Так, как надо

Из всей жизни, что прожил Даня, он по-настоящему жалел только об одной допущенной им самим лично ошибке. Кажется, вся его жизнь перетряхнулась с ног на голову, но он ещё с уроков биологии запомнил, что всё живое постоянно приспосабливается, — приспособился и он. Завертелись события с настоящими родителями, с переселением и объединением семей, потом с новой школой, куда он не вписывался, с Элей, с Яной — да Даня даже сам себе мог пересказать это с большим трудом. Но главное — в его жизни появился Ваня, который на протяжении всех этих событий был рядом. Оглядываясь назад, Даня боялся даже представить, насколько была велика вероятность всё испортить. Поначалу взаимоотношения у них не очень складывались, и ненависть между ними была бы куда более вероятным исходом. Но нет. Повезло. Точно так же повезло, как Ване везло на контрольных не быть пойманным за списывание. Со временем — очень долгим временем — они пришли к этому вот… Тому, что было сейчас. К отношениям?.. Вроде того. Очень-очень тайным и вместе с тем очень-очень желанным. Дане сложно было принимать свою ориентацию, он точно не был к этому готов, а с другой стороны, после всех уже случившихся перемен в его жизни, эта была и не самой сногсшибательной. В самом деле, даже банальная математика подсказывает, что вероятность оказаться бисексуалом уж точно выше, чем вероятность того, что тебя ещё новорожденным в детдоме перепутают с однофамильцем, из-за чего ты вырастешь не на своём месте и в чужой семье. И ничего, что Дане удалось нарваться и на то, и на другое: в жизни всякое бывает. Первое впечатление о Ване оказалось не совсем верным — Даня всё же был достаточно умён и хладнокровен, чтобы это признать, пусть и много позже. Ваня оказался… небезнадёжным. Идеальное для него слово, по Даниному мнению. И теперь, находясь в этом шатком состоянии «мы-вроде-встречаемся-но-никто-не-должен-знать», Даня жалел только об одном. О том первом и самом неправильном на свете поцелуе, какой только может быть. Да у него настоящая обсессия развилась на этом фоне. Они поступили глупо, но ещё более глупо поступила Эля, защищая себя таким своеобразным, хоть и действенным способом. С таким компроматом они не смели и дёрнуться в её сторону, и всё, что оставалось, — с невероятным напряжением продолжать делить одну комнату, поглядывать друг на друга украдкой и думать, думать, думать… Возможно, частично им это помогло. Но Даня зациклился на мысли, что получалось не так, что с таким началом ничего хорошего в итоге не может выйти просто априори. Как назовёшь корабль, так он и поплывёт, и в его случае он назвал этот корабль «Самоотрицание». Пусть даже это было давно. Пусть с тех пор всё десять раз поменялось и теперь вроде держалось хорошо. Тревога Даню всё равно не отпускала. А Ване, кажется, было плевать на такие мелочи жизни, как неудачное начало чего-то там (даже если это первые в жизни серьёзные отношения). Даня давно заметил, что его «братец» всегда относился ко всему легче и плыл по течению, мало отдаваясь рефлексии и просто работая с тем, что есть. Я люблю парня, который мой названный брат? Ладно. Наш первый поцелуй был ужасно неправильным, обманным и больше похожим на столкновение врагов? Ну, тоже ладно. Подумаешь, потом же всё наладилось. Даня понять такого взгляда на мир не мог. Он молча продолжал грузиться, причём настолько, что даже не слишком внимательный к окружающим Ваня это заметил. — Да что с тобой происходит? — возмущённо пощёлкал он пальцами перед мрачно задумавшимся Даней, который умудрился провалиться в свои безрадостные размышления прямо посреди вечернего просмотра какого-то дурацкого фильма, когда родители уже разбрелись по комнатам и тихонько можно было зависать вдвоём, переговариваясь вполголоса. — М… Ничего. Просто задумался, — отмахнулся от него Даня. Он точно не был готов делиться своими мыслями прямо сейчас. — О, в самом деле? Ты поэтому в сцену погони вдупляешь с таким же интересом, с каким я слушаю лекцию по физике? — не отставал от него Ваня, приостановив кино и сосредоточив всё своё внимание на своём-вроде-как-парне. Даня крепче сцепил челюсти от немотивированного раздражения. Нет, ну вот только этого