Элемент неожиданности

— Земля вызывает Дмитрия. Голос Игоря донесся будто из вакуума. Жизнь в последнее время вообще из этого самого вакуума не выходила. Первое время, после отъезда Августа, всё было в норме. Работа-дом-работа. Иногда дом убирался из этой цепочки. А вот мысли не уходили из головы ни на секунду. Поначалу их было мало и всё безобидные. В один из дней, наливая себе чай, он вспомнил, как Август единожды случайно купил себе горький шоколад, вместо обычного молочного, в котором будто кроме сахара ничего и нет, и сморщился, попробовав его. Потом сознание подкинуло воспоминание, как Хольт, решив ознакомиться с местным телевидением, плевался от глупости сюжетных ходов, вскоре, тем не менее, он проникся, а после и вовсе уснул на диване, так и не дождавшись развязки. Чтобы отвлечься от навязчивых мыслей Дима сбегал на работу. Раскрываемость в отделе за эти две недели повысилась в разы, но вот метод оказался не самым лучшим. К концу второй недели тело начало отказываться от работы — мозг перестал фокусироваться на делах, всё чаще Дима смотрел на одно предложение по несколько минут, появилась общая физическая усталость и ничего не помогало с ней справиться, а в один из дней он даже не услышал будильник. Но даже усталость не помогала спастись от навязчивых образов, от острых черт лица, от механического позвоночника, который раньше он видел только на страницах комиксов, от ухмылки, появляющейся каждый раз, как Дима смущается от комплимента или дурацкой шутки. Всё это выливалось в скетчи или полноценные портреты. Казалось, что это способ выбросить из головы то, чего там изначально быть не должно. Получалось слабо. Вот и сейчас, Игорь и Юля пригласили его к себе, вырвав из хищных лап работы хотя бы на вечер, а он снова уплыл в свои мысли, попутно зарисовывая в очередной раз уже такие привычные черты лица. Не услышав реплику друга, Дима продолжал водить карандашом по бумаге. Только Юля, возникшая будто из ниоткуда, заставила его вернуться в реальность и захлопнуть скетчбук так сильно, что слышен был хруст грифеля. Возможно, чтобы не вызывать подозрений, стоило делать это не настолько резко. — Димочка, ты прячешь что-то от своих друзей? — издевательски протянул Игорь, подходя ближе и выхватывая привычным движением из рук скетчбук. — Там ничего такого, просто наброски, — хоть он и привык к выходкам друга, да и напустить на себя спокойный вид уже не составляет труда, научился за все то время, что проработал в полиции, но в данный момент вышло криво. Юля ничего не сказала, лишь вскинула бровь удивленным движением. — Наброски кого? — конечно, Игорь догадался кого, он слишком долго рассматривал листы в конце альбома, наклоняя вбок то свою голову, то предмет в своих руках. — Ты же понял, кто там, зачем уточнять? — Я хочу знать, что мне это не привиделось. И как это понимать? — Это просто рисунки. Ты раздуваешь из мухи слона. — Дима, родной мой, мне кажется, что проблема не во мне. Ты не хочешь замечать очевидных вещей… — Игорь! — не дав договорить, Дима вернул свою вещь в руки. — Это всего лишь рисунки. Юлю я тоже рисовал. — Да, но не половину своего альбома посвящал ей. Тут у нас и руки, и лицо, и его позвоночник. А где же остальные части тела? — В домашней коллекции, — съязвил Дубин и оскорбленно упал на диван, скрестив руки на груди. — Юль, скажи хоть ты ему. — Повторюсь, если ты ему веришь… ты знаешь, что я доверяю тебе. И уверена, что ты не подпустишь к себе человека, который этого не заслуживает. — Все мы слепнем от влюбленностей. — Игорь! — шикнула девушка. — Я не влюблен в Августа! — уши покраснели, выдавая обман с головой. — Да, тебе по душе больше февраль. — Очень смешно, — фыркнул Дубин и, схватив злосчастный скетчбук, встал с дивана, намереваясь уйти домой. Дома всяко лучше. Хотя бы потому, что никто не заставляет вновь и вновь окунаться в гнетущие мысли, которые и так, кажется, наполняют до краёв черепную коробку. Дома можно забыться, выводя линию за линией не переживая, что кто-нибудь увидит. Но дома всё напоминает об Августе и Диму это начинает раздражать. На одном из стульев остался его пиджак, в кухонном шкафу все виды шоколада, которые только можно найти, кроме горького, разумеется, а в ванной до сих пор можно почувствовать запах лака, которым тот пользуется по утрам. Возвращаться в свою квартиру было бы логичным, но весьма