О величии вселенной

— Мне всю жизнь говорили, что я — это чудо. И мама, и Вия, и многие другие. Но, по-моему, настоящее чудо — это ты, — Огги осматривает комбинезон с нашивкой НАСА, и он совсем не похож на обычные футболки и бейсболки с криво наклеенными логотипами, которые продаются сейчас в каждом сувенирном магазине. И которыми был полон гардероб в его детстве — и до сих пор, но сейчас это кажется несколько… нелепым. Теперь, когда перед ним стоит настоящий астронавт, не глупо ли щеголять в футболке с дешевым принтом? — Ерунда, — отмахивается Джек и отбрасывает комбинезон в сторону; без него он смотрится еще чудеснее. Он вырос под метр девяносто (и хорошо, что не выше, иначе не видать ему скафандра космонавта), и на его торсе даже через майку виднеются кубики пресса. Огги вырос… просто немного подрос с детства — достаточно, чтобы не слишком сильно запрокидывать голову, глядя в лицо своему уже-не-только-другу. Про пресс и говорить не приходится. Но Джек всегда вел себя так, будто ему нет никакого дела до пресса — да и при чем тут пресс? О нем ли беспокоиться такому, как Огги, с его лицом? Но и про его лицо они никогда не говорили — ни разу со времен неприятного школьного инцидента, но это было давно и неправда. — Когда ты уезжаешь? — спрашивает Огги. — Через неделю. — И как надолго? — Ну… — Джек неуютно шевелит плечами. — По правде говоря, я и сам точно не знаю. Зависит от целой кучи всего… как пройдут тренировки, и… — Это будет надолго. В любом случае. Да? — Да. Это будет надолго, — он не стал отрицать очевидное. — Ты сам понимаешь, что по-другому никак. Огги прекрасно знает. Он очень хорошо знает многое, что касается космической программы, а теперь, благодаря Джеку, знает еще лучше. В конце концов, именно он заморочил Джеку голову планетами, звездами и космическими путешествиями. Именно вместе они тысячу раз пересмотрели «Звездные войны». Вернее, это Огги посмотрел их в тысячный раз, а Джек — в первый. Кто знает, может быть, это и повлияло на него больше всего. Или же бесконечная болтовня Огги про ракеты, и космодромы, и шаттлы, и прочее, и прочее… Конечно, он не рассчитывал, что его рассказы дадут такие плоды. Он вообще ни на что не рассчитывал — ему просто безумно нравилось все это. И теперь все это оставалось от него так же далеко, как и прежде, а вот Джек… он уже стал чуточку ближе к звездам. И, если все пойдет хорошо, станет еще немного ближе. Огги, конечно же, не собирается ему мешать. И уж конечно, он не завидует. Определенно, нет. Ни капельки. И Джек наверняка все это знает, и понимает, и… — Огги? — Да?.. — он осознает, что все еще прижимается носом куда-то Джеку в грудь. Он отстраняется и тревожно потирает лицо, ощущая под пальцами старые шрамы. Он уже очень давно привык к этим ощущениям. Вот только он не может сказать, что в один прекрасный день они перестали его беспокоить. И это несмотря на то, что Джек — как и очень многие другие люди — прилагали и продолжают прилагать для этого все усилия. — Все в порядке? — и вот, он снова прилагает их, пусть даже это всего лишь один невинный вопрос, но важно еще знать, когда их задавать и какие именно вопросы. Конечно, Огги уже не так щепетилен, как в детстве, но по-прежнему может разозлиться на какую-то глупость. Тут уж ничего не поделать. Джек пытается заглянуть ему в лицо, и это ошибка. Огги до сих пор не любит, когда кто-то заглядывает ему в лицо, даже если это мама или Вия. Наверное, никакая сила в мире не может этого изменить. Он пытается отвернуться, и Джек на глазах грустнеет, хотя дело совсем не в нем. Пусть даже после одной-единственной ошибки в далеком детстве он только и норовит решить, что где-то облажался снова. Огги