***
— Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус! — цитировал книгу, обладающую крайне многогранным сюжетом, Гуннар. Ему не хватает лишь костюма и текста за кулисами, чтобы полностью напоминать театрала. Мужчина соврал, если бы сказал, что не считает себя мировым судьей, способным ножницами мировоззрения перерезать нити жизней. Грешной он собственную душу также не представлял, ведь любое действие совершает во благо. Гуннар не курил, даже если очень хотелось ощутить тепло меж пальцев; он не рассекал полотна дорог на новеньком автомобиле, выбрасывающим в воздух черные комья, напоминающие шерсть высокогорного барана. А еще… Больше назойливых, словно комары, девушек пубертатного возраста учитель ненавидел тех, кто вредит природе, надламывая ее венец в виде лозы диковинного растения. Не удивительно, что Теркель находился на мушке уже длительное время. Когда Гуннар был мальчишкой, еще ничего не смыслящим в жизни, ему довелось лицезреть ужасные обстоятельства: отец, изрядно выпивший по причине очередного накрахмаленного притворством праздника, выкинул на улицу кота, посмевшего запрыгнуть в разгар торжества на стол. А поскольку район был далеко-о неблагополучным, по местности громом раскатывался лай собак с пеной у пасти. Участи питомца не позавидуешь. Гуннар взглядом с картины «Плачущий мальчик» наблюдал за тем, как мужчина закрывает дверь на замок, пока кот, пытаясь спастись, скребется в нее. (Через десяток лет, кстати, уже отец будет царапать ногтями пол, стараясь отползти от человека с портновскими ножницами и окровавленным свитером). Невовремя подвернувшееся под руку воспоминание заставило преподавателя опустить ладонь на Помелу, ежедневно купающуюся в бассейне любви. А африканский опоссум точно все понимал: не мешал затачивать холодные орудия убийства, не препятствовал ночным прогулкам по комнате в моменты озарения. И ведь какой-то умалишенный говорит, что питомцы — отражение своих хозяев! Разве в этих черных глазах, больше смахивающих на бильярдные шары, можно разглядеть хоть след страсти к ультра насилию? Ночь дышала городу в спину. Звезды горели, словно запыленные витрины винтажного магазина; протрешь — еще ярче засверкают! Ветер забрасывал в комнату через открытое окно аромат свободы, цветения и некой сладости. Потрясающая пора, чтобы продолжить возводить план, будто замок из песка. Гуннар, будучи новым классным руководителем (эдакий Лжедмитрий), прекрасно был осведомлен о расписании учеников. А дальше дело за малым: выждать удобный момент. Проще, чем задуть спичку! Путем слежки преподаватель сумел вывести наиболее вероятный маршрут Теркеля в день «Х». В бесконечно тянущиеся часы подглядывания мужчина смахивал не то на Гумберта Гумберта из «Лолиты», не то на Шерлока Холмса. — Милое создание, передай, пожалуйста, карту района, — обращаясь к пушистому верткому клубку с длинной нитью хвоста, напевает на джазовый манер Гуннар. Опоссум забавно, словно игровая фишка для настольной игры, прыгает по столешнице, периодически мотая головой из стороны в сторону, как стрелка компаса. Зверек еще около полминуты изучает холмы всевозможных бумаг (в том числе он посетил и город небоскребов, созданных из тетрадей учеников), прежде чем разочарованно взглянуть на хозяина. Гуннар, склонив голову на бок, будто игрушка на приборной панели, дернул руками в вопросительном жесте. — В самом деле? Я же не мог ее забыть где-то… — в голове все равно всплывают общественные места типа душного автобуса, напоминающего консервную банку, кабинета с перекошенными партами и такими же перекошенными лицами школьников. Несмотря на интерес к естественным наукам, мужчина никогда не пробовал себя в роли археолога. А зря! Опыт раскопок ему не навредил бы. В следующие десять минут пол превратился в фонарный столб, полностью занавешенный объявлениями и листовками, только вместо всего выше перечисленного — журнал учета успеваемости класса, характеристика Оспри (надоедливый мальчишка в столь юном возрасте уже беспокоится о студенческом будущем)… — Черт! Эта карта — ключ к успеху. На ней ведь столько записей, — досадно вел монолог Гуннар. Его тень расхаживала из одного угла комнаты в другой, совершенно не стесняясь проходиться домашними тапочками по ковровой дорожке из недавно написанных тестов. — Ха-ай, Гун-Гун! — дверь издает рычание, и в комнате появляется новый знакомый учителя. Очки формы медовой соты были использованы в качестве ободка, оголяя еще молодые черты лица, не тронутые старческой нежностью, как завещал строчки один футурист. Барри, проходя в центр комнаты, находясь под прожектором пристального взгляда оппонента, улыбается, точно сейчас typical утро воскресенья, а не одинокая ночь пятницы. Владелец дома, разумеется, проветривал помещение, но никогда не оставлял окна надолго без присмотра. Какого черта этот чудак, порой говорящий о событиях вокруг, точно автор заумной книги, делает в комнате Гуннара? — Барри, позвольте поинтересоваться, как вы пробрались в мою