Глубоко внутри

Наги чувствует сильный удар, и мир вокруг становится красным. Острые лопасти взрезают грудь, она даже не чувствует боли — смотрит безучастно, как ярким пятном растекается кровь, бледнеет и растворяется в морской синеве. Краснота расплывается, размывается, оставляя лишь тонкий шлейф. Она чувствует, как кровь возвращается в её тело сквозь жабры, пока медленно опускается на дно. Если закрыть тот глаз, который ещё продолжает видеть, то можно представить, как безобразными лентами растекаются внутренности, которые больше не держит кожа. Там, наверху, другой мир, плывущие вдаль корабли. Наги тоже движется, но вниз, опускаясь легко и печально. Если зажмуриться сильнее, то можно представить, что нет никакого дна, что падение в глубину бесконечно. Воды всё более синие, сквозь них едва пробивается свет, становится прохладнее и чуточку более пресно. Наги не чувствует ничего, но представляет, что это всего лишь ночной кошмар после сказки, рассказанной мамой — она всегда говорила, что нужно быть аккуратной, не подниматься к поверхности и не смотреть на огромные корабли, но ничего не говорила о том, как легко винты вспарывают кожу, как причудливым узором расплывается кровь и быстро исчезает в течении, и наверняка даже не знала о том, что это — совсем не больно. Во сне у Наги вместо хвоста эти странные ноги, тонкие и ломкие с виду, непривычные. Солнечный свет не жжёт бледную кожу, не привыкшую к ультрафиолету без толщи воды над ней. Дышится очень непривычно — что-то сипит в груди, а шея идеально чистая, без жаберной бахромки. Наги смотрит на мир вокруг — зелёная трава, которую она едва видела издалека, деревья, похожие на коралл с намотанными на него причудливыми ламинариями. Она сама на… Наверно, это кровать. Мягкая, белая и невесомая. Сухая ткань ощущается так чужеродно и странно. Она пугается, когда сталкивается взглядом с юношей. У него иссиня-чёрные волосы цвета глубинных вод, один глаз похож на жерло подводного вулкана, второй на светлые воды мелководья. Он улыбается и осторожно протягивает руку, помогая подняться. Стоять на ногах так необычно… Наги делает робкий шаг навстречу человеку, что называет себя Мукуро. Он говорит, что она нужна ему, но им придётся поменяться местами — он заберёт себе её сине-лиловый хвост, а ей даст пару ног и свой старый дом. Он говорит, что с её ранами не выжить иначе. Он говорит, что внутри неё не осталось почти ничего, и что лёгкие, в которые она заполошно пытается вобрать кислород, всего лишь его иллюзия, как и всё остальное. Наги соглашается с ним, соглашается взять имя Хром, соглашается дальше жить. Хром редко бывает на берегу — Мукуро говорил, что стоит ей вновь войти в море, как она обратится в русалку без внутренних органов, а он, забравший её жабры и хвост, обернётся человеком и утонет. Ей хочется в море, посмотреть на солнце сквозь толщу воды, ощутить соль, вдохнуть не полной грудью, перестать ощущать солёную воду такой пронзительно горькой. Многие русалки мечтали о паре ног, а сказка о той самой, что раздобыла их себе и ушла вслед за принцем, передавалась из уст в уста. Хром в детстве плакала от того, что русалка превратилась в белую пену — чем она заслужила это? Сейчас Хром знала ответ на этот вопрос. Некоторые вещи просто случаются, с этим ничего нельзя сделать. Иллюзии на то и иллюзии, что создают видимость благополучия. Можно сделать вид, что внутри нет пустоты. Можно прикрыть глаза и представить себе глубину. Можно упасть и разбить колени, задумавшись о том, что раньше на их месте был хвост. Люди не верят в русалок. Иногда Мукуро ей снится. У него тёмно-синие жабры, хищный оскал из острых зубов и хвост такой же иссиня-чёрный, как волосы. Он быстро кружится там, куда почти не падает свет, и вокруг него акулой нарезает круги М.