знает, что не может допустить этого и пытается взять себя в руки. — В порядке, — обещает он. — Честно. Честно-честно, — самоубеждение, кажется, работает, и он даже улыбается. — Просто я буду скучать, вот и все. — Думаешь, я не буду? — удивляется Джек. — Думаю, у тебя будет масса обстоятельств, которые… скажем так, смогут отвлечь тебя, — вот черт, это звучит как обвинение, и Огги торопится поправиться: — В хорошем смысле. Это же здорово. Все, что ты делаешь, это… здорово, — и прилипло же к нему это слово. А ведь он никогда не был косноязычным, ум всегда был его сильным качеством, благодаря нему он до сих пор держался на плаву. Жаль только, его оказалось недостаточно, чтобы попасть в космическую программу. Конечно, он мог бы попытаться стать программистом для НАСА, или еще кем-нибудь, кем угодно, кроме того, кто поднимается над орбитой. И снова это нечестно по отношению к Джеку. Неумных людей не допускают к старту, даже будь они антропометрически идеальны. Огги хочется снова быть прежним собой, ребенком с открытой душой, не думающим такие неприятные мысли. Но стоит признать, что он даже не попытался, потому что быть так близко к космосу, но все же не на орбите — намного хуже, чем быть далеко от него. Отлично. Теперь у Джека снова появился тот самый виноватый взгляд. Тот самый, который он запомнил еще со школы. Огги хочется кричать. Он в шаге от того, чтобы выпустить старых демонов внутри них обоих, и он изо всех сил старается утихомирить их и загнать обратно, туда, откуда они не высовывались уже очень давно. — Ты не хочешь, чтобы я уезжал? — и Огги даже почти интересно, а что произойдет, если он вдруг ответит «да»? Неужели Джек и в самом деле отменит все свои амбициозные планы? И на мгновение он пугается, что такое может произойти в самом деле, и он торопится ответить очень горячо: — Нет, нет, что ты. Я очень хочу, чтобы ты поехал и сделал все по высшему разряду, — он очень надеется, что звучит искренне. Потому что он искренен. Даже несмотря на то, что все произнесенные им слова кажутся натужными. — Вернее, не совсем так. Я не хочу, чтобы ты уезжал, потому что мне будет одиноко. Но гораздо сильнее я хочу, чтобы у тебя все получилось как нужно, — быстро добавляет он, пока Джек не успел испугаться. — И все-таки я тоже буду скучать, — повторяет Джек, будто бы и не слышавший последних слов. Огги прижимается чуть сильнее. — Да, я знаю. Спасибо, — он решает, что уже достаточно дал слабины, и отстраняется снова. — Но это неважно. Вернее, это важно, но все будет хорошо, если с тобой все будет хорошо, — кажется, он случайно проговорился. Потому что он думал об этом слишком много. Джек чувствует его напряжение и поднимает одну бровь: — Что-то не так. Пожалуйста, скажи, что именно, — его голос и лицо до жути напоминают те, что были у него в школе, когда Огги узнал о его словах за своей спиной. Тогда он никак не мог перестать спрашивать: «Что не так? Пожалуйста, скажи, что не так». Но это было чертовски давно. Всего лишь одна ошибка и, кажется, на Джеке она оставила даже больший след. И он совершенно точно не должен расплачиваться за нее по сей день, он исправил ее уже очень, очень давно, множество раз. — Я просто, наверное, не привык быть один, — отчасти это чистая правда. Даже несмотря на то, что время от времени на него находил гнев, и «отстаньте от меня все», и «мне никто не нужен, я и сам могу», на деле он всегда полагался на свою семью, а потом и на Джека — тоже почти что семью. Они не бросали его, даже когда ему казалось, что жизнь слишком несправедлива. Может быть, все они тоже были уверены, что жизнь слишком жестоко обошлась с ним, и потому он имел право сетовать на нее. Огги не