скромную обитель? — складывая руки перед собой, точно священник, задает вопрос он. — Э-э, знаешь, чувак, помнишь, ты забыл на хате флешку с какой-то просто очуметь важной презентацией? А поскольку уйти с урока ты тупо не мог, попросил меня сгонять кабанчиком до сюда. Ключ ты так и не забрал, зато теперь он висит у меня вместе с остальными. Типа братаны-ключи, выкупаешь? — с видом начинающего комика мужчина дожидается реакции «зрительного зала». Не получив даже закадрового смеха, он загибает одну из сторон жилетки цвета мандариновых шкурок и выуживает оттуда нечто шуршащее во тьме. Преподаватель музыки с толикой разочарования разворачивает бумагу, по размерам способную потягаться с ватманом, на каком обычно рисуют глупые плакаты дети. Гуннар щурится — ночи, проведенные за разбором почерка, похожего на узелки неопытной швеи, дают о себе знать. В глаза бросаются красные буквы, словно намалеванные артериальной кровью или соком спелого граната. Карта! Мужчина в неизменно зеленом свитере с наивным изображением панды делает шаг вперед, параллельно протягивая руку, будто срисованную с картины «Сотворение Адама». Барри резко прячет карту за спиной. — Гуннар, тебя реально задело убийство беднячка-паучка? — точно беседуя с дошкольником, уточняет мужчина в отпаренной рубашке с длинными рукавами, скрывающими элегантные запястья. — Не нужно разговаривать со мной таким тоном, — делает замечание привычной громогласной интонацией он. — Ты даже представить себе не можешь, что станет с планетой, если все пауки вымрут. Человечество буквально за две недели будет съедено гнусом. Я писал статью на данную тему, поэтому хорошо знаком с официальными данными. — Присядь на минуту, о’кей? Гуннар с лицом недовольного пациента, которого ложно заверяют в том, что он в жолтом доме лишь на неделю, все-таки занимает место в рабочем кресле. Движением профессионального танцора тот закидывает ногу на колено, складывая пальцы в крепкий замок. Стопа нервно ритмично покачивается, словно заяц барабанит лапой по черной-черной земле. Он ведь взрослый человек! Его решения или поступки никто не смеет осуждать, тем более перетягивать одеяло на себя. — Давай по чесноку. Не стану гнать. Я просто не хочу тебя терять, понятно? Знаешь, сколько щас Фраеров срок мотает за решеткой? Думают, что им ничего не будет за кражу бабкиной пенсии или еще чего-то. Куда делся тот чувак-пацифист, а? — Блины печет, — закатывая глаза отвечает Гуннар, отворачиваясь в кресле к окну. — Я не могу допустить столь безответственного отношения к окружающей среде, Барри. Мужчина поправляет очки, цепляя их за волосы цвета кокосового ореха, и выгибает дугу брови в изумлении. Точь-в-точь тот самый интернет-прикол! Учитель музыки тяжело пропускает воздух в грудную клетку, словно нечто препятствовало этому; помните то чувство, когда натягивали пакет из магазина на голову? Что-то в этом роде. Карта, изрядно помятая, отправляется в свободный полет, будто октябрьский журавль. Барри бесшумно подкрадывается к рабочему месту собеседника. Аккуратные длинные пальцы со следами присутствия гитарных струн прокручивают кресло на сто восемьдесят. Гуннар все еще недоверчиво поглядывает на него. «I like the way you kiss me…» — все-таки в той песне был смысл, а не набор молодежных звуков. Барри одной рукой придерживая собственные отросшие пряди, собирая их в подобие хвостика, льнет к лепесткам губ мужчины. Впрочем, откровенно говоря поцелуем это назвать тяжело… Скорее два голубя под крышей в дождливый день греются друг о друга. И все-таки учитель музыки не отступает: внутри него разлился аккомпанемент рояля, струнных и ударных. Или это сердце билось в ритме лихорадочного больного? Никаких бабочек, так любимых Гуннаром, — лишь музыка. Руки Барри невесомо ложатся на скулы партнера. Он аккуратен как никогда, словно держит не череп, а хрустальную вазу XVIII века. На вкус защитник природы оказался, как бы парадоксально не звучало, похожим на вино из одуванчиков. Как лето, закупоренное в бутылке! — Ты все еще хочешь прикончить Теркеля? — Уже в меньшей степени, — словно делая сложные математические подсчеты, отвечает мужчина. — Лады, устроим тебе «шоковую терапию», и думать забудешь про пацана. — Шоковая терапия плохо кончилась. Однако, я не особо хорош в истории, — пожимает он плечами. — Кажется, у меня завалялось пиво на черный день календаря. Составишь компанию? — А почему черный? — Потому что зря купил револьвер. И хотя эту историю невозможно сильно хочется закончить куплетом очередной композиции «У него нет секретов по карманам. Убийство не входило в планы. «Ты не таким был» — скажет мама. Мне пришло-ось!..», может, даже к лучшему, что все пошло не по заранее начертанному сценарию. Все-таки многие люди больше напоминают конструктор, нежели сочетание крови, плоти и костей. Делаю ставки, что пройдет немного времени, и эти двое будут складывать детали в постели. А не ножи в ножны, как изначально планировалось. Вполне себе сносный финал…***