М., будто чувствуя кровь в воде. В этих снах темно и холодно, как не было в океане. У Мукуро приятный голос, втекающий прямо в уши. Его прикосновения влажные и тяжёлые, но успокаивающие. Подушка на утро мокрая — Хром, кажется, плачет, когда ей вновь снится недоступное теперь море. Она не мечтала об этой паре ног и не хотела становиться морской пеной. Но в той сказке, кажется, принц не уходил в океан сам. Мукуро был глубоко, там почти не было света, течение несло холодные опреснённые воды, только начинал идти глубоководный снег из мертвечины. Странное, неуютное место. Было ли Мукуро там непривычно так же, как ей самой в заброшенном здании парка? Люди всё ещё немного пугают, а сапоги постоянно натирают ноги. Хром идёт туда, куда ей скажут, и делает то, что должна. Чувство благодарности намного сильнее инстинкта самосохранения, которого у неё толком не было. Чувство вины сильнее жалости к самой себе. Она рассказывает правду только Тсуне, потому что ему можно знать — Хром никогда не вернётся в море, потому что не станет даже пеной. В ней нет ничего, кроме глупых человеческих чувств, заполняющих её внутренние пустоты иллюзией жизни. Люди думают, что русалки — это души утопленников. Хром снится, как она тонет в море, захлёбываясь горько-солёной водой, как проходит чувство жжения в лёгких — они растворяются, не оставляя следов. Иллюзия тает, и она опускается на дно, касается его пальцами ног и не может уже оттолкнуться. Вода принимает её, как родную, чтобы убить. В этих снах уже нет Мукуро, он где-то совсем далеко, но если вслушаться в шелест песка у дна, то можно представить, как он плывёт, ловко изгибая свой хвост. Можно даже представить, как он подхватывает тело Хром, вдыхает в него жизнь и толкает к поверхности, чтобы она могла продолжить существование. Её будит солнце, пробившееся будто сквозь толщу воды. Хром почти не слышит Мукуро, будто тот нашёл кого-то ещё. Пару месяцев спустя она падает посреди улицы и беспомощно хватает ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Только у неё нет хвоста, с которым она родилась, и ноги беспомощно скребутся по асфальту, пока сил не остаётся совсем. Тьма тёплая и неуютная, в ней совсем нет света, глубоководный снег не идёт. Чей-то голос, не похожий на приятные волны прибоя, говорит, что теперь она должна сама. Давай, Хром, вдох и выдох. Можно представить, что у тебя есть лёгкие. Можно представить, что сердце всё ещё бьётся. Можно даже широко распахнуть глаза, чтобы увидеть свет и лицо человека, совсем не похожего на Мукуро. Чувство благодарности в ней слабее, чем чувство беспомощности перед судьбой. Она смотрит на море тоскливо, не смея к нему прикоснуться. Давно не слышен голос Мукуро, а сны пронизаны тоской. Это море — все её слёзы, пролитые за жизнь. Ей хочется вернуться, даже если никто не ждёт. Тсуна бы её понял и не держал — он спрашивал сам, скучает ли она по воде, старому имени и сине-лиловому хвосту. Хром тосковала не по ним, но кивала. Может, стать морской пеной — не самый плохой финал для её сказки. Кто-то ей говорил в детстве, что если русалка и выберется на сушу, то больше никогда не сможет плыть. Что ноги хвостом не станут, что берег — неминуемая смерть. Наверно, это было правдиво, ведь русалок сжигало солнце, если не излавливали люди. Им легко не попадаться — достаточно представить, что тебя нет. Иллюзии русалок сами по себе были довольно сильными, и обмануть тех, кто не хотел верить в их существование, было даже слишком легко. Но Хром так обидно и горько, как не было от попытки выпить солёной воды в человеческом теле. Она опускает ноги в воду, но волны просто кусают её за свежие мозоли — соль жжёт, когда находит раны. Легко оттолкнувшись руками, Хром соскальзывает в воду, погружаясь с головой. Ноги беспомощно ищут опору, но дно далеко, и от него не оттолкнуться. Море принимает её в свои объятья, прохладное и злое. Глазная повязка угрём повисает в толще воды, Хром закрывает здоровый глаз. Она чувствует страшную пустоту внутри, но это совсем не больно. Глупые человеческие чувства ноют гораздо сильнее. Её не подхватывают ничьи руки, она не слышит знакомый голос сквозь толщу воды. Хром — море, выстланное пустотой. Горько-солёное, печальное море без берегов. Она не захлёбывается, но представляет себе это. Хром представляет, что тонет. Ей снится сон, в котором её зовут Наги. У неё лиловые жабры и сине-лиловый хвост с тонкими чешуйками, которые легко повредить. Она видит солнце сквозь толщу воды, охотится за угрём, что вьётся чёрной лентой в сторону поверхности. Наги чувствует сильный удар, и мир вокруг становится синим. Чувства взрезают ей грудь, она даже не чувствует боли. Внутри Наги — абсолютная пустота, которую заполняет море.