ему не хватало — злиться на ни в чём не повинного Ваню, но это почему-то происходило. Ужасно. Эти мысли сведут его в могилу. Либо это сделает Ваня с его врубившимся режимом полицейского дознавателя. Тут уж что окажется быстрее. — Я не хочу сейчас об этом говорить, хорошо? — как можно более честно признался Даня, морщась и презирая себя за это навязчивое ощущение слабости где-то в подкорке. — Однажды я точно скажу, но не сейчас. Надеяться на Ванину тактичность — вещь абсурдная и совершенно нереалистичная, и мысленно он уже готовился стоять до последнего, защищая свои загоны и нежно проращиваемые в глубине души комплексы. Необходимость самому забраться в крепость собственных тайн была привычной — Даня никогда особого ни с кем не делился тем, что сам считал постыдным или слишком личным. Его воспитывали в атмосфере того, что психологических проблем не существует, а мужик должен быть сильным и никогда не проявлять слабости. Наверное, это въелось слишком глубоко и пока не успело перестроиться, даже если теперь у Дани был человек, с которым можно было поговорить по душам. И этот самый человек продолжал его удивлять. — Серьёзно? Ну ладно. Подожду, пока ты сам расколешься, задрот, — довольно спокойно вынес вердикт он и снова запустил фильм так, будто ничего не произошло. И всё. Никакого доёбывания до подробностей, никакого допроса с пристрастием, к которому Даня приготовился. Просто терпение и принятие чужих странностей. Ваня был абсолютно точно небезнадёжным, в самом деле. … И всё же великим терпением древних он не обладал, поэтому надолго его не хватило. — Даня, ёб твою мать! Что. С тобой. Не так?! — совершенно обоснованно бесился Ваня. Почему? Возможно, потому что Даню опять заклинило в самый неподходящий момент. Когда его загон насчитывал уже не первый месяц своего существования, всё же не повезло ему словить дизмораль прямо во время очередного их поцелуя. Даня просто не мог на них сосредоточиться, сколько бы их ни было. Мысленно он мгновенно возвращался в тот, самый первый раз, и его глючило на этом, глючило на острой, как раскалённый нож, ненависти к себе и тому, что он успел натворить после этого. Пока он не мог принять себя и свои чувства, он каждый раз ранил Ваню своими резкими словами. Сейчас тот улыбался и говорил, что всё нормально, но Даня знал — ничерта не было нормально. Он сам был упрямым козлом и этим чуть не расколол единственного, кто мог ему помочь с этим справиться и преодолеть полную неразбериху в голове. Снова — математика. Чистая удачная случайность, что своим твердолобым неприятием он не сломал ничего, что нельзя было бы починить. Даня знал, он мог это сделать, мог своим отрицанием довести Ваню до чего-нибудь нехорошего, потому что тот лишь на первый взгляд казался беззаботным пофигистом. На самом деле, Ваня всегда всё слышал и воспринимал всерьёз, минимум от него, от Дани. И это было по-настоящему опасно. Поэтому Даня просто не мог взять и простить прошлую свою версию за то, что она вела себя как мудак! Он был отвратителен! И началось всё неправильное с того самого чёртового первого поцелуя с псевдо-Элей в школе с завязанными глазами! Осталось понять, как объяснить это разозлённому Ване, при этом не выставив себя то ли полным придурком, то ли ноющим слабаком, цепляющимся за мелочи. Даня с трудом представлял себя говорящим о чувствах, которые значили для него так много. Отношения с Ваней значили так много. И он боялся всё испортить. Однако было очевидно, что намного быстрее всё испортится, если он прямо сейчас не начнёт объясняться за свои выпадания из реальности. — Я всё расскажу, честно. Прямо сейчас, просто это долго и… сложно. — …кажется, что я будто бы бревно целую, а это, знаешь ли!.. — всё ещё бесновался разочарованный Ваня, пока не оборвал сам себя на полуслове, заметив такой виноватый вид «братца». — Я весь внимание. Все их личные разговоры происходили в их комнате, потому что там закрывалась дверь и потому что там их тревожили не слишком часто, да и всегда можно было услышать приближающиеся шаги. Хотя даже возмущаться приходилось в итоге вполголоса, если это было что-то касающееся их отношений. Вот и сейчас они сидели на Ваниной кровати, куда