хотелось быть таким. Не хотелось думать, что он имеет право злиться на мир только потому, что в его ДНК случилась малюсенькая поломка. — Ты ведь так не считаешь? — спрашивает его Джек. Кажется, Огги что-то прослушал. Между бровями Джека глубокая морщина. Он определенно прослушал что-то неприятное. — Не считаю что именно?.. — Что я… скажем так, украл твою мечту, или что-то в этом роде, — Джеку явно неловко говорить об этом; он переминается с ноги на ногу и отчаянно жует нижнюю губу. — Ты же всегда хотел… Я имею в виду… — Едва ли можно сказать, что я хотел быть на твоем месте, — резонно отвечает Огги. — То есть, может быть, когда я был совсем маленьким… Но даже тогда я догадывался, что меня никто никуда не возьмет. Никаких шансов, — этим он попытался все объяснить, но, кажется, только усугубил. Теперь Джек выглядит так, будто готов прямо сейчас разобрать сложенную уже сумку и сдать билеты. — Нет, я просто хочу сказать, что никогда не представлял себя сидящим в космическом корабле. То есть подожди. Конечно, я представлял. Но не по-настоящему. Это были просто детские фантазии. Я не думал, что в самом деле однажды катапультируюсь в открытый космос. Честно говоря, он и сам до конца не знает, лукавит или нет. Но, по крайней мере, взрослея, он постепенно понял, как все может быть устроено в его жизни; и незачем было убиваться по недостижимому лишний раз. Даже если оно достижимо для других. Например, для его парня — даже не нужно далеко ходить. — Ты ничего ни у кого не украл, — добавляет он с нажимом и берет его за руку, а это большая редкость, потому что до сих пор Огги не так уж часто делает это первым. — Скорее, наоборот. Я рад, что ты сможешь это сделать. В конце концов, не зря же я все детство заставлял тебя смотреть фильмы про освоение космоса, — Джек посмеивается воспоминаниям, и это наконец-то разряжает обстановку. — Да, я помню. Поначалу тебе едва ли не скотчем приходилось приматывать меня к креслу, чтобы я продолжал смотреть. Кажется, я говорил, что все это какая-то ерунда — не то что детективы. — Да, говорил, — подтверждает Огги с самой легкой толикой полузабытой детской обиды. — Но зато очень скоро тебя уже было за уши не оттащить. — Ага, ты заразил меня этой… звездной болезнью, — шутит Джек и наконец-то улыбается уже безо всякого напряжения. — Вообще-то, ты должен быть доволен этим, разве нет? — А я и доволен. Чем больше людей вокруг интересуется тем же, чем и я, тем лучше. Есть о чем поговорить. Особенно если этот человек — ты, — тут вдруг он снова оказывается в объятиях Джека, и на этот раз — даже больше; ему кажется, что Джек, его руки и губы со всех сторон вокруг него, и в сравнении он снова кажется себе таким маленьким — но это вовсе не неприятное чувство. Когда-то давно его субтильность виделась ему всего лишь очередной слабостью в череде бесконечных слабостей. Джек тогда еще тоже был не особенно высоким, но вполне успешно разбивал чужие носы, пытаясь его защитить — а иногда в процессе нос разбивали ему самому. Уже тогда Огги чувствовал себя защищенным, хотя больше всего на свете предпочел бы обойтись без разбитых частей тела. Но они выросли, и разбитые носы остались в прошлом. Зато кое-что прибавилось в настоящем. Кое-что совсем новое. Что-то, о чем долгое время Огги опасался говорить в семье — слишком много странностей для одного и без того уже очень странного ребенка. Он помнил, как родители и Вия долго делали оскорбленные лица, когда все узнали, — мол, как он мог подумать, что они не примут его таким. Они всю жизнь принимали его таким, какой он есть, почему что-то вдруг должно измениться? Говорят, что детская дружба редко перерастает во что-то большее, но Вия, вообще-то, и