Как ковалась Судьба

«Катана — душа самурая, продолжение его руки. Катана — напоминание, что честь и долг превыше всего и нет для них в мире вещей, которые заставили бы отречься от самого себя. А коль случится подобное, даже в потемках сознания закрадется каверзная мысль — откажись от клинка, откажись от своего пути, потому что не достоин ты носить его подле себя.       Клинок, что носят самураи, куется таким же принципом мастерами своего дела — кузнецами».       Желание отвлечься от монотонной работы зудело в мыслях Акихиро уже полчаса и всё никак не могло оставить его, пока он полировал только что выкованную сталь до блеска. Никаких изъянов не должно быть, иначе придётся переделывать работу, а это означало одно — скука доконает его назойливыми мыслями об отдыхе, а там недалеко и бросить, не доведя начатое до конца.       Он давно забыл, когда жизнь приносила ему удовольствие. Весь сценарий его судьбы «от» и «до» расписан долгом кузнеца и подписан собственным отцом без права выбирать. По мнению отца, никакое другое дело не могло страстно увлечь юношеское сердце и оплести его так крепко, что если и придется выбирать между смертью и жизнью, то он, не задумываясь, кинется в объятия первой ради своего счастья.       Не было и дня, чтобы радикально окрашенные рассуждения и картины будущего не рождались у него в голове, когда он вновь брался за ковку металла. Мысли о смерти посещали его изредка, но ярко и четко отпечатывались в памяти, всплывая в мрачных монологах наедине с собой.       Последние семь лет, отданные нелюбимому делу, все чаще становились предметом жарких споров между ним и отцом. Год назад, в одну из февральских вьюжных ночей, Акихиро впервые завёл непростой разговор: — И куда же ты пойдешь, Акихиро? Не вижу причин бросать столь хорошее дело! А учиться новому — долго, трудно, и не выгодно в нашем бедном положении. Пускай так ты попробуешь что-нибудь, а к чему придет это? Если не получится, а? А если прогадаешь с этим? Так и будешь всю жизнь метаться, не найдя места? Нет, кузнечное ремесло — вот где твое место, призвание. Другим ты не нужен, — отчеканил Исиро, обдумывая в голове аргументы против последующих слов сына. Акихиро неотрывно смотрел на отца, уцепившись взглядом за легкую ухмылку на губах напротив, и отступил на минуту-другую, чтобы собраться с духом и достойно ответить. Проигрывать отцу в споре он не желал. — А я не вижу причин продолжать это, столь хорошее, дело, — перефразировал слова отца Акихиро. — Отец, — осмелился он продолжить, не дав тому высказаться. — Наше дело важное, добротное, но мне оно не по душе! Как же можно выполнять ежедневно то, от чего тошнота подкрадывается к горлу всякий раз, как только мыслью оказываюсь у наковальни? От уставшего ремесленника толку мало. Позволь научиться новому! Век человеческий суров, так зачем же его делать еще суровее? Мы разве не рождены, чтобы заниматься тем, к чему сердце откликается? — Никаким другим делом ты заниматься не будешь! И не проси разрешения, не дам. Не дам! — повысил голос Исиро, как только Акихиро попытался возразить в ответ и заставил сидеть молча, не обращая внимания на немой укор напротив. — Утром пойдешь забирать у госпожи Ханако ножи для заточки. Сама ходить не может: говорит, ноги болят так сильно, что еле-еле передвигается по дому, — тон, не терпящий возражения, окончательно добил Акихиро, и, проглотив возмущение, тот принялся доедать собу с маринованной редькой в гробовой тишине.       