тот затащил Даню в попытке отвлечь от написания какого-то сочинения. Забавно, но даже сам Даня уже не помнил ни тему, ни даже предмет, на который это сочинение было нужно. Ваня всё же всегда прекрасно справлялся с задачей выбить из его головы все лишние мысли. Почти все лишние мысли. — Так всё дело в том давнем глупом случае? — недоумённо воззрился на него Ваня после сбивчивого и деланно хладнокровного объяснения. — Тебя всё ещё это не отпустило? Даня кивнул, борясь с желанием отвести взгляд и никогда больше на Ваню не смотреть. Да, не отпустило. Совершенно. Настолько, что он не мог всё забыть и просто получать удовольствие — он грузился и параллельно осознавал, какая же это всё сферическая тупость. Для его логического мозга — некомфортно вдвойне, но он ничего не мог с собой поделать. — Да, ну ты попал, — с неясной эмоцией констатировал Ваня, наоборот пристально вглядываясь ему в глаза, будто пытался рассмотреть там новые подробности к только что рассказанной истории. — И что мы будем с этим делать? — Не знаю. Даня правда не знал. И это был один из немногих случаев, когда ему было стыдно признаться в своём незнании. Потому что обычно незнание означало, что он не может найти ответ на поставленную задачу с чёткими и понятными условиями, а сейчас… Даже условия были ему глубоко неясны. Как такое может быть, чтобы его собственный мозг его предал? — Да уж, доктор Браун, а ведь пока ещё даже машину времени никто не изобрёл, — вдохнул Ваня, вроде как признавая и свою беспомощность в разгребании чужих ментальных проблем. Но спустя секунду он чему-то озадаченно нахмурился. — А хотя погоди-ка… Дане не ожидал от «братца» каких-то дельных сенсационных догадок, однако всё же вопросительно склонил голову набок. До какой же такой мысли его могла столь быстро довести эта случайная отсылка? — Кажется, у меня идея! — просиял Ваня, блестя глазами и нервно облизнув губы, после чего тут же кинул взгляд на всё ещё ничего не понимающего Даню. — Не уверен, что оно тебе понравится или вообще сработает, но я обязан попытаться. Дашь мне немного времени всё сделать? Я же тебе уступил. Звучало логично. Логику Даня уважал. Поэтому ему понадобилось относительно небольшое приложение силы воли, чтобы не поддаться своему желанию всегда всё знать и уже на себя примерить роль допрашивающего офицера. — Ла-адно… — Отлично! Я тебя обожаю, Данёк! А теперь вали спать к себе, завтра вообще восемь уроков. С этими словами Ваня пусть не резко, но всё же ощутимо толкнул Даню со своей кровати, напоследок легко поцеловав в лоб. Ваня. Тот самый, который абсолютно точно не знал наизусть школьное расписание и при этом только что правильно угадал количество завтрашних уроков. И который таким вот странным образом… заботился о Дане и его режиме сна? Это же оно было, да, он не ошибся? Ещё поцелуй этот, мимолётный, нежный, совсем не в его стиле… Небезнадёжен? Это уж точно. … Время шло. Даня ждал. На самом деле, делать это даже стало в какой-то степени легче: Ваня теперь не лез со своей тактильностью лишний раз и будто бы с уважением относился к тому, что Дане это правда мешало и приносило дискомфорт. Но… В то же время от этого парадоксально не становилось лучше. Навязчивое чувство вины и эти мысли не ушли. Наоборот, их стало больше. Даня был готов на стенку лезть, когда в очередной раз вместо того, чтобы зажать его где-то тайком и доходчиво напомнить об их отношениях, Ваня просто улыбался своей солнечной улыбкой мальчика-повесы и начинал вещать какую-то бредовую пургу на какие-то совершенно отвлечённые темы. Это раздражало. Нет, правда, это бесило, причём куда сильнее, что Даня готов был это за собой признать. Он пытался посадить внутренних демонов на цепь или вовсе запереть их наглухо, но ничего не получалось, и теперь он даже учиться нормально не мог, потому что слишком много отвлекался и думал не о том. Он получил четвёрку по информатике. По информатике. Дальше падать было просто некуда, и даже некоторые учителя в школе заботливо интересовались, всё ли с ним нормально и хорошо ли у него дела дома. А Даня рассеянно дёргал уголками губ и отмахивался, мол, всё о’кей, и усиленно не начинал искать глазами Ваню, который