Наше лето

Это будут их лучшие каникулы. Так решают близнецы, бросая свою, одну на двоих, студенческую квартиру, уезжая в солнечный Фонтейн: к морю, запаху йода и звёздным ночам. Прочь от абьюзивных отношений, прочь от невзаимных чувств. Они селятся в маленький домик, где от стен пахнет кокосовой стружкой, а через открытые окна залетают белые бабочки. Люмин цепляет на временные ключи брелок с улыбающейся вишней, а Итэр снимает рум-тур на камеру старенького смартфона и отправляет Паймон с припиской: «Дом мечты». Близнецы оба изнутри поломаны, и сбежать в это море, в это лето, в эти каникулы — им нужно. От серых домов, от университетских знакомых, от болезненных чувств. Говорят смена обстановки полезна, а время лечит. Итэр и Люмин обоих родителей в семь лет потеряли и знают, что боль душевная со временем должна притупиться, затихнуть, о себе ежедневно не напоминать. Остаётся надеяться, что это море и это лето лягут на кровоточащие рады косым швом, соберут их изнутри за два месяца студенческих каникул. Брату и сестре отчаянно жить хочется, для звёздных ночей, перепачканных растаявшим мороженым пальцев и радостных улыбок. Друг для друга. Для кого-то особенного, кто будет любить до треснувших губ и красных носов. Пока у них есть это лето, они могут попытаться начать заново. Люмин заплетает себе фенечки в волосы, надевает на запястья браслеты из ракушек. Итэр щеголяет золотой серьгой в ухе и красит пряди апельсиновым и лаймовым. Они ходят купаться на море. Валяются на пляже. Заглядываются на красивых девушек и загорелых серфингистов. Пьют молочные коктейли в пластиковых стаканчиках. Гуляют по торговым лавкам, скупая тучу всякой всячины: чай, специи, браслеты, серьги, сумки, фенечки и магниты. Готовят поочереди: Люмин трёхцветные данго и печеньки лотосы, Итэр цыплёнка и шашлычки. По вечерам кутаются в их общий плед со звёздочками и смотрят фильмы. Иногда, когда день выдаётся слишком жаркий или наоборот штормовой, Итэр сидит за ноутбуком и пьёт горячий чай, а Люмин на полу проходит очередную игру в телефоне и ест холодное мороженное. Это совсем не так, как в их студенческой квартире, где даже воздух казался серым и вязким: собирался в груди, мешал дышать. Здесь, с морскими бризами они чувствуют свободу. Здесь они дикие незнакомцы, что шастают средь толпы в чёрных кожаных куртках. Здесь нет отличницы Люмин и троечника Итэра, студентов второго курса. Нет здесь ни виноватой девочки с шрамами на запястьях, ни отвергнутого мальчика с переломанным носом. Каникулы — время для безумств, особенно летние, особенно на море. Позвонившей Паймон они хвастаются татуировками. Луна на правом запястье Итэра, Солнце — на левом Люмин. Парные, как напоминание, что стоит жить хотя бы друг для друга. Паймон — их лучшая подруга, уехавшая на дачу со своим парнем. Они созваниваются по Скайпу каждый вечер и этот белокурый вечный ребёнок рассказывает им все-все студенческие новости. Черт её знает, откуда они берутся, но всегда правдивыми оказываются. Паймон не умеет врать, кристально чистая она для такого, простая. Паймон врать не умеет, потому как на духу выдаёт, что бывший Люмин нашёл себе новую девушку, что их видели вместе в кафе мороженном, и в верёвочном парке, и она кажется поступает на первый курс в их университет, и «конечно она хуже тебя Люмин», и… Ещё много бесконечных «и» пока в глазах Люмин рушатся Вавилонские башенки. Она уходит гулять одна, несмотря на то, что на часах десять вечера, а на улице темно. В курортных городах жизнь никогда не останавливается полностью, и на улицах все ещё оживленно, хоть и пахнет молодым виноградом, дешевым коньяком и замерзшей солью. Люмин