Он окидывал молчаливую фигуру отца обиженным взором, но тут же прятал его на дне миски, считая, сколько лапши осталось ему доесть. Он старался спрятаться куда угодно, лишь бы не выдать себя. Отец не любил, когда на него обижаются, а тем более, когда эту обиду показывают открыто. Что поделать, таков нрав у Исиро, и жил с этим нравом Акихиро всю жизнь.       Акихиро вернулся к работе. Иногда обрывки того дня не давали угаснуть окончательно надежде в душе, даря шанс выйти в «мир» и найти «свое». Но как только слова едва касались многострадальной темы минувшего разговора, Исиро вырубал на корню любые попытки сына завязать диалог. Акихиро пытался загасить в себе луч надежды и ему удавалось обходить острые углы разговоров вплоть до девятнадцати лет. Он даже пометил в календаре дату, когда сможет переговорить с отцом и ещё раз убедить того, что кузнечное дело приносит ему исключительно тягостную муку.       — Если передержать металл в холодной воде, то он треснет даже от самого легкого касания молотком… — Акихиро не заметил, как слова сами слетели с его губ и долетели до отца. Исиро повернулся передом к сыну и улыбнулся. Любые разговоры о ковке, которые тот упоминал, приводили его в радость.       — Верно, мой мальчик. Поэтому следить за этим обязательно. Думаю, на сегодня хватит. Доделывай работу и пойдем к Ханако.       — Опять ножи затупились? Что она ими режет? Бьюсь об заклад, что по ночам у неё ноги превращаются в змеиный хвост и она соседей убивает этими ножами. Человеческая плоть довольно жесткая для обычного кухонного ножа, а сама она беззубая, так что ей и жевать трудно, вот за неимением других подручных средств и пользуется тем, что есть в доме, — кинул остроту между делом Акихиро. В отражении наполированного металла мелькнула фигура отца, и что-то еще проскочило в его взгляде, что он не успел уловить.       — Она пожилая женщина, Акихиро. Не тебе, мальчишке, так про неё говорить. Где же ты растерял уважение к старшим? Ишь ты, дерзить вздумал, — он подошел за спину сына потрепал крепко по макушке. Акихиро усмехнулся. — Не пойдет так. При ней молчи и не высказывай таких глупостей.       — А если это правда? Вдруг мы оказываем ей медвежью услугу, затачивая ножи. Да не может же быть такого, чтобы у старухи так быстро они портились! — возмутился Акихироко, вставая с насиженного места. Он был выше на голову Исиро, но его сутулая осанка не давала показать заметную разницу в росте, а склоненная вниз голова, демонстрирующая покорность и смирение, делали его вид жалким. Отец, в свою очередь, не замечал или намеренно делал вид, что не замечает насколько Акихиро стесняется показать свой истинный рост. Возможно, он бы и не хотел ловить оценивающие взгляды окружающих, поэтому молчал и не просил выпрямлять спину и глядеть вперед, чтобы не казаться менее значимым на его фоне. Сам же Исиро не отличался большим ростом, а телосложение и того хуже, казалось всякому незнакомому глазу неказистым, нескладным. Может в кузнечном деле и нужна физическая сила, но мышцы никак не придавали той красоты его телу, о которой обычно принято говорить.       — Не наше это дело, по какой причине у нее стачиваются ножи. Наше дело другое. Собирайся, совсем скоро стемнеет, а ночью бродить небезопасно, — предостерег отец, накидывая летнее хаори на плечи и переобуваясь в уличные гэта.       Акихиро не стал что-то добавлять от себя к словам отца и в молчании собирался вслед за ним. Ночью и правда небезопасно, а где тогда нет опасности? Никто не знает, сколько отмерено каждому в этом мире, и тогда сам страх ночи рассеивается сразу. Ровно как и днем, правда преступление действительно любит больше темноту, но никто не спасен от трагедии и в ясный погожий день.

