golden hour

Море волнами огибает пляж, бьется о камни. Теплый песок, нагретый за день, маленькими песчинками цепляется за влажные ступни. Солнце, заходящее за горизонт, своими лучами ласкает кожу. На пляже ни одной живой души, кроме их двоих. И от этого так хорошо... И каждый миг того дня, каждая эмоция, каждое слово, каждое касание – всё осталось лишь приятным осколком воспоминания. Это был последний раз, когда они могли так свободно, так открыто любить. Последний раз, когда они, теряя счет времени, говорили обо всем и ни о чем сразу. Сейчас вместо приветливого моря их встречает загруженный график, вместо теплого песка – небольшая танцевальная комнатка с запотевшими стеклами, вместо нежных касаний длинных пальцев – один усталый взгляд и тихое «спокойной ночи». Феликс до невозможности хочет вернуть те дни. Он хочет снова с первыми лучами солнца чувствовать чужие руки на своем теле, слышать хриплый голос возле уха, тонуть в ласке… Сейчас только луна была свидетельницей их свиданий. Феликс скользил по его губам, как тягучее вино, опьяняя чувства и заглушая разум. Он знал, что это неправильно, что нужно остановиться, но не мог – вкус манил, затягивал в омут запретного наслаждения. Этот вкус отпечатался на его подкорке, на корне языка. Стоит бросить один взгляд на пухлые губы, как тут же пробиваются нотки тирамису. Феликс всегда был падок на сладкое. По темной комнате расходятся едва слышные вздохи, но и их достаточно, чтобы привлечь третьего лишнего, чтобы выдать себя. Именно так рассуждал тянущий комок в груди Хёнджина, именно поэтому он отстраняется от чужих губ и с такой опаской заглядывает в чужие глаза, просит прощения безмолвно. - Не говори об этом вслух, - шепчет Феликс, обжигая дыханием. Хёнджин молчал, боясь разрушить хрупкую магию их связи. Ему было тревожно, горячо. С одной стороны, Феликс – яркие и неподдельные эмоции, любовь, о которой пишут только в книгах, и огромное желание запечатлеть его на сотнях картин. С другой – работа, обязанности, запреты, мемберы и львиная доля времени и сил, вложенная в их мечту. – Пожалуйста, не оставляй меня, – низкий бархатный голос змеей обвивался вокруг его сердца. Они были зависимы друг от друга, от ароматов, от порочной нежности. И хотя Хёнджин пытался бороться, не мог вырваться из сладких оков. Хёнджин, теряясь под чужими касаниями, разрывался между своими желаниями и запретами. Ночь скрывала их тайну, но Феликс жаждал признания, оно жгло его изнутри. Он хотел, чтобы все знали о Хёнджине, о его вкусе, о том, как он умел подчинить его себе. Навязчивая мысль крутилась всё чаще и чаще, привлекала к себе внимание, размывала здравый взгляд. – Не нужно лгать, это признание лишь сделает нам хуже, – шептали мягкие сладкие губы, растворяясь в нем. Феликс отдался ему без остатка, потеряв себя в его омут. И в этом сладком плену, забыв обо всем, он был по-настоящему счастлив. Каждую ночь он сгорал под чужими прикосновениями, таял от чужих слов, отдавал себя без остатка, выворачивая душу наизнанку. Каждую ночь до сбитого дыхания, до жарких касаний, до неприличия мокрых поцелуев… Ночи заканчивались, оставляя после себя лишь горькое послевкусие и жгучее желание повторить все снова. Снова рутина вырывала из сладких фантазий, так грубо и бесцеремонно, и снова дела, дела, дела и одно тихое «спокойной ночи». Феликс знал, что это безумие, но не мог противостоять Хёнджину, этой тайной страсти, что опьяняла его сильнее любого вина. Не мог пойти против этого умоляющего взгляда и едва слышного «пожалуйста», не мог устоять перед робкой улыбкой и неловкого легкого касания ладоней. "Хочу, чтобы они знали наверняка," – прошептал он, уже не в силах сдерживать свою тайну. Ее поглотила тишина комнаты, похоронив ее навеки. Феликс жаждал признания, жаждал разделить свою одержимость с миром, даже если это означало риск потерять все. Но это не означало, что он готов был потерять Хёнджина.