Соседи

      С хохотом скатившись со сцены, Сириус бежит по пустому залу, раскинув руки, как истребитель — крылья. Вслед ему, но чуть мимо летит запущенная Джеймсом пустая пластиковая бутылка из-под воды. Питер ржёт над нецензурной рифмой, которую Сириус буквально впихнул вместо строчки Джима, без труда забив Поттеровский романтический вайб: голосина у него сильный, горло железное и фантазия затейливая, с ним ещё попробуй потягайся.       Местные девчонки — сотрудницы клуба, в котором выступать в будущую пятницу, — кучкуются за стойкой и пищат от восторга. Регулус вздыхает и наклоняется пошарить под пультом в поисках своей водички.       — Так, — глотнув, командует он спокойно, но его слышат сразу все, — пора расходиться.       — Я только разошёлся! — прыгает на месте Сириус.       — Вот поэтому и пора, — хмыкает голос разума и постепенно и плавно выключает пульт.       Репетицию, в самом деле, стоит сворачивать — ещё нужно успеть убраться отсюда до открытия клуба. Джеймс фоткается на чьи-то телефоны, делает пару кадров Сириуса и Питера со счастливыми девчонками в форменных фартуках, пока Регулус, который принципиально держит дистанцию с фанатами, накручивает на локоть провода.       Свои вещи они бросили в подсобке, заклеенной полуголыми красотками во всевозможных фривольных позах. Тут слабо пахнет табаком и жуткий бардак на всех столах, стульях и скамейках, из недр которого урчит радио.       Пока парни разбирают свои куртки и сумки, Сириус зависает у зеркала, по краям залепленного наклейками-вкладышами из дешёвой жвачки с фруктовыми вкусами.       Чёрт возьми, как же ж только он хорош! Крупные чёрные кудри падают на плечи, футболка не скрывает замысловатых татуировок на шее и руках, в чуть подведённых глазах — игривая хитрина…       Джеймс кривляется, манерно передразнивая его у зеркала, и Сириус подыгрывает: идеально попадая в мелодичный узор песни, он по одной кладёт ладони на задние карманы своих узких джинсов, соблазнительно поводит бёдрами, гибко описывая круг, и подпевает радио одними только губами: «Why so serious?» Пластика у него что надо, он мог бы танцевать стриптиз, если б захотел научиться. Пит свистит, Джим ржёт уже в голос. Регулус прикрывает глаза ладонью.       — Запомни это! — в восторге просит Пит. — Станем знаменитыми, будем клипы снимать, это пригодится!       — Обязательно, — отворачивается от зеркала Сириус. — Надо мне ещё фамилию поменять, прежде чем мы станем по-настоящему знамениты.       — Это ещё зачем? — удивляется Джеймс.       — Ну, во-первых, чтобы Регулус мог делать вид, что не имеет ко мне никакого отношения, — великодушно приобнимает брата за плечи Сириус, — а во-вторых, если я такое на камеру вытворю под девичьей фамилией матери — прикинь, как она охренеет?       — А ты знаешь толк в извращениях, — одобряет Регулус, наконец, рассмеявшись.       У Пита куртка висит на плече, потому что только одна рука пока продета в рукав, и ею же он водит по экрану, набирая сообщение; в другой руке у него сумка и многоразовая бутылка из-под воды.       — Так, Бродяга, а что там у тебя с квартирой? — спрашивает он, и этот вопрос на осколки разбивает дурашливую атмосферу в подсобке — но чувствует это, возможно, только Сириус. — Я тебе нужен? Мне надо понять это как можно раньше, потому что мы с Мэри пытаемся запланировать вторник…       — Ты всё-таки переезжаешь? — интересуется Джеймс, устраиваясь на столике у зеркала, бесцеремонно расталкивая задницей элементы местного интерьера — пачку сигарет, коробку салфеток, пыльный пластиковый цветок в корзинке и упаковку седативных.       Сириус кивает, глядя себе под ноги.       — В ту квартиру, к Гиду, да? Это же хорошо, разве нет? — пытливо переводит между ними взгляд Регулус, пытаясь по лицам разгадать причину сгустившегося воздуха.       Сириус кивает снова и обещает Питеру:       — Я тебе по времени ещё черкну. Сейчас, в машину сяду, соображу, как лучше. Но что во вторник поеду — это железно. Спасибо, Пит!       