всегда находился где-то поблизости. Тогда всё стало бы слишком очевидно для окружающих, так ему казалось. И пока его отговоркам про недосып вроде бы даже верили, но было очевидно, что с этим надо срочно что-то делать, как-то разрывать этот порочный круг. Чувствовать себя сломанным роботом с неправильно спаянными внутри мозга контактами уже конкретно там успело, кхм, заебать. Поэтому хорошо, что очередные выходные начались с новостью за семейным завтраком. — А мы вот к нашим друзьям на два дня собираемся, — с улыбкой объявила мама Полина припозднившемуся с утра Дане (да, потому что он правда не высыпался из-за этого всего). — И Алексея с Лидией тоже хотим взять с собой, чтобы они познакомились. Так что вы останетесь сами по себе на одну ночь, мальчики, не шалите сильно, хорошо? Только подключив сознание и осмыслив эти слова, Даня успел взглядом найти Ваню. И по его взгляду понял, что о да, шалость какую-то он уж точно задумал. — Конечно, обещаю, — как можно менее подозрительным и точно ничуть не дрогнувшим голосом подтвердил Даня, успокоив этим мать, пока сам занял своё место за столом. Разговор родителей о предстоящей поездке вскоре приятным гулом заполнили фон, а всё внимание Дани по-настоящему было сосредоточено на «братце». Который нашёл секунду на то, чтобы повернуться к нему и коротко подмигнуть, этим как бы мгновенно подтверждая все его догадки о его — их — планах на остаток субботы и часть воскресенья. — Кажется, я правда нашёл решение нашей проблемы, — шепнул он вдобавок в тот момент, когда Даня максимально этого не ожидал, из-за чего чуть не пролил свой чай. С одной стороны, было приятно, что грызущую лично его одного проблему Ваня со своей лёгкой руки окрестил их общей. С другой же, Ванины идеи всегда представляли собой палку о двух концах и чаще всегда они являлись неоднозначными авантюрами как минимум, а как максимум — проблемами мирового масштаба. Чего же ждать в их и так крайне неоднозначной ситуации, Даня и думать боялся. … — Наверное, ты сейчас мучаешься от вопроса, что же такое гениальное и неповторимое я придумал, до чего не додумался даже ты, верно? — актёрствовал Ваня за надёжно закрытыми дверями их комнаты уже буквально спустя несколько минут после того, как они попрощались с родителями и проводили их на выход, помахав руками мамам. Даня уже так утомился от своей собачьей жизни, что не собирался терпеть его попытки в величайшего оратора всех времён и народов. — Ага, с любопытства помираю, — устало фыркнул он, прокручиваясь по кругу в кресле и стараясь приготовиться к любой несусветной глупости, которая могла прийти в голову его стукнутому «братцу». Ваня такое отношение к собственной речи не оценил, но не стал сильно драматизировать и просто сам уже заговорил побыстрее. — Ладно, согласен, переборщил немного. В общем, погоди секунду, сейчас всё будет. Встав со своей кровати, он во мгновение ока переместился к шкафу и принялся крайне увлечённо копаться там вреди своих вещей. Окей, возможно теперь Дане в самом деле стало ещё более любопытно. И чувство это только усилилось, когда Ваня достал что-то и спрятал это найденное у себя за спиной. После этого он медленными шагами начал приближаться к Дане, и вот это уже в самом деле напрягало. — Я всё ещё не уверен, что это прям сработает-сработает, — привычно косноязычно протянул он, однако не прекратил своё наступление. — Но ничего лучше я всё равно не придумал. Так вот, как ты считаешь, а может… На его резко выброшенной из-за спины руке лежали два… куска ткани? Чёрный и красно-чёрный. Он же не?.. Боже-блять. — …Может, стоит просто всё повторить? … — Ты ёбнулся, Вань. — Эй! Во-первых, я, кажется, впервые слышу от тебя мат, а во-вторых, у тебя что, есть идеи лучше? Вот я лично не знаю иных способов преодолеть психологическую травму, чем пережить травматическое воспоминание в контролируемых условиях. Даня изумлённо воззрился на Ваню. Тот закатил глаза и неловко почесал затылок свободной рукой. — Да, я подготовился. Вообще-то, специально для тебя пытался в этой научной байде разобраться, где благодарность? — Психология это гуманитарная наука, она не такая уж и сложная, — машинально ответил на это Даня, потому