***

      — Добрый вечер, Исао-сан! Как же я вас ждала! Вот вам-то я готова доверить всю свою кухонную утварь, которой располагаю в доме, — посмеялась Ханако, встречая почти беззубой улыбкой Исао. — Вы потерпите немного, мой муж придёт скоро. Обещал переговорить с вами, да сам что-то опаздывает. Вы уж простите его. Сами понимаете, старость равнозначна медлительности, — закончила рассыпаться в оправданиях Ханако, и пригласила в дом гостей. Акихиро окинул подозрительным взглядом старуху.        — Что же, ваш птенец с вами пришёл? — скрыла за своим наивным удивлением раздражение хозяйка. — И тебе я рада, Акихиро. Как твое здоровье?        — Ох, Ханако-сан, — приторно улыбнулся Акихиро, начиная принимать правила игры старухи, — не переживайте! Все просто чудесно! А вы как сами? Как ноги ваши? Не болят? А то жаловались недавно, что не можете избавиться от боли в коленях.       — Сейчас получше, — односложно ответила Ханако, проводя мужчин в гостиную. Она нарочно пропустила мимо ушей колкое замечание Акихиро. — Располагайтесь. Принесу вам чай, а за ним, как ходит правило, и разговор пойдет глаже.       Ханако удалилась из небольшой по размерам гостиной. Гостиная была в шесть татами, с маленьким столиком дзэн и четырьмя дзабутонами для гостей. С правой стороны находилась фусума из недорогой рисовой бумаги с простенькой росписью цветов сакуры, а впереди открытая эдагава, выходившая в ухоженный сад с камелиями и криптомерием. Обстановка веяла чистотой, но абсолютным отсутствием уюта для гостей. Чрезмерная чистота смущала Акихиро и он ощутил, как сама комната с отвращением и презрением давит на него, и хочет выдавить поскорее отсюда. Исиро слабо разделял тревогу сына, но понимал, что тому некомфортно находиться здесь. И правда, зачем надо было брать его с собой? Он пустился в размышления и стал жалеть, что так поступил.       — Главное, — разбавил молчание неуверенным голосом Исиро, — не груби госпоже Ханако. Возможно, нам повезет, и мы через нее получим один хороший заказ.       — Какой заказ? Нам придется что-то сложное ковать? — с раздражением ответил Акихиро. Ему не нравилось, к чему клонит отец, но он утихомирил начинающееся негодование в душе и нашел, на что отвлечься. — Почему тут так чисто? Ханако, видимо, постаралась на славу, коль так веет стерильностью, что хочется самому отмыться, а значит покинуть дом. Видимо, на это она и рассчитывала, что мы уберемся как можно скорее. Или это вновь из-за меня?       Рассуждения сына Исиро не слушал, и как только двери фусума отворились, показывая фигуру хозяйки, все его внимание перенеслось на неё.       — Вот, пожалуйте, — Ханако поставила поднос с чаем на столик и принялась разливать по чашам. — Жасминовый чай, как вы любите! Ходила на рынок, очень долго его искала. Что-то в этом году не так с поставками. Муж мой, а он коммерсант (Ханако всегда любила добавлять, кто её муж по профессии, и её самолюбие вырастало до неприличных размеров, как будто она этим словом давала себе право возвышаться над другими), говорит, что после войны поставки чая стали худы, а он зарабатывает именно этим. Он говорит, что так недолго и потерять то, что он годами добывал своим горбом. Поэтому этот чай дефицитный стал, но ничего, ради вас я готова была его отыскать.       Исиро пил чай медленными глотками, поражаясь, какую же травянистую дрянь Ханако заварила. И ведь ни румянца стыда на впалых, сухих и бледно-желтых щеках женщины не проявилось от столь наглой лжи. Исиро понимал, что заказ, о котором хотела переговорить Ханако, имел некий подвох, о котором по сию пору та умалчивала. К слову, чай, который заварила Ханако, никакой не жасминовый, а обычный сбор каких-то сорных трав не первой свежести. Уж что-что, а такого приема Исиро не ожидал от нее. Или же Ханако попросту обманули на рынке?       — Вам нравится? Сама выбирала! — повторила хозяйка. Сама же Ханако пока не притронулась к чаю. — Может, хотите чего-нибудь ещё? Ах, муж все никак не может прийти! Ну, если не придет, то ничего страшного! Я вам сама тогда расскажу про дельце, Исиро-сан, — не могла усидеть на месте хозяйка, а когда приступила к чаю, то чуть не закашлялась от горького вкуса.       Акихиро переглянулся с отцом, и по невидимой линии их взглядов мнение обоих пересеклось в одной точке. Исиро с облегчением выдохнул: Ханако обманули на рынке и продали не тот чай. Акихиро же пил медленно, едва касаясь губами края чаши, и с наслаждением наблюдал за гримасой отвращения на лице старухи, скрывая свою улыбку за ней.       — Какой необычный чай, однако, — с плохо скрываемой досадой проговорила Ханако. — Но дело не требует отлагательств. Исиро-сан, заказ, о котором я хочу поговорить, не для посторонних ушей и глаз, — не указывая жестом на Акихиро, она дала четко понять мужчине ситуацию. Исиро нахмурился. — Ко мне обратился один самурай, молодой человек из какого-то аристократического рода, и обмолвился, что хочет выковать катану лучшего качества. Я отрекомендовала ему вас. Лучшего кузнеца в нашем городишке не сыскать.       «Конечно не сыскать. Мы здесь единственные кузнецы. Вот и не из кого рекомендовать, дура ты старая» рассуждал Акихиро, наблюдая, как сменяются на лице отца эмоции от яркого предвкушения приступить как можно быстрее к любимому занятию, до задумчивости и осторожности во внимательном взгляде. Акихиро всё никак не мог взять в толк, что за представление устроила Ханако.       «Что это за самурай такой? Разве указ Мейдзи не запрещает ношение оружия? Не повесит же он катану в качестве украшения у себя дома? Мы не сувениры куем! К чему такие хлопоты?»       — Ну что вы, не стоит так захваливать! И самому есть куда стремиться и развиваться. Да, правда в том, что давненько мы не ковали катан. Очень давно. Все попадались заказы на ножи да топоры, ну и по мелочи. А что за господин хочет обратиться, если не секрет? Подробностей бы, Ханако-сан, подробностей побольше хочется услышать, — воодушевленно проговорил Исиро-сан, начиная увлекаться разговором. Горесть отвратного чая сменилась сладостью ожидания детального разговора.       Акихиро почувствовал укол зависти, глядя на счастливую улыбку отца. Разве он сам не хотел бы увидеть на нем ту самую улыбку, которая появляется, как только речь заходит между людьми увлеченными своим ремеслом? Неужели ему придется век доживать, так и не познав истинного счастья своего предназначения? Горестные мысли нахлынули с новой силой, но он решил не поддаваться им, и внимательно выслушать Ханако.       — Ах, о деталях своего происхождения молодой господин решил утаить, но оно неудивительно, учитывая, что он обмолвился по невнимательности о своем положении. Сказал, что катана исключительно для мирных целей нужна. Руду сам предоставит. Пришлет её на днях, так что материал у вас будет.       Акихиро не сдержался и прыснул со смеху.       — Для мирных целей! Катана! — сквозь смех говорил Акихиро, — ну насмешили! Оружие есть оружие и оно только для убийства или защиты, никак иначе. Катана не перестает быть катаной, если будет пылиться в качестве украшения в доме и от этого опасность ее не убавиться. Непонятен мне ваш молодой господин. Что-то тут нечисто, — проговорил с явным подозрением и обвинением Акихиро Ханако, и обратился к отцу. —Отец, что ты думаешь? Неужели тебя не заставили усомниться слова этого самурая? Да и самураев с Реставрации Мейдзи почти нет! А если и есть, то это ронины, которые потеряли всякое влияние и почет. Небезопасно для таких ковать что-либо, — в сердцах высказался Акихиро, совсем забывшись в разговоре и не обращая внимания на возмущение Ханако.       — Да стала бы я подвергать опасности твоего отца? Как же ты мог подумать о таком! Совершенно безобидный заказ! Говорила же я, Исиро-сан, что эта информация не для посторонних глаз и ушей!       Акихиро смолчал, но не прекратил исподлобья смотреть на Ханако. Слова задели его до того сильно, что хотелось одномоментно встать и выйти прочь, попутно прихватив дорогой чайный сервиз и разбить где-нибудь за домом старухи.       — Ханако-сан, а что за руда? И как зовут того господина? Должен же я знать, для кого буду изготавливать катану, — проговорил Исиро, не обращая внимания на слова сына об опасности. Акихиро заметил нездоровый блеск в его глазах и понял, что тот ни под каким предлогом не откажется от такого подарка судьбы.       — Какая-то редкая руда, даже никогда не слышала о такой, — проговорила Ханако, поправляя края рукавов кимоно и покосилась в сторону Акихироко. Акихироко смерил в ответ суровым взглядом. — А что касается вашего сына, то это дело не должно было обсуждаться при нём, но ничего уже не поделаешь, коль рассказала всё. Если только не хотите, чтобы он лично занялся этим.       Она склонила в сторону голову и наблюдала с интересом, как меняется цвет лица Акихироко на мертвенно-бледный. Она прекрасно знала о его ненависти к ремеслу, и всегда старалась найти удобный случай задеть больную мозоль и с наслаждением смотреть на ту борьбу чувств, с которой тот едва справлялся в душе.       — А вы ведь невероятно правы, Ханако-сан! Это же будет замечательной возможностью увековечить свое мастерство «настоящей ковкой»! Под моим чутким руководством, разумеется, — выделил последние слова Исиро и повернулся в сторону сына. Акихиро проглотил стоящий ком в горле. Он чувствовал, как медленно немеют руки, как бисером на лбу появился пот, как холодная капля скатывается по виску, и как внезапно сперло дыхание в легких, а воздух из-за обеденного зноя начал душить своей жарой. Всё это сказывалось причудливой палитрой эмоций на его лице и мимике, которой жадно упивалась Ханако. Отец будто ослеп и совсем не замечал настоящих чувств сына.       «Эта старая карга пытается намеренно поссорить меня с отцом? Для чего это ей? Неужели такие злые бывают люди? Как же омерзительно сияет её лицо! Аж хочется зажмурить глаза от этой подлости, которую она учинила! Ведь мне теперь не миновать беды! Попытаюсь испортить катану — мне несдобровать! Если сделаю её погано — отцу не поздоровиться. На нем ляжет клеймом этот позор и к нему перестанут ходить… Если, конечно, здесь не появились ещё одни кузнецы, которые будут нам заменой…»       — Только скажите, Ханако-сан, как зовут этого господина?       — Его зовут Ешитеру Агава. Он пришлет руду. Не беспокойтесь об этом, — услужливо улыбнулась Ханако. Она всё не могла свыкнуться с тем, что столь важные дела обсуждаются не наедине с Исиро.       Акихиро тут не должен сидеть по причине того, что она считала его бестолочью, не мыслящим в своём ремесле. Однажды Акихиро выковал кухонный нож настолько отвратительного качества, что при первом использовании лезвие сломалось. Она разразилась тогда гневной тирадой на Акихиро и высказала всё, что думает о нём и его бесполезности. Но лучше всего запомнил Акихиро то, что он только под ногами мешается и обременяет отца, не дает настоящему творцу воздуха.       Но на деле всё оказалось гораздо проще: Акихиро таким образом пытался показать отцу свою никчемность, чтобы тот отказался учить его дальше. Такую незамысловатую схему Исиро раскусил сразу, как только вспомнил, что его сын делал достойные вещи и ковал достаточно искусно, чтобы без угрызений совести продавать свои услуги. То, что кухонный нож оказался непригодным, был одним из планов Акихиро, а значит, попыткой испортить репутацию в глазах собственного отца. Исиро принес искренние извинения и подарил один из ножей Ханако. На том и кончилась история.       Но Ханако, у которой с каких-то неведомых пор (скорее всего тогда, когда она впервые увидела Акихиро) зуб на него, просто так не сдалась и решила во что бы то ни стало испортить отношения между отцом и сыном. Чем так не приглянулся ей Акихиро — сказать трудно, а порой догадки заводили в мысленный тупик и не разрешались подолгу. Иногда он забрасывал бесплодные размышления и не возвращался к ним до тех пор, пока новые склоки не мелькали на горизонте с подачи Ханако.       