотря в глаза парня, в которых плескалась обида. И что-то ещё. —Ну стоп, ну Паш, такую сцену поломал, ну емаё! Сейчас по сценарию, понятно, без этих ваших мутноватых срывов? И давайте скорей, уже скоро площадку нужно освобождать! В глазах Павла плескалось что-то смутно напоминающее вину и желание вот сейчас упасть на колени и молить о прощении. Они и так не очень ладят, а сейчас… Вот же… —Мотор! И после этого вечера они разговорились в гримёрке, где Павел умолял простить его. Мол, сценарий, всё такое, и после заверений, что всё непременно будет хорошо, хоть и смотрел Володя с нескрываемым интересом, разъехались.***
—А потом, через неделю, после съемок и окончания контракта, мы и поехали бухать. Понимаешь, тогда так искрило, я думал — переспим, разбежимся, не встретимся никогда. А ты оказался… солнце — не иначе. — Блондин расхохотался, потрепав того по волосам. — Подарки, внимание, свидания…***
—Володь, а ты можешь менее пафосно вести машину? — кареглазый закашлялся, откровенно не понимая, что так смутило Пашку — о, а он откровенно залип. Одной рукой хватаясь за руль, выворачивая на поворотах, и чуть поигрывая мускулами — пусть, неосознанно, он выглядел очень уж привлекательно. Машина встала на светофоре. —А мы куда едем, собственно, Ватсон? —В ресторан. — голос был чуть хрипловат, и рычащие нотки проявились чуть ярче. -Шерлок. —Володь, а я тебе нравлюсь? — Павел смотрел своими глазами-изумрудами, смотря на подрагивающие руки в ожидании решающего ответа, пока водитель сжимал руль уже двумя руками, так, что побелели костяшки. Так, как может пережать горлдо любому, кто его коснется. —Знаешь, ты реально Шерлок. И мудила. — он передохнул. — Подожди минут двадцать, а? В глазах чуть ли не скопились слёзы, и он отвернулся к окну. Что значит этот ответ?Людям нельзя влюбляться в богов, так почему я раз за разом совершаю эту ошибку?
Слова песни бились в голове набатом, и он просто откинулся на сиденье, решив ждать и переждать напряжение, которое повисло в воздухе машины.***
—А после ты признался в том, что влюблён. А я чуть не умер от этого ожидания. И чуть не задушил тебя. —Ага. И попытался отхлестать меня букетом. —Но ты вовремя меня обнял. —Ты романтик до мозга костей, Шерлок. —Вер-рно, Ватсон. Блондин потянулся за поцелуем. теперь всё было хорошо — теперь надолго. И он получит и подарит столько букетов, сколько захочет, пока на пальце сверкает серебряное кольцо с коричневым алмазом.***
Куда мы едем? — этот вопрос крутился в голове Володи, пока уже теперь Паша, кажется, трясся за рулём, так же пафосно ведя внедорожник. Сейчас у них было всё: роли, деньги, слава и они — теперь существуют. А начинали с странного кино и доширака по утрам и скандалов вечерами. А потом — букеты. И сейчас счастливы. Так всё же, куда они, блин, едут? Места знакомые — центр города. И зачем он — в его растянутой футболке и шортах, а Павел — в определенно жарком белоснежном костюме? —Па-аш? А куда мы едем? И почему ты так гонишь, как будто боишься? —Я редко о чём-то прошу, но сейчас лучше помолчи, ладно? Люблю тебя. Он замолкает, ещё и сильнее сжимая руль, и пока Володя витает в своих мыслях, машина останавливается, и Павел выскакивает, закуривая. Руки трясутся так, что сигарета выпадает спустя пару тяг, и видя, что, слава кому-то-там, Володя ещё в машине, он, растаптывает сигарету ногой, надеясь, что сегодня не растопчут его, и подскакивает к двери, открывая её. Его любимый мужчина выходит, совершенно не понимая ничего — абсолютно ничего — но его подводят к двери какого-то здания. —Бронь на 07.17.2017, Павел. Администратор улыбается, и проводит их к VIP-комнате. Там играет приятная, тихая, спокойная музыка, расставлено что-то очень красивое и наверняка сладкое, и вино. Они болтают, и Паша иногда нервно поглядывает на часы. Володя дергает его за рукав, упрекая себя за странные подозрения, и его - что не сказал одеться подобающе. Близится пять вечера, и в четыре пятьдесят пять он встаёт на колено, открывая заветную коробочку. И Володя умирает. И говорит "да".У счастья и боли нет срока давности, Он истекает — возможно. Бывает то счастье и такая боль, У которой затёрся код. Но помню, обманчивой зимней порой Вслед сне кричали постой. Я же услышала: боже, отстой Знаю: он (ли?) скучает порой.
Любовь всему божественному противоестественна
Но мы и не боги, и стать ими не хотим.