serre-moi

Чу Ваньнин проводит пальцами по свежим записям, перечитывает все собранные данные. Все его попытки тщетны, ничего нового. Он вновь и вновь пытается изобрести что-то новое. Его считают сумасшедшим, стараются избегать, а еще хотят убить. Совсем недавно он даже вернулся домой с ножевым ранением, испортив свой камзол. И слава Господу, что атаковавший не задел жизненно важные ткани, а вот гадкое пятно и порванная одежда его не так сильно волновали. Разве что его клиентов в лекарской лавке, и то не всех. Миссия Чу Ваньнин в этом мире все еще не выполнена. Он обязан восстановить справедливость, обязан избавить людей от мучительной смерти. Ваньнин зарывается в своих исследованиях, старых книгах великих врачей, которые за все человеческое существование так и не нашли безболезненный способ умереть, который был бы доступен каждому. Умереть от старости? Только если ты богатый дворянин, что ворует деньги из бюджета и эгоистично тратит на себя. Умереть от руки палача? Жалко. Никто не знает, каким пыткам ты подвергнешься, никто не знает, как тебя решат убить. Отсечение головы — самый лучший вариант, но применим не к каждому. Кого-то убьет болезнь, а кого-то четвертуют на главной площади, пока остальные будут радоваться смерти такого отродья. Кто-то предпочтет умереть молодым, а кто-то предпочтет и дальше прогибаться под толстосумами. И кто же прав? Ваньнин не знает. Он хочет освободить людей от такой скотской жизни, хочет избавить мир от несправедливости и бедности. Пальцами другой руки он сжимает перо и тут же шипит, когда видит, что на бумаге осталась клякса. Будет ли жизнь хоть когда-нибудь справедлива ко всем? После нападения Ваньнин все же выходил на улицу и так случилось, что он приютил у себя беспризорного мальчишку. Весь побитый и еле живой он прятался за домом в сливах, в попытке спрятаться. Мо Жань думал, что не выживет, а его тело останется гнить в канализации под чьим-то домом. И дай бог его закопают, а не отдадут на корм свиньям. Кажется, что в тот день Чу Ваньнин использовал большую часть своих лекарств, а еще вылил практически всю воду, которую он готовил для себя. И все ради чего? Все ради человеческой жизни — высшего блага. Он даже забыл про свое ранение и не почувствовал, что вся рубаха пропиталась кровью. Мо Жань оказался смышленым, схватывал все на лету и помогал ученому в его делах. Принести что-то? Мо Жань тут как тут! Помочь с уборкой? Мо Жань все уберет! В какой-то момент Чу Ваньнину казалось, что он приютил у себя домработницу, и не сказать, что это было плохо. Они жили в небольшом доме на окраине города. Чу Ваньнин работал профессором в учреждении для детей чиновников и получал весьма неплохие деньги, так еще и заведовал лекарской лавкой. На удивление, они с Мо Жанем жили в достатке. До тех пор, пока не повысили налоги. Теперь содержать два рта было слегка… проблематично. Мо Жань — растущий организм, ему необходимо правильно питаться, а вот Чу Ваньнин старел (скорее он наговаривал на себя). Он отказался от трех приемов пищи в пользу Мо Жаня. А мальчишка-то не такой глупец, как Ваньнин, а поэтому отправился на заработки. Мо Жань не был ученым, но вполне мог подрабатывать подмастерьем у других лекарей, мог таскать тяжелые вещи за сущие гроши, но все равно помогал Чу Ваньнину. Лекарь видит, как в обществе разгораются споры насчет власти, насчет жалкой жизни, а еще насчет гадких чиновников, которые только и могли тратить деньги на всякие побрякушки и шлюх в борделях. Общество погрязло в грехах, — думает Чу Ваньнин. А что он может сделать? Он может попробовать, попытаться свергнуть режим, даже если цена тому его собственная жизнь. Проходит много лет, а Чу Ваньнин все продолжает искать путь к искуплению человечества. Он продолжает рисовать чертежи даже в тюрьме, даже находясь под подозрением в поджоге поместья важной шишки в городе. Благодаря статусу лекаря, его все же отпускают. Тогда Ваньнина сильно избили, но он старался не показывать Мо Жаню страшные синяки и ссадины, постоянно прикрываясь домашним халатом или камзолом. Он прячет мозолистые пальцы, искусанные ногти и расцарапанные запястья, но от Мо Жаня ничего не скроешь — он слишком хорошо его узнал за все эти годы. Все шрамы они зашивали вместе. Мо Жань был обязан Чу Ваньнину жизнью, а Ваньнин был обязан Мо Жаню своей. Если бы не мальчишка, то он бы уже давно умер от тоски и болезней. Юноша изводил лекаря несколько дней, чтобы осмотреть раны и хоть что-то с ними сделать, а Ваньнин упрямился. Однако скоро он снимает свой халат, перекидывает длинные волосы на плечо и открывает взору изящную спину в темных синяках и