кутается в кожанку брата и пинает носками своих белых кроссовок камни. Ей хочется разглядеть звезды на темном небе, но их перекрывают линии электропередач, и потому, кусая губы, она идет меж торговых рядов, где они с братом покупали ее любимое мороженое и его пахучий сумерский чай. Люмин не хочет вспоминать, но вспоминает. На улице середина июля, и ничто не прошло и ничто не завяло. Он был там… Будто из прошлого века. Принц из сказки. И манеры, и улыбка, и лицо, и светлые костюмы, и телефон последней модели, и белый мерседес. Он был старше на пару лет, и Люмин столкнулась с ним в самый первый день в университете. Возможно, ничего бы не произошло и ничего бы не случилось, это осталось бы просто одним неловким воспоминанием о первом дне и случайном столкновении, но Люмин также попала в группу с его младшей сестрой. Они сталкивались вновь и вновь, и это действительно начало походить на судьбу. Особенно когда он пригласил ее на кофе. Или поцеловал её руку, сказав что все его мысли о ней. Или когда она согласилась стать его, когда согласилась переехать к нему, когда согласилась выйти за него. Да она, черт возьми, на все соглашалась. Люмин корит себя, хотя знает что не виновата ни в чем. Она не могла предугадать, что ее первый серьезный опыт окажется хроническим кошмаром и закончится шрамами на запястьях. Люмин почти подходит к морю и смотрит на небо, словно ищет поддержки. Она все ещё не может разглядеть звезд (возможно у нее проблемы со зрением), зато видит Луну. Такую огромную и тусклую, она светит нервно, как уличный фонарь. Люмин думает вернуться домой, тем более Итэр уже пишет сообщения. «где ты, люми» «когда вернёшься» «если ты хочешь, мы можем поговорить об этом» Люмин не хочет говорить об этом, это прячется под браслетом из ракушек и неоновой резиночкой. Люмин собирается повернуть назад и выгнать морской воздух из лёгких, да в последний момент её глаза сталкиваются с чужими тёмными провалами, и мурашки бегут по спине. Девочка стоит за какой-то стойкой и девочке на вид лет двенадцать. Люмин сомневается, что таким можно работать вообще, тем более в ночную. Люмин подходит к ней. За три шага браслет сбивается с запястья, обнажая полоску не до конца зажившего шрама. Нет все не было плохо сразу. Это продолжалось полтора года, и он не сразу стал сжимать ее запястья до хруста. Эйфория от любви и кофе забила Люмин мозги и она не сразу поняла, что с ним что-то не то, что в блеске его улыбки проскакивает лисий оскал. Он обнимал её за плечи и терся носом об ухо, но лишь когда она была покорна ему. Садизм это был или ещё какая фигня Люмин не хочет разбираться, ей хватило того, что пришлось вскрываться, чтобы он выпустил её из дома. Чтобы не сдавливал запястья и не блокировал телефон. Чтобы жить дал. Девушка была уверена, что это выжгло все ее чувства к нему, или не это, но летнее Солнце. Но услышав о его другой, стало больно. Не опалило, не взорвало, не зарезало, а просто заболело. Люмин обязательно встретится с ним в университете, он все ещё там учится и будет кружить над ней коршуном. Ей нужно было это лето, чтобы пережить и переболеть, и пойти дальше босыми ногами по влажному песку. Девочка за стойкой торгует кокосовым молоком. Люмин покупает, берет в руки половинку кокоса, как в фильмах. У девочки неестественно окрашенные фиолетовые волосы и холодные-холодные пальцы. Почему-то Люмин думает о зомби. — Когда я была младше, я думала что кокосовое молоко дают кокосовая коза. Потом мистер Тарталья рассказал мне правду и стал поставлять нам кокосы. Но иногда мне хочется, чтобы кокосовая коза действительно жила где-то в наших горах. Девочка смотрит своими