сама замужем за Джастином — своей школьной любовью, так что и здесь их семейка решила сделать все наперекор большинству. Он чувствует, как губы Джека раз за разом касаются его макушки — тому, конечно, очень удобно целовать его в голову, разве что приходится немного наклоняться; и он наклоняется все ниже и ниже, и губы тоже сползают ниже, и Огги закрывает глаза. Он не помнил, когда наступил момент, в который Джек мог целовать его так. Но перед этим определенно прошло очень много времени. Но в этот раз что-то снова идет не так, и Джек отстраняется первым. — Что-то не в порядке, — проницательно говорит он. — Пожалуйста, скажи, что именно. — Ничего. — Пожалуйста. — Ну… — Огги вздыхает и теребит волосы, не желая признаваться в своей последней маленькой тайне, чтобы окончательно не испортить Джеку настроение перед отъездом. Но сохранить ее — значит непременно его испортить, и тогда он сознается: — Хорошо. Дело вовсе не в моей мечте, и это правда, скорее немного наоборот… — Джек непонимающе таращится на него. — Вообще-то, в последнее время я читал обо всем этом, наверное, слишком много. Раньше я всегда смотрел только на достижения, и прорывы, и… космос казался мне безусловно прекрасным, но теперь… я знаком еще и со статистикой происшествий. Несчастных случаев, если быть точнее. Ненадолго повисает напряженная тишина. — И как? Их много? — уточняет Джек, кажется, слегка тревожно. Огги торопливо покачал головой. — Нет, вовсе нет. Просто… иногда… они случаются, — он сглотнул. — Но я не должен был этого говорить. — Ничего, я же не идиот. И потом, я обязан быть всегда готов, и все такое прочее, — однако в его голосе все еще сквозит легкая озабоченность. — И я много тренировался. И еще буду столько, что затошнит от тренировок. — Статистика сильно снизилась со временем, — снова вмешался Огги. — И ты в нее точно не попадешь. Вообще-то, доехать до точки сбора на машине и то гораздо опаснее. — Что ж, это облегчение, — Джек, кажется, снова стал беззаботным. Он всегда был отходчив от неприятного — может быть, потому легко терпел закидоны Огги, когда тот, бывало, впадал в уныние. Огги улыбается в ответ. Он почти успел пожалеть о том, что позволил романтическому флеру, окутывающему космические путешествия, рассеяться. Лучше бы он по-прежнему мечтал о недосягаемых планетах, о далеких звездах и других галактиках; но в конечном счете это все равно упрется в долгие-долгие дни в тесном пространстве, тоску по Земле и множество мелких неудобств, от которых никуда не деться. Джек не раз и не два рассказывал ему во всех подробностях о жизни на борту космической станции, и, конечно, это не имело ничего общего с фильмами о путешествиях между мирами. — Скажи честно, — неожиданно для себя говорит Огги. — Ты специально так много объяснял мне разные неприглядные подробности? Чтобы доказать, что космос — это не так уж прекрасно? Чтобы мне не казалось, будто ты… как ты сказал… «украл мою мечту»? — но Джек почему-то только улыбается шире в ответ на это неожиданное обвинение. — Боюсь, для меня это слишком сложный план, — смеется он. — И потом, зачем бы я иначе положил на это столько усилий. Совсем наоборот, потом я хотел бы тебе рассказать, как красиво смотрится Земля с орбиты. Или как выглядит обратная сторона Луны. — Тогда я определенно хочу, чтобы ты туда отправился, — Огги так воодушевлен, что, кажется, готов отправить Джека в путь прямо сейчас. Но все-таки побыть с Джеком он хочет чуть больше — даже больше самых задушевных разговоров о величии вселенной. Так что вселенная может и подождать еще немного. Но есть кое-что другое, чего он желает еще немножечко больше: — Просто одновременно я очень хочу, чтобы ты вернулся.