ссадинах. Мо Жаню хочется прильнуть ближе, зализать каждую ранку на его теле, перенести все болезни на свое тело, но не дозволено, а второе — невозможно. — Господин, Вам надо принять ванну и вымыть грязь из ран, — тихо шепчет Мо Жань, кончиками пальцев проводя по синякам. Он слышит, как тяжело дышит Чу Ваньнин и спрашивает. — Больно? — Нет, — врет Ваньнин. Ему больно, что этот парень вот так к нему относится. С нежностью и любовью, которая слышна даже в голосе. А он даже не может ответить. Для Чу Ваньнина это аморально заводить отношения с собственным учеником. А что о мальчишке подумают? У него вся жизнь впереди… — Я нагрею воду и приготовлю лекарства, а после позову Вас, — едва слышно говорит Мо Жань, легко касаясь чужого плеча. Хрупкое такое. Пальцы проводят по темным волосам, не обращая внимание на пыль и грязь. Мо Жаню хочется… На мгновение он наклоняется чуть ниже и целомудренно касается губами тусклой кожи, а после быстро удаляется. Ваньнин честно не знает, что ему сейчас делать. Мо Жань — его подопечный, его ученик и вряд ли они могут разделять такие высокие чувства. Это ужасная пошлость, которой могут предаваться только богатые дворяне, чтобы испортить генеалогическое древо. А ведь они оба мужчины… Такое вообще нормально? Взгляд падает на слегка потрескавшееся зеркало — у Ваньнина не было времени и денег, чтобы купить новое — и всматривается в свое отражение. Глубокие шрамы всюду, какие-то гадкие ссадины и отвратительно бледная мертвецкая кожа. Как Мо Жань мог его поцеловать? Может это был лишь инстинкт к размножению? Кадык дергается с места, а Чу Ваньнин закрывает глаза, чтобы наконец прийти в себя. Он чувствует, как ладонь скользит по скуле вниз по линии челюсти, дальше шея и грудь, усыпанная шрамами и одним особо глубоким, рядом с сердцем. Как-то в него стреляли, что пуля оказалась в опасной близости к сердцу, но все же он выжил. Ваньнин сжимает ладонь в кулак на шраме, будто желая его стереть; будто в попытке вырвать не только этот изъян, но и сердце вместе с ним. Он жалок. — Господин, вода готова, прошу… — Мо Жань в конце как-то стихает. Ему неловко? Ему не нравится? Смешно, кому бы Чу Ваньнин мог понравиться со своей плохой внешностью и гадким характером. Он врач, верно, но он не может достать человека с того света; не достиг своих целей. Разве это не отвратительно? Ваньнин тихо сглатывает и набрасывает халат обратно на плечи. — Спасибо, иди отдохни, — он делает вид, будто ничего не произошло, ведь кому может понравиться такой… Чу Ваньнин распускает бант в длинных волосах, а после откидывает волосы на спину. Неужели ему так и суждено быть одному? А какая разница, он ведь сильный. Сильный ведь? — Господин, я извиняюсь за своё поведение. Это было неприлично с моей стороны, — жалко выговаривает Мо Жань и на мгновение остановился. И все же ему хотелось коснуться Ваньнина, хотелось стереть эти рамки сословий и наконец… — не спросив у Вас. Я хочу дать понять, что, — Мо Жаня сразу же прерывают. — Замолчи, Мо Жань, я сделаю вид, что ничего не было, я не барышня, чтобы волноваться о своей невинности, — чеканит Чу Ваньнин без передышки. В сердце будто воткнули что-то острое и разорвали в клочья. Чу Ваньнину кажется, что он вот-вот завоет из-за любви, из-за необходимости признаться и почувствовать кого-то тёплого рядом, а не холодные склянки и бледные записи. — Господин… — Иди отдыхать, Мо Жань, — выдыхает Ваньнин, наконец закрываясь в ванной комнате. Господь, помоги ему. Он трет глаза, будто маленький ребёнок в попытке проснуться от этого сна. Очень плохого сна, где главный враг — он сам. Ему надо развеяться. Нужно забыть про Мо Жаня, про эту ситуацию, про собственную пошлость. В следующую ночь Чу Ваньнин выходит на охоту вместе с небольшой шайкой разбойников, которые поверили в него, в его «великий» план. Он, как Робин Гуд, помогает бедным, доводит до белой горячки богатых и помогает слабым. Никто из них не заслужил такой жалкой жизни в грязи и нищете. Никто из придворных вельмож не заслужил своих шелковых кюлотов. Ваньнин поджигает дом богатого помещика. Он пошел на преступление, кривя душой, но все ради людей — отчасти из-за этого за ним следовали. Если его когда-нибудь поймают, то он не станет убегать, примет свою участь и не сдаст ни одного соратника. Даже если они не будут его спасать из темницы. И всё-таки в этот раз его ловят. Все в полном восторге и ужасе с этой новости. Конечно же все подозревали этого чудака в странных делах. Конечно же все были удивлены, что кто-то из аристократов станет творить бесчинства против своего же сословия. Это же смешно, верно? А не стоит ли задуматься? Мо