тёмными глазами и не выпитое молоко встает у Люмин в горле. Ей хочется спросить, кто такой мистер Тартелья, поставляющий кокосы, но её перебивает насмешливый голос. — О да, малышка Ци Ци, ты знатно повеселила меня. Господин Чжун Ли серьезно просмотрел все энциклопедические справочники, которые смог найти в городе и чуть не словил паническую атаку, от того, что в чем-то не разбирается. — Господин Тарталья, вы пришли, — «малышка Ци Ци» захлопала в ладоши и подпрыгнула от радости. Все происходящее все больше начинало напоминать Люмин какой-то сюрреалистичный сериал, и вибрации телефона не приводили ее в реальность. У подошедшего были рыжие волосы и льдисто-голубые глаза, насмешливый голос, проколотые уши, серая кожанка и синие джинсы. Он обвел взглядом Люмин, та обвела его в ответ. Девочка замерзала за прилавком улыбающейся куклой. Где-то море в истерике билось о песчаный берег. Люмин хотелось смотреть на этого юношу с его выраженными скулами и насмешливыми глазами. Царапнув ногтями кокос, она отвела от него взгляд и посмотрела на Луну, мертвую и круглую. — А мне мама в детстве рассказывала, что когда-то у Луны было две сестры, но из зависти они убили её, оставить вечно торчать на небосводе, — девушка не знала, зачем сказала это, ей хотелось говорить, чтобы этот рыжий мальчишка остался рядом и слушал её. В его глазах мелькает заинтересованность. Люмин не понимает, как так вышло, что она согласилась прогуляться с ним по ночному городу. Чайльд Тарталья — мальчик из Снежной, старше Люмин на пять лет. Он работает в самой прибыльной компании в стране, где крутятся большие деньги и устанавливаются связи по всему миру. На миг у Люмин холодеет сердце. У того, другого, тоже были и деньги, и связи, и влиятельные знакомые. У того другого был медовый голос, да мертвых взгляд; были горячие губы, да жестокие руки. Воспоминания о прошлом опыте убеждают бежать, но Чайльд Тарталья не джентльмен из девятнадцатого века, он скорее мальчишка из соседнего двора и несоответствие этих двух образов заставляет Люмин остаться. Они прогуливаются вместе по набережной, разговаривают обо всем на свете: он описывает страны, в которых побывал; она свой милый университет. Когда на экране ноутбука загорается время 00:00, Итэр, съедаемый тревогой звонит сестре. Люмин отвечает не сразу, А когда берет трубку голос у нее какое-то рваный и кажется… счастливый? В последний раз юноша слышал её такой в самом начале отношений с Тем, Кого Нельзя Называть (да, прозвище придумала Паймон). Люмин приходит домой и взгляд у нее слегка расфокусированный. Итэр каким-то шестым чувством понимает, что эти каникулы с их солнцем и морем превращается во что-то кардинально иное. Чайльд Тарталья входит в их жизнь медленно. Итэр знакомится с ним спустя пару дней: они просто сталкиваются у палатки с кокосовым молоком, в которую Люмин просила зайти. Сестре он улыбается, как старой знакомой, а с Итэром обменивается приветственными рукопожатиями. Ладони у снежного мальчика горячие, огненные даже, и если верить поговорке его родной страны, это должно свидетельствовать о столь же горячем сердце. У Чайльда и Люмин этап приглядывания и принюхивания к друг другу, а Итэр приглядывается заодно с сестрой. Хватило им одного элитарного ублюдка, наелись. Итэр не говорит никому, но он себя буквально ненавидит, что сестре, единственной оставшейся семье, пришлось пройти через это. Он был слишком занят своими чувствами к младшей сестре Того, Кого Нельзя Называть (ирония судьбы, чтоб её), а у Люми с ним все было так до приторного хорошо, что кто бы мог подумать? Итэр должен был подумать, он старше и он мужчина. А в итоге его