Дружите, пацаны, а главное — крепко.

Черт. Я определённо влюбился. Это отлично, скажете вы? Да! Очень! Я прям счастлив, конечно. Конечно нет, так как предметом мой любви был самый непримечательный парень в классе. Чёлка до подбородка, очки на носу, футболка с кофтой, брюки неизвестной ткани и маленькие невзрачные кроссовки. Его не все одноклассники уважали, его все учителя обожали, а я всецело влюбился. И нет, вы не подумайте что педерестия это проблема. Мы живем в 21 веке, все можно и любимо. Дело в том, что я староста класса, всеобщий любимец, а он не любимый никем ученик второго плана. Учится неплохо, но не старается. Не активен в жизни класса. Психическое и эмоциональное состояние в норме. Личико милое. Голос прекрасный. А вот и не нравится никому. Может, я не знаю и он наркоман? В общем, влюбился и все. Десятый класс, все такое, гормоны и созревание, а люблю какой год. Перевелся он к нам в седьмом, из очень шумного и непослушного класса. Я, будучи старостой с рождения, естественно попытался влить его в коллектив, а он не сделал этого, а подружился со мной и влюбил в себя. Весь класс знает что мы друзья. И все это в душе недолюбливают, а в глаза лишь улыбаются. А я не понимаю. Как можно не любить его?! Он же такой прекрасный! Его внешность, имеющая и женственные, и маскулинные черты создает из себя такое притяжение, что я, будучи человеком сдержанным, начинаю себя вести как хулиган, влюбившийся и пытающийся добиться внимания всяким баловством. Говорил мне брат: «Сережа, не до добра доведет эта твоя любовь, которую ты скрываешь, не до добра, помяни слово мое» Прав был брат, прав, да. Я мог и дальше страдать от любви к другу, но спасибо учителям и школе. Дело было так: учимся как обычно, делаем уроки, получаем два, ничего странного. Начинается пятый урок, литература. Не любил я её, не понимал я всей этой сентиментальности. Раньше, конечно. Как влюбился, так и начал свою судьбу писателя. Ах, так. Литература. Класс мы взрослый, нам можно что и посложнее. Поэтому, вот. Совместный проект, по два выбранных заранее человека, на разные темы. Удивлены будете, когда я скажу с кем оказался в паре? Нет, поэтому скажу все равно. В пару мне поставили мою любовь — Платона. А тема очень интересная, называется: «Тема гомосексуальной любви в произведениях двадцатого века.» Прям по заказу, спасибо, куда оплачивать. Тема выбрана, напарник тоже. Осталось только решить где и когда будем делать. Ой, отлично. Мой дом. Опасно, очень опасно для Платоши моего. Первый сеанс моего наслаждения видом Платона в моей комнате начался в субботу. Он оказался на удивление заинтересован, работал быстро, постоянно игнорируя что я отлыниваю. Но это он так пусть считает, я вообще-то очень занят. Первый, третий, пятый. Итак. Шестой наш совместный урок. Я был готов решимости раскрыть все тузы. Платон сидел сгорбившись, поэтому, наконец закончив, он с наслаждением вытянулся, хрустя позвоночником. Зевнул, успев прикрыться. Повернулся ко мне, сидящему недалеко от кровати в позе мученика: руки сжимают голову, хотят оторвать, наверное. Еще раз зевае и пересаживается, ко мне. Тянет своим прелестным голосом вторую гласную моего ласкового имени и призывает ответить. Я в это время весь волнуюсь, не знаю как начать. Начинаю с глупого. Спрашиваю как он относится к тем произведениям, которые мы изучали. Он, не ожидал, усмехается и отвечает что нейтрально. Я не успокаиваюсь, задаю новый вопрос. Как относится к ЛГБТ. Опять усмехается, опять говорит что нейтрально. Уже нервным голосом, не получившего ни единой зацепки, спрашиваю нравится ли ему кто. Он хмыкает, и задает совершенно не неожиданный вопрос, к чему это мне. Ругаюсь сквозь зубы, делаю рывок, и вот Платон лежит на кровати подо мной, пока я прижимаю его телом. Задаю еще один вопрос. Гей ли он. Тот улыбается, говорит что не знает, но вроде как, можно проверить. Прижимаю сильнее, склоняюсь к его лицу. Опять задаю вопрос о влюбленности. Он опять не отвечает, лишь говорит что можно узнать это. Растерян, что не получил ни черта, бешусь, что он такой прекрасный и хитрый. Матерюсь еще раз, напоследок, и вжимаюсь своими губами в его. Так, чтоб тот не смог ответить, так, что не оттолкнул. Просто прикосновение, ничего более. Отрываюсь, пытаюсь слезть, но не успеваю. Приживается ко мне всем телом, не дает подняться, начинает целовать нос, щеки, глаза, и, ждали этого? , рот. Не прижимается, невинно, а влезает внутрь, находит мой я зык и требовательно тычется в него. Радуюсь, перехватываю инициативу, начинаю выцеловывать всего Платошу, всего. И моего. Стучат, открывается дверь. Заходит брат, и, громко присвистув, кладет к нам на стол пирожки, печённые им же. Приходится встать, возмущенно вытолкать брата из комнаты под его хохот, и повернулся назад, чтоб лицезреть картину того, как мой прекрасный мальчик пытается съесть все пирожки до меня. Знает же, что мои любимые. Ахаю, и начинаю борьбу за свое угощение, нечаянно роняю вкусняшки на рефераты, пугаюсь, получаю по голове и сажусь переписывать тот листок, под довольное поедание моего счастья моим счастьем. Будьте аккуратнее, пацаны, так обломится вам все. Дружите, пацаны, а главное крепко.