неинтересным, решением. Так проще убедить Волкова в том, что они больше не занимаются этим делом. Однако эти мысли отметались в первую очередь, ещё первее, чем те, что указывали на очевидную влюбленность. Лучше уж эти взгляды украдкой, вечные зарисовки и краснеющие щеки, чем их отсутствие. Сладкая соль на рану почему-то предпочтительнее, чем жизнь без Августа. — Дим, — успокаивающий тон Юли служил противовесом игоревским укорам, — не воспринимай его слова всерьёз, — не отводя взгляд от того, как чужие руки завязывают шнурки, она подала куртку. — Мне кажется, что Игорь не так уж не прав, — поднявшись, улыбнулся Дубин, забирая ветровку и накидывая её на плечи. Вдох-выдох, сказать, как сорвать пластырь. — Я скучаю по нему, — вытолкнув откуда-то из лёгких фразу вместе с воздухом, Дима стушевался и поднял побитый взгляд на подругу, готовясь отражать атаку. Но Юля умела удивлять. — Не вижу в этом ничего страшного, — тёплая улыбка появилась на её лице и рука оказалась на предплечье, ободряюще оглаживая. — Он же буквально взрывал город, чтобы продать оружие. Наш с тобой город. — Тогда почему ты рисуешь его и скучаешь по нему? — Юль, я не понимаю… — вновь раздражаясь, Дима дёрнул куртку, пытаясь просунуть руку в рукав, но мимо. — Подожди злиться. Я к тому, что если бы он был тем Хольтом, который и сейчас готов взорвать город ради своих целей, то ты бы и близко его не подпустил. Дим, ты забываешь, что всегда смотришь на вещи с холодной головой. Эта, позволь сказать, влюблённость не ослепляет тебя, хотя бы потому что ты задаешься такими вопросами. — Это всё ещё сложно, он всё ещё Хольт, пока… — фраза оборвалась на уставшем выдохе. — Пока что? — Пока мы не встретимся. Это будто два разных человека. Август, которого я знаю, и Хольт, о котором читал в новостях. — Возможно, это один и тот же человек, который изменился. Не забывай, что он тоже покалечился, — порывистым движением Юля обняла друга, который наконец расправился с курткой. — Пригласи его к нам, когда вернётся. Я купила монополию. Уверена, он оценит. Дима негромко рассмеялся, но кивнул предложению, и, попросив попрощаться за него с Игорем, вышел из квартиры в гораздо более спокойном состоянии. На улице прошел дождь и дышалось легко. Следующие дни сменяли друг друга быстро, не отличаясь индивидуальностью. Дима работал до изнеможения, а дома сразу падал в кровать. В один из таких дней он рухнул на стол, сам того не заметив. Просто уснул, как в многие вечера до этого. Столешница уже порядком к этому привыкла, как и его спина.

***

Солнечный свет бил в глаза, такое было редкостью для Питера. А в данный момент, пусть ею бы и оставался и не мучил спящего человека. Дима недовольно фыркнул и перевернулся на другой бок, но заснуть возможности уже не было. Вместе с солнцем пришла и бодрость, такая сейчас ненужная. Не в выходной же. В выходной вообще стоит отменять любые раздражающие звуки и движения, и действия, и людей. Выходной создан, чтобы, в первую очередь, высыпаться. А уже в последующую — любоваться солнцем. Звук на кухне заставил, и без того почти ушедшую, сонливость скрыться за поворотом. Жил он один. В призраков не верил. До этого утра уж точно. Да и засыпал на столешнице. Едва ли он отличался способностью ходить во сне. Даже в детстве не ходил. Одежда на месте, очки сняты — либо ему попался уж очень вежливый вор, либо нервы совсем сдали на работе. На кухне его встретило чувство дежавю. Хольт крутился у плиты в уже более уверенных движениях. Он явно только закончил с тренировкой и недавно вышел из душа, хотя волосы уже успели подсохнуть. В ушах были наушники, потому он и не слышал, как Дима открыл дверь и застыл. Опять. Это начинает раздражать. Как легко его стало вывести из равновесия. Покажите расслабленного Августа, пытающегося приготовить что-нибудь, его спокойные, не наигранные движения, отблики солнца на русых волосах — и он готов забыть обо всех возмущениях, что были до этого. Часы показывали восемь утра. Оставалось лишь устало признать, что сегодня поспать до полудня не получилось. Август явно лучше справлялся с яичницей. По крайней мере, в этот раз он отложил ковш и взялся сразу за сковородку. А что это, если не прогресс? Дима, улыбнувшись сам не зная чему, подошел ближе и положил руку на чужое плечо. Только забыл, что его все это время не слышали, а значит, вполне логично, испугались. Хольт