Let me love you / 2nite

Когда Шота в очередной раз вторгается в его личное пространство с поцелуями, Чонсоб чувствует знакомый терпкий аромат. Это парфюм Кихо, в обычное время Шота не пахнет ничем. Как долго надо обжиматься с Кихо, чтобы так пропитаться им? Этим запахом соблазна, от которого встает не только у Шоты. Кихо все хотят, это факт. «Натурал, но с Кихо бы да» – самая распространенная ориентация. У него что-то было со всеми в группе, и он этого не скрывает, собирает парней как покемонов. Со всеми кроме Чонсоба, ясное дело. Если конечно не считать тот раз, когда Кихо под воздействием крепких горячительных чмокнул его в губы. Чонсоб до сих пор помнит ощущение. «Юн Кихо, не совращай малолеток!» – прикрикнул тогда Тэян, вырывая Чонсоба из его объятий. «Я не малолетка» хотел сказать Чонсоб, но промолчал. Еще подумают, что ему понравилось. Шота не намного старше, но с ним у Кихо особый случай, непонятно, кто кого совращает. Кихо называет Шоту сыном, хотя чувства его явно не отеческие. Что логично, ха-ха, ведь ему было всего четыре, когда Шота родился. Как далеко они с Кихо уже зашли, Чонсоб может лишь догадываться. Шота ему не докладывает, а сам он ни за что не станет спрашивать. Наверное не очень, раз Шота до сих пор приходит к нему за утешением. Как только Кихо уступит, Шота оставит Чонсоба в покое. Ему и так максимально неловко от того, что Кихо в курсе, что их дружба с Шотой не просто так, а с привилегиями. Чонсоб хотел бы, чтобы это оставалось между ними, но попробуйте скрыть что-то такое от Чхве Тэяна. С его дьявольской проницательностью нужно работать в разведке. Чонсоб толком не помнит, когда это началось. Когда взгляды и прикосновения Шоты перестали быть по-детски невинными. Задолго до первого поцелуя, который не стал для него неожиданностью, ведь все к тому и шло. В тот вечер Шота победил его в Марио Карт и повалил на пол, как уже делал много раз. Но не попытался, как обычно, то ли защекотать до смерти, то ли сожрать, а сказал: «Так хочется тебя поцеловать. Один раз, можно?» Ответа он не стал дожидаться, и так видел, что Чонсоб не против. Оказалось, Шота классно целуется, Кихо научил или природный талант? Понятно, что одним разом они не ограничились, ни тогда, ни потом. С тех пор как Шоте поставили брекеты, он как с цепи сорвался. Как будто ему все время нужно занять свой растревоженный рот, как будто это может успокоить зуд. Кихо через день щеголяет свежими засосами, они быстро сходят, видимо поэтому он разрешает. И выглядит еще притягательнее с этими следами неутоленной страсти на шее и ключицах. У Чонсоба таких не бывает, с ним Шота осторожен. Наверное боится, что иначе Чонсоб лишит привилегий. Зря боится, если бы он мог, то давно бы так и сделал, но Шоте об этом знать необязательно. Как и о том, что Чонсоб на самом деле чувствует, когда пускает Шоту в свою постель и отдается его рукам и губам. В этот раз Шота не спешит, что вообще-то на него не похоже. Словно решил сначала довести Чонсоба до умопомрачения. Чонсоб течет под ним как сучка, ужасно стыдно, но Шоте очень нравится. Судя по тому, как учащается его дыхание, когда он трогает Чонсоба сквозь всю эту влажность. Чонсоб покорно дает себя раздеть полностью, хоть и стесняется с непривычки. Как правило, Шота с одеждой не заморачивается, не считает нужным. По-настоящему нужно ему только одно – засунуть что-нибудь в рот, желательно член. Этого Чонсобу не понять, Хаку Шота не такой как все. Сам Чонсоб делал это ровно один раз, по своей же инициативе, Шота никогда не намекал. Ничего особенного, кроме тонны неловкости, он тогда не ощутил и повторять не рвался. Может просто не распробовал. Они