что, чёрт, ему надо было ответить хоть что-то, но он понятия не имел, как к этому относиться. — Ага, скажи это всем дипломированным психологам, которые ради своей корочки по четыре года в универах пашут… И не уходи от темы! Даня снова посмотрел на «подарок» от Вани. Менее смущающим и глупым это не становилось. Хотелось продолжать тянуть время, только бы не решаться на что-то, хотя определённые идеи уже начинали копошиться где-то в затылке с ощутимым шорохом. — Где ты это нашёл вообще? — Купил, — пожал плечами Ваня. — Обычные, типа, шарфы; я не ебу, если честно, просто похожие очень. Не думаешь же ты, что я со своей революционной задумкой к Эле лично за реквизитом попёрся? О, с него бы сталось, и, наверное, Даня бы в таком случае даже не удивился. Но всё же хорошо, что всё было не так. — Так чего ты морозишься? — наконец спросил ультимативно Ваня, давая понять, что решать нужно, причём нужно прямо сейчас. Даня не разбирался в психологии и относился к ней, откровенного говоря, немного прохладно. Многое оттуда казалось ему глупостью и шарлатанством. Если ещё и говорить об этом в применении именно к нему, особенно в такой личной, даже интимной ситуации, то сомнительность методов вообще пробивала все полимеры. Но… Его так достало жить на полставки и мучиться от этой ерунды в своей голове, что да, это уже был тот самый этап, когда обращаешься к любым вариантам. Следующий шаг — к гадалке после школы забежать и послушать крутые истории о том, какая сложная на нём порча. — Валяй, раз так в этом уверен, — через силу всё же вытянул из себя Даня, не сводя напряжённого и, видит бог, слегка испуганного взгляда с повязок. — Да ни в чём я не уверен, говорю же, — мгновенно ворчливо отозвался ему Ваня, скаля зубы в раздражении. Однако после он глубоко вздохнул и продолжил более спокойно. — Слушай, я же вижу, что тебе плохо. Я предлагаю помощь. Если что-то будет не так, мы всегда сможем выкинуть к чёрту эту идею и сделать вид, что ничего не было. Договорились? Видимо, когда мозг отрубался у Дани, его потерянный объём резко переходил Ване, и то же самое и про тактичность, и про внимательность, и про адекватность мышления. Вот Даня прямо сейчас себя адекватным не чувствовал. Зато в глазах Вани, замершего рядом с ним, эти упущенные извилины так и светились. — Договорились, — кивнул Даня, полностью подчиняясь и всё же чувствуя себя ведомым на какую-то Голгофу. — Вот и хорошо. Давай, вставай в центр комнаты, попытаемся переписать прошлое. Вообще, не такая уж и плохая идея, если задуматься. Чем больше Даня пытался её анализировать, пока Ваня завязывал ему глаза, стоя позади, тем больше она ему, так-то, нравилась. «Переписать прошлое». Пусть не буквально, и машину времени правда ещё не изобрели, но чем-то этот психологический эксперимент её напоминал. У Дани, кажется, появился шанс сделать всё так, как надо было. Ещё тогда, в самый первый раз. Ведь если бы он был чуть более лояльным к себе и своей самоидентификации, если бы знал, что тогда напротив него был Ваня, а не Эля, то он бы… И всё это, что «он бы», теперь была возможность как бы компенсировать. Если сложится, даже гиперкомпенсировать. Чувствуя подступающую нервную и вместе с тем предвкушающую лихорадку, Даня торопливо облизнул губы. Он слышал Ваню где-то поблизости, но не мог понять, что тот делает и когда именно всё начнётся. Ожидание с ничего не видящими глазами неопределённо растягивалось во времени словно на целые часы, и Дане в самом деле сдавило грудную клетку от воспоминаний, что да, тогда именно так всё и было, так всё и ощущалось. — Сейчас, подожди, последний штрих, — негромко, словно себе под нос, пробормотал Ваня и правда совсем близко, и Даня немного успокоился, пару раз сжал-разжал кулаки, посчитал немного про себя. Стало легче. Он начинал привыкать к чёрному пространству вокруг и обострённым органам чувств. Это уже выглядело как маленькая победа. ...