вскинул руку с лопаточкой и уже был на полпути, чтобы рефлекторно ударить причину беспокойства. Только Димины полицейские рефлексы сработали еще быстрее. Выбив лопаточку из хватки, он завел руки Августа за спину. Однако за секунду понял, что сделал, и сразу опустил. — Прости, — начал он, стоило Хольту вынуть из уха наушник. — Я только приехал, а ты сразу хочешь поиграть в полицейского и преступника, — ухмылка в этот раз была не обычной, а будто даже радостной. Раньше такая не появлялась на его лице. — Настолько соскучился? — А зачем терять время? — Дима уже знал, что, если не пасовать, то Хольт смутится первым. Вот как и сейчас, когда он подошел ближе, вкладывая в его руку выбитый предмет посуды. — Но для начала стоит поесть. Как думаешь? — М? — по пальцам прошелся небольшой разряд, а миллиардер не нашел, что ответить. — Ну же, мистер Хольт, чего вы замолчали? — настала Димина очередь смущать собеседника. И, кажется, он начал понимать, почему тот так часто это делает. Оказывается, это невероятно приятно. Вдоволь насладившись картиной, Дубин усмехнулся и отошел в сторону чайника. — А может ты сделаешь завтрак? У тебя хорошо получается, а я пока пойду… волосы приведу в порядок. — По-моему, так тебе больше идет. Да и к тому же, я хочу посмотреть на что способен Август ван дер Хольт, — не отрывая взгляда от кипящего чайника, будто он сбежит, Дима почувствовал как к нему подошли со спины. — Я очень на многое способен, — шепот коснулся уха, но никаких других касаний не последовало. — Вот и приготовь завтрак. Или тебя напугала какая-то яичница? Дима победно ухмыльнулся, когда собеседник отошел к плите и продолжил начатое, но ничего не сказал. Взяв две кружки с чаем, он сел за столешницу и открыв скетчбук принялся зарисовывать волосы, которые через несколько минут будут лежать в идеальной укладке под слоем лака. Через время перед ним появилась тарелка и любезно протянутая вилка. Отложив скетчбук и подняв голову, Дима встретился с чересчур изучающим взглядом. — Что рисуешь? — улыбнулся Август, закинув первую порцию своего кулинарного творения в рот. — Да так, ничего. Это помогает думать, — послышался хруст и Дима, усмехнувшись тому, как Хольт сморщился, понадеялся, что это не зуб. — Скорлупа? — собеседник смутился, словно ребенок, и кивнул. — Такое бывает. — И о чем же ты думал? — О том, как выйти на Волкова и Разумовского, — за время работы в полиции, Дима научился отлично врать. Парадоксально. Но сейчас он был рад этому. Если сказать Хольту, что он в последнее время прокручивает в себе один единственный вопрос, связанный с противоречивыми чувствами, это лишь еще больше того в себе уверит. Да и рановато для таких разговоров, он сам до конца не понял, что со всем этим делать. Вот так забрасывать расследование отвратительно, но следует признать, что наемники Хольта с поиском Волкова справятся лучше полиции, их зона ответственности как никак. Со скрипом, но признать. — А еще… у тебя есть планы на вечер? — У вас на меня планы, лейтенант? — раскусив очередную скорлупу, которые почему-то не попадались Диме, Август не придал ей особого значения, все свое внимание и цепляющий взгляд устремив на собеседника. — Да. И ты будешь в восторге. Я приглашаю тебя к своим друзьям. — Твои друзья включают Грома, так? — Так. Я знаю, вы не ладите… — Не переживай. Я смогу держать себя в руках. — Серьезно? Мне казалось, что тебя придется долго уговаривать, — Хольт ничего не ответил, лишь отставил пустую тарелку и пожал плечами. — Тогда… есть еще один вопрос. — Как много вопросов накопилось за время моего отъезда. Может, мне вообще не уезжать? — даже за кружкой чая, поднятой к лицу, можно было увидеть хитрость в изгибе губ. — Я уснул здесь, точно помню. — Да, я вернулся поздно ночью и увидел, как ты скрючился за столом. Это вредно для спины. — Ты мог меня разбудить. — Но вы так мило спите, мистер Дубин. Как я мог осмелиться на такое? — Разве это не вредно для твоего позвоночника? — поставив тарелку с чашкой в раковину, Дима оперся на столешницу позади себя и сложил руки на груди. — Он у меня стальной, сам знаешь. Успокаивающе коснувшись руки полицейского, Август улыбнулся и ушел в ванную, вновь таким незаметным образом свалив уборку стола на Диму, который не первый день хочет объяснить ему, что мыть посуду совсем не сложно и тот мог бы этим заняться хоть раз.