сестру с порезанными венами на «Скорой» в больницу доставляли, и хорошо ещё, что мразота в белом не заставила кровотечение в домашних условиях останавливать. На Люмин была белая ночная рубашка, а под глазами синяки, когда она просила Итэра уехать куда-нибудь на каникулы куда угодно, лишь бы подальше. Итэра состояние сестры волнует больше, чем собственное, разбитое вообще-то, сердце. Итэр не допустит чтобы очередной богатый мальчик ломал хрупкое спокойствие Люми. На удивление Чайльд Тарталья не кажется близнецам мажором, хоть у него и есть байк «не из дешёвых» и опыт путешествий по всем странам мира. Чайльд — снежный мальчик, который даже в тридцатиградусную жару носит свитера с длинными рукавами и пьёт тёплый чай из алюминиевой кружки. Чайльд рассказывает о матери, отце и бесконечных братьях и сестрах; о работе (конечно не засекреченную информацию); знакомит с мистером Чжун Ли, своим партнёром, работником похоронного бюро и человеком я-все-знаю, и с мистером Байем, отцом малышки Ци Ци. Чайльд приглашает Люмин выпить фруктовых коктейлей или чая (не кофе, Люмин ненавидит кофе, её первое свидание с Тем было за чашечкой кофе, она порезала себе руки осколком чашкой для кофе, даже во время сессии она не брала эту гадость в рот, сразу переходя на энергетики). Чайльд вечно ходит с близнецами третий фигурой, восхищается татуировками, приходит в гости с целой стопкой блинов, знакомится с Паймон, нравится Паймон, получает титул «Не-упусти-свой-шанс-крошка» от Паймон. Чайльд Тарталья входит в их жизнь необратимо и незаметно. Итэр не видит в нем ни следа идеальной улыбки или наглаженных воротничков, а Люмин видит в нём все, что разглядела ещё в рваном свете Луны. Когда в начале августа Люмин и Чайльд переплетают руки, стоя на морском берегу, это кажется естественным, явным, само собой разумеющимся. Когда Люмин может снять все браслеты и без страха нести свои шрамы, Итэр понимает, что сестра будет жить дальше не только для него и новой серии сериала, у неё снова есть кто-то особенный, и этот кто-то не запрет её в доме, ведь Тарталью самого запирали. Люмин способна жить дальше, лето и любовь залечили её раны. Итэр радуется за неё и немного за себя. Раз возможно вылечить такое, его собственная боль от отказа ледяной красавицы, живущей в мире иллюзий, где все хорошо, а её старшей братик не ломал руки его сестре. Итэр знает, что он не безнадёжен, раз Люмин и Чайльд держаться за руки, гуляя по фестивалю. Он совсем не безнадёжен, его тоже ждёт счастье. Счастье сестры замыливает глаза, лишь потому Итэр сталкивается с той девушкой. У неё спортивная кофта и высокие белые кроссовки, распущенные волосы и веснушки по всему лицу. Её зовут Ёимия Наганохара, она торгует фейерверками и извиняется перед Итэром, хотя ни в чем не виновата. Она совсем не похоже на ту идеальную юную леди, они противоположны как лёд и пламя, но Итэр кажется забыл в тот тяжёлый для себя период, что горячее он всегда любил больше, чем холодное. Итэр вспоминает об этом сейчас, смотря на фейверки; фейверки взрываются в его животе. Люмин и Чайльд переглядываются и ухмыляются и Итэр понимает, почему, но не подаёт вида. Итэр любит. Люмин целует Чайльда, а время лечит. Даже когда заканчиваются каникулы, а воздух ощутимо пахнет осенью, и им надо возвращаться в университет. Они уже не те. На руке Люмин светит Солнце, а на быстром наборе номер мальчика из Снежной. У Итэра мерцает мертвая Луна, а на обоях фото Ёимии в традиционной юкате. Они живут дальше, ради звёздных ночей, перепачканных растаявшим мороженым пальцев и радостных улыбок. Ради друг друга. Ради людей, которые любят их. Это были их лучшие каникулы.