Тот активно кивает, опять глядя в экран:       — Не вопрос, Бродяга. Всё, я всё перекроил, во вторник буду… А сейчас — побежал.       Он жмёт всем руки и выскакивает из подсобки, и Джеймс задаёт вопрос, который мог бы и придержать, честное слово:       — А мне почему не сказал?       — Говорю.       Регулус застёгивает куртку:       — Я тоже пошёл. Если буду нужен во вторник — сигнализируй.       Сириус провожает его кивком и благодарственным хлопком по плечу.       Они остаются с Джеймсом вдвоём под мяукающее радио.       — Ты чего такой? Это был секрет, или что? — спрашивает Джеймс.       — Да не секрет…       — Ты с Марлин едешь?       Они заговаривают одновременно, и Сириус вздыхает, тоже присаживаясь абы куда и чувствуя, как за спиной разъезжаются по столу чужие вещи.       — Без, — констатирует он. — Без, и, наверное, поэтому и не хотел говорить. Понимаешь, она ещё не знает, и… я пока как будто вишу за рёбра над пропастью. Если честно, я бы предпочёл рассказать ей по факту заселения…       Собственно, как и Джеймсу. Почему?.. Может быть, потому, что перебираться на новое место и в очередной раз не брать с собой собственную девушку — это весьма красноречивый финт ушами, а возможное осуждение Джеймса весит очень, очень много…       Но Джеймс не говорит ничего, только смотрит с интересом.       — Ты к ней сейчас? — спрашивает он негромко. Сириус снова кивает. — Глаза, — напоминает тогда Джим.       Сириус поворачивается к зеркалу: собственная ссутуленная фигура смотрит на него оттуда тоскливо и порядком утомлённо. Гибкая изогнутая спина, копна чёрных колец на голове, лёгкая дымка вокруг глаз… Да. Надо умыться.       Позже, вечером Сириус составляет кружки в раковину. Марлин подходит со спины, чтобы обнять, но, конечно, делает это невовремя и чуть не получает локтем в живот на развороте.       — Извини! Живая? — Сириус ловит её в объятия, и та кивает, улыбаясь снизу вверх.       Она славная. Тёплая, мягкая, ростом едва ему до плеча — удобно баюкать, прижимая к себе. Он привычно наклоняется, чтобы поцеловать её в тёмную макушку.       — По поводу квартиры — ты уже что-то решил? — вдруг спрашивает она, и Сириус внутренне напрягается. — То есть… ты мог бы жить со мной? — без напора добавляет Марлин.       Сириус знал, что рано или поздно она предложит это, но корректных контраргументов так и не нашёл, а сказать правду («я не хочу») у него не поворачивается язык.       Они немного молчат, глядя друг другу в глаза, всё так же обнимаясь, а потом Сириус отпускает девушку и отворачивается к раковине, чтобы помыть посуду.       — Не думаю, что твои родители будут в восторге видеть меня за завтраком каждое утро, — вяло отшучивается он.       Марлин пожимает плечами:       — Они видали кое-что и похуже. Например, меня за завтраком каждое утро.       Они снова немного молчат, и Сириус почти знает, что Марлин скажет дальше. И она действительно говорит:       — А помнишь, как мы мечтали жить вместе?..       Сириус, конечно, помнит.       Они тогда были совсем ещё дети, и чувства между ними были по-своему красивые.       У нежной юной Марлин глаза светились совершенно особенно, когда она мечтала вслух о том, чтобы не расставаться с Сириусом каждый вечер, о том, чтобы встречать с ним каждый новый день, о том, чтобы и во сне держаться за руки — как выдры, насмешливо добавлял Сириус, и Марлин фыркала, а потом умилялась всё равно и соглашалась быть, как выдра, потому что держаться даже во сне за любимого, чтобы течением вас не унесло друг от друга — это всё-таки очень трогательно.       В этих мечтах не было ничего приземлённого — и ничего близкого к реальности, замечал теперь Сириус.       Марлин не кидалась выбирать кружки и занавески, её не интересовало, куда поставить диван, а куда — рабочий стол; её мечты полнились одними только «засыпать вместе» и «просыпаться вместе», и её не заботил тот факт, что в обычные человеческие будни после пяти переставленных будильников при подъёме на работу или учёбу едва ли есть время на всякие романтические «смотреть, как ты спишь» и уж тем более на утренний нежный и ленивый секс.       