настолько хорошо знают друг друга, что могут за все время не сказать ни слова, но не сегодня. Сегодня ночь откровений. Их никто не может услышать, но Шота все равно говорит свое желание ему на ухо. От воображаемой картины Чонсоба бросает в жар. – Сделаешь так? – чувствуя, что Чонсоб колеблется, Шота целует его в губы, в щеку, в шею, шепча «пожалуйста» между поцелуями. Запрещенный прием, надежный как швейцарские часы. Желанная Шотой поза из порнухи дико смущает, Чонсоб почти жалеет, что согласился. Все-таки доминирование – совсем не его стиль. Хорошо, что в темноте не видно, как горят его щеки и уши, когда он седлает грудь Шоты прямо напротив лица, упираясь в постель широко разведенными коленями. Шота подталкивает его ближе, и Чонсоб теряет равновесие. Падает вперед, едва успевая выставить руку, и чуть не стонет, чувствуя влажное прикосновение языка. Шоте не терпится, но его ладони по-прежнему лежат на бедрах Чонсоба. Хочет, чтобы он сделал это сам. Как только Чонсоб проникает в его горячий нежный рот, Шота прикрывает глаза, уходя в привычный транс. Сейчас Шота полностью в его власти. Чонсоб хотел бы делать это с ним так долго, чтобы потом у него губы саднили весь день. Но как всегда подходит к краю быстро, слишком быстро. Эта власть – всего лишь иллюзия, Шота возвращает себе контроль так же легко, как отдает. В последний момент, когда Чонсоб как обычно хочет отстраниться, Шота его не пускает. Удерживает за бедра, не давая освободиться из влажного, сладкого плена своего рта. Беспомощно дернувшись в его руках, Чонсоб замирает, но накатившую волну удовольствия уже не остановить. Он ничего не слышит кроме стука крови в ушах, и не может сдержать стон, изливаясь внутрь, в шелковое тепло. Проходит пара бесконечных секунд, прежде чем Шота ослабляет хватку и выпускает его. Чонсоб падает рядом в изнеможении, придавив руку Шоты. Тот не реагирует, и вообще не двигается, только загнанно дышит. – Дурак, зачем ты меня держал, – шепотом кричит Чонсоб. Шота никогда раньше не применял силу, это немного пугает. – Хотел, чтобы ты кончил мне в рот. Спасибо, капитан. Шота обожает шокировать своей прямолинейностью. Допустим, он и раньше такое предлагал, но Чонсоб не решался. Просто не мог заставить себя так поступить с живым человеком, тем более близким другом. – Дурак, – безнадежно повторяет Чонсоб. Признаться, что это было крышесносно, он не может. Он же не Шота. Кажется его помощь уже не требуется, Чонсоб понимает это, нащупав мокрое пятно на боксерах Шоты. Если бы он знал, что Шота настолько от этого тащится. Шота вздрагивает, уходя от прикосновения, и он поспешно убирает руку. – А ты талантливый. В смысле, глотаешь как профи, – так себе комплимент, Чонсоб все еще злится. Ответ Шоты застает его врасплох: – Вообще-то я уже делал так с Кихо-хёном, – драматическая пауза, – и не раз. Значит, крепость пала, причем давно. Чертовски наивно было полагать, что после этого что-то изменится, ведь Чонсоб более чем близко знает Шоту не первый год. Стеф – это конечно Стеф, но два раза – это два раза. Спросить бы, что еще он делал с Кихо-хёном, но Чонсоба это абсолютно не касается. Меньше знаешь, крепче спишь. Вместо этого он задает совсем уж нелепый вопрос: – Нда? И какой он на вкус? Шота смеется: – Сладкий. Как ты. Притягивает его к себе и жарко шепчет в губы: – Я бы дал тебе попробовать. Поцеловал бы меня сразу после того, как я ему отсосал? «Я бы и сам ему отсосал», но вслух Чонсоб этого не скажет. В этой шутке слишком много правды, у него сейчас встанет от таких разговоров. А завтра еще предстоит смотреть в глаза Кихо на тренировке и не думать о том, что возможно Шота его уже трахнул.