Музыка. Этот доморщенный психолог-садист копался в телефоне, чтобы найти ту самую песню, которая звучала тогда, и теперь этот звук перегружал Дане нервную систему. — Ну, готов? — наконец спросил Ваня, на секунду касаясь его запястья, чтобы показать, что он рядом. — Да, готов, конечно, сколько можно, — огрызнулся на него Даня, хотя прекрасно понимал, что это в нём говорят все эти механизмы защиты и тому подобное. Ваня мягко хмыкнул, то ли от смеха, то ли ещё от чего. А потом Даня почувствовал его руки на своих и услышал низкий, куда более приятный, чем тогда был Элин, его голос: — Ну тогда… Обними меня. Эта фраза окончательно разблокировала привязчивые воспоминания, и на секунду Даня потерял дыхание. На эту секунду всё вокруг стало слишком, и он погрузился в это с головой, но лишь затем, чтобы тут же начать действовать. Это его закрытие гештальтов. И если бы он знал всё, что знает сейчас, ещё тогда, то поступил бы именно так. Даня сделал первый шаг, задирая подбородок, потому что в этот раз с точностью до миллиметра знал, насколько именно выше была его цель, и Ваня ответил ему мгновенно, даже более активно, явно пытаясь проявить инициативу. Переигрывал. Да, в тот раз он тоже так сделал, но сейчас Даня хотел сделать всё как надо, а не просто повторить уже известное в другой обстановке. Поэтому он не уступал, как тогда, а пошёл на маленькие хитрости. Руки он освободил от ненавязчивой хватки Вани и вслепую одной ладонью поднялся по его шее, останавливаясь на затылке, надавил несильно, лишь для обозначения своего намерения, — и с удивлением почувствовал губами слабую вибрацию. Это был стон? От Вани? Определённо он. Прекрасно. Так и должно (было) быть. Да и целовать его Дане теперь было удобнее, с этим контролем над ситуацией, поэтому он чуть сбавил обороты, чудом не задыхаясь. Ваня на этом этапе уже даже не пытался ему сопротивляться: отдавал всего себя и только принимал всё, что ему давал Даня. Языком Даня пользовался совершенно бесстыдно: оглаживал нёбо, скользил по языку Вани настойчиво и подавляюще. Он ничего не видел, но прекрасно слышал все издаваемые звуки и чувствовал каждое Ванино движение, потому что свободная рука сползла на его бедро, притягивая ближе, ещё ближе, совсем вплотную. Это действие выбило из не ожидавшего его инициативы Вани такой чарующий приглушённый стон, что Даня на мгновение захотел придушить его на месте. От переизбытка эмоций, гормонов и этого искрящегося, поднимающегося к горлу восторга, которого Даня раньше ни разу не испытывал. Он вцепился в Ванин затылок крепче, слегка и совсем не больно оттягивая волосы, и позволил крошечный, размером ровно в один вдох, в который точно не уместится протест, перерыв, а потом снова соединил их губы, даже не думая останавливаться больше никогда до конца их жизней. Потому что целовать Ваню так — совершенно неповторимо и и-де-аль-но. Даня чувствовал его слегка навалившийся сверху из-за разницы в росте вес, словно половина костей из скелета просто исчезла и теперь у Вани не получалось нормально сохранять вертикальное положение, — и это просто невероятно льстило. Как и то, что прямо здесь и сейчас под его, Даниными, руками плавился и терял себя сам Иван Иванов собственной персоной. Даня ощущал его ладони, тяжело обхватившие его плечи, просто чтобы не упасть, потому что, кажется, именно до этого он Ваню и доводил всё это время. Стоило продолжать. Из резкого и подавляющего поцелуй стал медленным и проникновенным, но при этом остался всё таким же бескомпромиссно глубоким, будто Даня собирался ему вполне реально гланды вылизать. А пока он довольствовался всем, ловя особенный кайф и от покорности, и от того, как Ваня продолжал ему отвечать, даже если немного не успевал в такт. Это всё равно было и-де-аль-но. И прервался Даня только тогда, когда цветные пятна, вальсирующие перед глазами, чуть не выжгли сетчатку, а сам он почувствовал, что чужие руки сжимаются на его плечах уже до вполне ощутимо отвлекающей боли. Ваня — курильщик несчастный, поэтому у него лёгкие от такой перегрузки готовы были отказать явно раньше. И Даня уверенно мог поклясться: более великолепного зрелища, чем это, он ещё не видел. Стоило ему сдёрнуть повязку с собственных глаз, как сначала его ослепил свет, а потом — ослепил внешний вид его Вани. С огромным, нескрываемым удовольствием он пожирал взглядом своё творение: растрёпанные его собственной рукой пряди волос, неравномерно заливший всё лицо румянец, значительно