Спиной к окну

Когда-то он слышал, что пьяные люди говорят чертовски честные вещи. Выворачивают нутро наизнанку, рубят правду-матку, да так, что кишки сворачивает. Мика не помнил, от кого это услышал. Люди любят трепаться, трепаться о всякой заумной дряни без конца, цитировать придурков и заражать друг друга звучными мыслями похлеще, чем проститутки - зудом. Он слышал, что пьяный человек чист, как грёбанная монашка. Ничего не скрывает, не изворачивается, всё равно что белоручки под ещё холодным дулом.

Если Белл попробует изрыгнуть из себя что-то “начистоту”, не хватит канав, чтобы спасти города от гнили. Чёрт, да эти умники разорятся на одеколоне, чтобы кожа после такого выплеска перестала смердеть. Одежду - сжечь к чёртовой матери. Как и самого Белла. Один вопрос, не разнесётся ли эта зараза ветром куда подальше за штаты.

“Начистоту” из Мики - это что-то вроде выкидыша. Когда он весь в остывшей бледной слизи, свернувшихся сгустках. Когда он уже разлагается. Мика видел такие иногда посреди дерьма в общем сортире, если успевал донести до него рвоту. Думал после такого, что жизнь та ещё мразь, ведь она не дала ему оказаться на их месте. Белл возвращался к выпивке раньше, чем нагоняли мысли, почему такое вообще кажется ему исходом получше. Бредятина, почти такая же, которую несёт пастор. Ему Мика верит даже немного больше.

Но всё равно иногда напивается в одиночестве где-то у чёрта на рогах.

В такие вечера, когда говорить не хочется. Каждый вечер, блять, такой. Но в другие у Белла находится достаточно причин, чтобы убедить себя в обратном. Посмеяться у костра, похлопать чужое плечо или щёки, если порция вобьётся в череп фатальной пулей. В другие вечера мужчина ещё может открывать рот только для грязных шуток. Нутро не переполнено настолько, чтобы искать выход изо всех дырок. В другие вечера у Мики не возникает желания лечь под гильотину раньше, чем из пасти польётся дерьмо. Но вчерашний вечер не был таким. Белл не верил тем придуркам, которых даже не помнил. И всё равно сбегал каждый раз. Ему не хотелось разговоров.

Не хотелось задумчивого молчания рядом.

Чужого дыхания тоже не хотелось.

Поэтому он взял первую, которая без лишних слов назвала цену. Поэтому после он перевернулся на живот и прорычал ей сваливать. Выпил столько, чтобы язык не думал двинуться даже инстинктивно. Набух за зубами тяжёлым комом, как половая тряпка, и забил горло, оставив миру лишь свистящее сопение Белла. Мир ещё немного может пожить. Это тебе подарок.

Радуйся, падаль.

А половая тряпка во рту за ночь изрядно подсохла. Дала стечь грязи в желудок, и кислота в нём кипела, билась о стенки. От её паров дыхание царапало и жгло рот. Зубы ощущались мягкими, почти крошились, как сырая древесина. Сожми посильнее - разлетятся на щепки до кровоточащих дёсен. К вкусу собственной крови из язвочек на раздражённой слизистой Мика давно привык. Не привык каждое такое утро вспоминать, насколько он живой. Чувствовать, как тело наливается и пухнет от ощущения себя. Мерзкого ощущения. В сравнении с полной темнотой глубокого пьяного сна.

Придурки бы сказали, что неправильно вот так пытаться избегать себя. В темноте нет придурков, Белла тоже нет, и он не хочет, чтобы дрогнувший палец или морщина, невольно пробежавшая по лицу, начали напоминать, что это не так.

Но мир благодарен ему, что ещё живой. Путается в ногах смятой простынью, щекочет кожу руки назойливыми лапками мухи. Пробивается через смрад дыхания в нос тяжёлой духотой и приторной сладостью цветущих кустов. Скребёт ушную раковину неразборчивым гомоном улицы. Мике хочется, чтобы его отпустили обратно в ничто. Потому что в этом чём-то тоже нужно быть чем-то. И Белл знает, он - одубевшие от седла мышцы. Кости, которые ощущаются полыми, с разваренной массой мозга внутри, точно та дрянь в котелке Пирсона. Он - голодная изжога. Он - сыпь от пота и грязной ткани на спине. Свежие порезы на давно выбитых пальцах. Засохшие от вязкой слюны усы.

Пошёл мир нахер с такой благодарностью.

Но он надрезает ресницы тёплым светом.

Мика не помнит, в какой из забегаловок и в каком захолустье спрятался на этот раз, не обводит комнату дрогнувшим зрачком. Это значило бы окончательно проснуться. Поэтому Белл не открывает второй глаз, вминается щекой глубже в подушку. Шторы на окне тяжёлые и тёмные. Напоминают занавес. Мику вполне устраивает антракт. Дыхание улицы с трудом вминает ткань внутрь рамы, будто боязливо водит бесплотными руками. Мужчина прикрывает глаз, когда кажется, что касания слишком настойчивы, и мир сейчас болезненно вопьётся в голову светом. Поэтому новорождённые кричат, когда вылезают из утробы? Громко, ярко, ощутимо. На сырой и холодной кровати, прилипшей к телу, Белл ощущает себя скорее тем самым выкидышем из сортира. И даже так, он не хочет вылезать. Янтарные надрезы тепла на стенах обманчиво привлекательны. С ними почти не обращаешь внимания на грязные обои. Голоса где-то там, за занавесом, ощущаются весёлыми и интересными. Мужчина не пытается разобрать ни одного слова, потому что давно усвоил - это тоже обман. По крайней мере лично для него. В отличие от придурков Мика знает, что нет никакого “правильно” и “неправильно”. Нет грёбанных “честно” и “нечестно”. Есть факт, жив ты или нет. Почему-то Белл навязал себе, что должен держаться за первое крепче, чем вчерашняя шлюха за его член. Главное - чувствовать себя живым, получать удовольствие. Двигаться дальше. Мир постарается взъебать тебя, не оставить от твоей туши и потрохов для засола. Разве можно позволить ему сделать это? Мика ненавидит себя за то, что позволяет. За то, что оттягивает момент, когда снова ощутит себя живым. Быть живым значит быть изломанным и изгнившим. Растягивать антракт, лишь бы подольше не участвовать в чужих играх закона и мнимой морали. Получать удовольствие значит искать дешёвые развлечения и адреналин. Почти каждый, кто умеет взводить курок, жаждет спустить его в сторону Белла.

Он - выкидыш знатной шлюхи по имени Жизнь. И она ждёт его за шторами, взведя курок.

Мика поворачивается спиной к окну.

Когда-нибудь он даст себе залить гнилью весь мир. Но пока позволяет ей кипеть внутри, ведь сценарий ещё не закончен. Не хватает денег на ебучие развлечения. А из адреналина - только свежие порезы на давно выбитых пальцах.