Жаню не надо было много времени, чтобы осознать, что Чу Ваньнин нарвался на неприятности. А еще он понял, что достать его оттуда будет очень проблематично. Однако когда он сдавался? На самом деле Мо Жань правда не знал, что делать. Все это время он только и делал, что оказывался в передрягах, а Ваньнин его спасал. И как теперь ему отплатить? Он знал о той ночной вылазке, но Чу Ваньнин настоятельно попросил его остаться. По закону подлости, конечно! Мо Жань до боли стискивает ладони в кулаки и оставляет красные полумесяцы на коже. В горле появляется ком, который Мо Жань все не может ни сглотнуть, ни выплюнуть. Он наспех надевает камзол поверх рубахи и успевает кое-как напялить туфли перед тем, как выбежать в сторону… А куда ему бежать? Юноша резко останавливается и смотрит в небо. Где же ты, Ваньнин? Мо Жань едва успевает увернуться от несущейся повозки, а еще успевает услышать очередную грязь в свою сторону. Плевать. Нужно найти Чу Ваньнина. Он сознается слишком быстро. Надсмотрщики следили за ним слишком тщательно: на коже появлялись свежие синяки и глубокие раны. А еще Чу Ваньнин весь был грязный, тем не менее не терял своей изящности, даже сидя в грязном сене и некоторых биологических жидкостях. Он не брезговал, но ему явно было неприятно сидеть в этом месте. А с другой стороны Чу Ваньнин осознавал — он это заслужил. Он пошел против закона своего государства, а значит должен быть наказан. В желудке пусто — заключенных под стражу особо и не кормят до окончательного выяснения обстоятельств. Нет ни одного свидетеля, просто стража увидела его рядом с горящим поместьем, но Чу Ваньнин признавал свою вину. Что делать? Предоставить очередное шоу для людей? За несколько дней Ваньнин исхудал, хотя он и так не отличался большой массой тела. Кожа да кости. Ко всем заключенным относились, как к зверям, а то и хуже. А к Чу Ваньнину относились, как к предателю Родины. На него повесили несколько грабежей и поджог, а после приговорили к отсечению головы. Чу Ваньнину несказанно повезло. Он мог умереть практически безболезненно. В одно мгновение, даже не осознав факта смерти, мог отправиться на небеса. Он мог… На душе как-то не так. Что-то не давало спать по ночам. Мо Жань. Он остался… А может так и лучше? Да. Ему будет лучше. Ваньнин ни капли не жалеет о содеянном, когда его везут в церковь на позорной для любого аристократа повозке. Он молится лишь о том, чтобы с Мо Жанем все было хорошо. Лишь бы… От Чу Ваньнина не добились ни одного звука во время пыток, хоть и истязали все тело. Весь изрезанный, заклейменный и избитый. Он бы понравился Мо Жаню таким? Вряд ли. Ваньнин молится, чтобы Мо Жань не видел его таким слабым, страшным. Он будто проваливается сквозь землю, а сердце останавливается, когда он видит знакомый взгляд из толпы. Они оба понимают, что ничего не могут сделать. Чу Ваньнин знает, что Мо Жань наверняка полезет на рожон. Мо Жань знает, что Чу Ваньнин отругает его за подобное безрассудство. У Ваньнина слезятся глаза и дрожат губы. «Мо Жань?», — удивляется он беззвучно. «Ваньнин, я тут», — отвечает ему Мо Жань одним взглядом. В этот раз Чу Ваньнина толкают в повозку насильно и отвозят на эшафот. У Мо Жаня сердце проваливается в пятки, когда Чу Ваньнину остригают длинные волосы, которыми он так восхищался. Мо Жань сходит с ума, находясь в нескольких метрах от места казни. Он хочет ворваться на эшафот, хочет отобрать Чу Ваньнина от этих безумцев и сбежать куда-нибудь подальше, где не будет этой несправедливости, где им точно не придется страдать. Во второй раз у Мо Жаня захватывает дыхание, когда поднимают тяжелый меч над шеей Чу Ваньнина, а чужой взгляд устремляется в самую душу и пронзает подобно кинжалу разбойника в самом начале их совместного пути. Ваньнин не успевает больше ничего сделать. Его привязывают к скамье, и голову больше не повернуть. Мо Жань стискивает зубы от злости. Ему хочется кричать. Он хочет наброситься на каждого ликующего, на заговорщиков, что были с Ваньнином в тот день, на палача и на того, кто подписал приговор. Это несправедливо. Палач достает голову убитого из корзины и показывает народу. Все ликуют, радуются, что такой подонок наконец погиб. А Мо Жань не может сдержать слез. С тех пор бунты продолжались, а затем грянула революция. Мо Жань пережил все это, продолжал жить мечтами Чу Ваньнина; он помогал слабым, лечил как мог тех, кто сражался во имя революции. Наверное, Ваньнину бы понравилось каким стал мир после революции. Мо Жань тогда часто заглядывал в заметки Чу Ваньнина и усовершенствовал то орудие для казни. Наконец казнь для всех стала единой — гильотина.