опухшие и покрасневшие губы, к которым Ваня тут же прижал тыльную сторону ладони, как только стянул свою повязку, будто защищал их от нового вероломного нападения. Всё это до нового и-де-а-ла дополнили глаза: ошалевшие, невменяемые, поплывшие и потемневшие от желания настолько, что зрачок абсолютно слился с радужкой. Ими Ваня шарил по комнате, не в силах ни на чём сосредоточиться, и от этого его румянец разгорался только сильнее, с лица перекинулся на уши и на шею. Глядя на неё, Даня почувствовал зуд и в собственных губах. Надо будет потом повторить эксперимент со слегка иной целью… Каким-то крошечным кусочком сознания он отметил, что песня, включенная Ваней вначале, уже давно не звучала. А это значит, что они целовались, судя по ощущениям, много, много минут подряд, и после этого лишь хотелось ещё больше. — У меня сейчас сердце остановится, — предупредил его хриплым, нереально севшим тоном Ваня, теперь той рукой, что раньше закрывала губы, сминая футболку на груди, где ощутимо всё ходило ходуном в попытках отдышаться. Сделав пару шагов, он бухнулся всем телом на первую подвернувшуюся кровать — Данину — и отбросил в сторону до сих пор сжимаемую в руке повязку. Даня чувствовал себя едва ли легче, и бешеный пульс душил его тоже, умоляя дать передышку телу, но чёрта с два он прервёт миг собственного триумфа. Поэтому он остался стоять посреди комнаты. — И это я ещё даже не попытался тебя укусить, — растянул он губы в ухмылке хищной, непривычной, но чертовски подходящей моменту. Увидев, как от озвучивания этой идеи у Вани дёрнулся вверх-вниз кадык, Даня захотел где-то в глубине души ещё и зарычать, что было совсем уж за гранью фолла. Этот человек творил с ним невероятные вещи. — Ты где так целоваться научился, задрот? — уже менее хрипло выдохнул Ваня, пытаясь отвлечься, поправить волосы и, наверное, вернуть себе ощущение собственного лидерства. — А что, что-то не так? Тебе не понравилось? — по-лисьи уточнил у него Даня так, будто не он только что лично, на протяжении нескольких минут совершенно самозабвенно вылизывал его рот так, что не только мозги, но даже колени отказывали напрочь. — Ты… Блять… — растерял все слова Ваня и мог лишь смотреть на него широко раскрытыми и всё ещё шокированными глазами, подтянувшись и сев более вертикально. — Ты душу из меня вытянуть пытался или задушить нахуй? Дане было сложно это объяснить, и он задумывался, поджав губы и вместе с тем отмечая, как Ванин взгляд явно прикипел к ним, а сам он теперь так и напрашивался на продолжение всем своим расхлябанным блядским видом. Вряд ли Даня теперь сможет на него смотреть и не думать об этом именно этими словами. — Всего лишь сделал всё так, как надо было ещё тогда, — в итоге сформулировал Даня. — Если бы ты меня тогда так поцеловал, — улыбнулся ему в ответ Ваня, — я бы упал на колени и прямо там на месте тебе отсосал, нахуй послав и Элю, и её видеозапись, и весь ёбаный мир. Теперь Даня и сам прикипел взглядом к его губам, всё ещё влажным и приоткрытым. Да и всё лицо — с расплывшимися красными пятнами от стыда; как бы Ваня ни пытался храбриться, ему было непривычно терять контроль. Поэтому и вспыхнуло где-то внутри это сильнейшее, близкое к собственничеству желание — додавить его до конца. Даня наступал, теперь нависая над сидящим на его кровати Ваней, который пытался подавить нервную улыбку. — Предложение ещё в силе? — Чёрт, ты даже не представляешь, насколько, — довольно мурлыкнул тот уже ему в губы, охотно идя на второй круг безумных поцелуев, но на этот раз с продолжением. Даня раньше не понимал вечное стремление «братца» смущать всех окружающих и его в том числе. Это казалось глупым, клоунским, нелепым. Но вот сейчас, увидев смущённого донельзя Ваню — о, сука, как же он понял. Потому что смутить самого Ивана Иванова — задачка сама по себе нетривиальная и, прямо сказать, со звёздочкой. Он, пожалуй, впервые с ней справился за всё их знакомство. И, кажется, параллельно обзавёлся подсознательной потребностью, настоящей манией делать это снова и снова в будущем. Даня любит сложные задачи, к решению которых нужно прикладывать все имеющиеся силы и знания. А ещё Даня любит Ваню. Безоговорочно и навсегда.