Сам же Исиро оставался в стороне и не поддавался на уловки старухи. Он ломал голову, отчего та невзлюбила его сына. Такое порой случается, что человек может вызывать чувство ненависти на глубоком уровне подсознания, избавиться от которого трудно, а порой сам факт существования доводил до приступов гнева иных людей. Странная эта жизнь, шутница, подкидывает каверзы простым бедным людям. Исиро на том и остановился, что Ханако попросту не любит его сына по факту самого присутствия. И дело не в умениях, ни в таланте, и даже не во внешности.       — Что же, это весь мой рассказ. Отчего-то мой муж всё задерживается, — Ханако повернула свою шею, похожую на куриную тощую лапу, к окну и ахнула. — Как же темно на улице! Только поглядите! Вы уж простите, Исиро-сан, но на этой минуте мы вынуждены расстаться. Не сочтите за грубость, — волнение сквозило в словах старухи и она начала провожать как можно скорее гостей. Акихиро с вниманием наблюдал за суетными движениями хозяйки и не мог сообразить, из-за чего такая суматоха вдруг сделалась.       — Что вы, мы и сами планировали идти домой. Вы нам всё рассказали, этого достаточно. Господину Мацумура передавайте привет и пожелание пребывать в здравии, — уже у выхода на улицу напоследок сказал и склонил голову, прощаясь. Акихиро едва ли кивнул старухе. — До скорой встречи! Будьте здоровы!       — И вам не хворать, Исиро-сан! До свидания! — распрощалась Ханако, даже не удостоив взглядом Акихиро.        Акихиро в полном молчании стоял и размышлял с чего так резко всё могло перемениться. Отчего Ханако это сказала? Неужто потому, что её слова о самурае и катане, которую тот хотел в качестве украшения, вызвали у него смех и он не сдержал своих чувств?       «Надо быть более сдержанным рядом с такой змеей, как Ханако. Глядишь, начнёт пуще прежнего плеваться ядом, а там и не успеешь увернуться и попадёт. Вот по мне и попало сегодня. Что же, сам на себя навлёк беду. Аль это был её план, а моя насмешка всего лишь совпала с её намерениями высказать свое предложение?» рассуждал Акихиро, продолжая идти в молчании бок о бок с отцом.       Вечерняя темень расползлась по улице, а слабый свет уличных тётинов едва ли отгонял ее, освещая всего на пару метров. Исиро первым разбавил вечернюю тишину разговором.       — В европейских городах стоят нормальные лампы. Да что в европейских, в Асакусе давно уже провели электричество! Эх, трудна жизнь провинциального городишка! Но ничего-ничего, и на нашей улице будет праздник. Ведь, прогресса не избежать. Даже нам, кузнецам придётся…       — Отец, позволь спросить, — прервал его Акихиро, — как думаешь, что это Ханако задумала такое? Уж не хочет она нас подставить? И что за руда такая, о которой она все секретничала да не говорила прямо?       Исиро сбавил шаг, а потом вовсе остановился. Акихиро поравнялся с ним. В глазах мужчины читалась какая-то догадка, досаждавшая его минут десять, как они покинули дом Ханако и всё он боялся выдать свое волнение перед сыном. Акихиро громко выдохнул и потер переносицу от усталости.       — Наверное какой-нибудь дорогой металл. Завтра узнаем всё. Но скажи, Акихиро, неужто тебе настолько претит наше занятие? Если бы действительно оно было ненавистным, стал бы ты изначально ковать достойные вещи? Я сомневаюсь в этом. Будь оно так, я не стал бы уделять тебе внимания и развивать этот талант. И раз уж Ханако намекнула, что ты можешь взять под моим наставничеством ковку катаны, то мы так и поступим, — заключил Исиро и смерил сына холодным взглядом, не терпящим возражений.       «Да будь у меня тысяча талантов и развей я эти тысячи талантов в себе, но не найдя отклика в душе ни в одном из них, возьмусь за то, к чему тянется душа, чему хочется отдаться навсегда, но к чему совершенно нет способностей. Нет у меня таланта к ковке, всего лишь отличное наставничество, только и всего, папенька. Не без твоей подачи я смог отучиться».       Акихиро смиренно кивнул, не проронив ни слова вплоть до родных дверей дома.