Но тогда Сириус не видел всего этого, ему всё на свете затмевал особенный, ясный и ласковый свет глаз Марлин, и он был согласен быть выдрой хоть круглые сутки, чтобы только этот свет не погас.       И у них даже появилась призрачная возможность все эти милые мечты воплотить в жизнь. Сириус тогда чудовищно переругался с семьёй и покинул отчий дом, напоследок двинув дверью так, что все картины на стенах перекосило. Свободная взрослая жизнь стартовала сразу от порога, и, разумеется, он позвал Марлин жить её с собой. Да, своих денег хватало исключительно на комнатушку на окраине, но, как говорится, с милым и в шалаше — сущий рай.       Марлин уже даже начала собирать вещи, но из этого не вышло ровным счётом ничего. Её родители знать не знали про свет и выдр, зато знали кое-что о районах на окраине и о том, что юные первокурсники филологического факультета и сомнительные — прости господи — музыканты не лучшая компания для уверенного ведения самостоятельной жизни.       В общем-то, теперь Сириус отлично их понимает. Вокруг Марлин клубились розово-сиреневые грёзы, и такое воздушное прекрасное создание, шагающее в кроссовках прямо по лужам, потому что всё внимание занято «Кристабелью» Кольриджа в руках, никак нельзя было отпускать чёрти куда непонятно с кем.       Конечно, за прошедшие с тех пор два года родители Марлин к Сириусу привыкли и сомнительным парнем считать перестали, но в корне это не меняло почти ничего, и прийти жить в отчий дом Марлин не казалось такой уж блестящей идеей.       Это уязвляло Сириуса как мужчину, да и в целом он не мог бы всерьёз размышлять о том, чтобы жить снова под надзором родителей, хоть и не своих. Меньше всего на свете он хотел бы снова оглядываться на окружающих в поисках одобрения или поддержки по поводу своей работы, своей мечты или жизни в целом. И он никак не сможет круглые сутки строить из себя того принца, которого хотели бы видеть со своей лапушкой её мама и папа.       Вообще, конечно, он может быть и принцем — он умеет. Может стирать подводку, прежде чем прийти. Вести себя так, чтобы ни у кого не возникало вопросов, какого он пола, несмотря на длинные волосы. Он всё это может, но…       В такие моменты всегда кажется, что это добровольная ампутация большей части себя. Ради того, чтобы вместиться в Прокрустово ложе чужих ожиданий. Он так жил двадцать лет в своей собственной семье — и спасибо, конечно, но почему-то больше не хочется…       И как объяснить всё это Марлин, если она сама почему-то не понимает?..       — Я нашёл вариант, — вместо объяснений признаётся Сириус. — Гид предложил подселение… По цене вполне подходит, места много, аппаратура встанет, и метро рядом… И я согласился. Во вторник с Питером повезём вещи.       По его тону Марлин понимает, что есть какое-то «но», которое не устроит в первую очередь её саму. Она не может не настаивать на своём:       — У нас тоже метро рядом, места много, и это совсем ничего не будет тебе стоить.       — Я уже согласился, — Сириус тоже непреклонен. — Гид рассчитывает на меня. И Пит отменил все планы на вторник.       Марлин про себя считает, что уж Питер-то может запросто что-нибудь запланировать снова, да и Гидеон — найти другого квартиранта, раз у него такие хорошие условия. Но тут ей в голову приходит другая мысль.       — А с кем ты будешь жить? У тебя уже есть сосед? — ведь соседкой Сириуса может стать Марлин. На этот раз родители наверняка отпустят её; уже не на окраину, да и к Сириусу они уже порядком привыкли, и хоть и не во всём одобряют его, но, по крайней мере, убедились в серьёзности его намерений относительно Марлин…       — Да, — рушит все надежды тот, закрывая, наконец, воду и вытирая руки. — Тоже какой-то знакомый Гида. Он говорит, хороший человек.       Если быть предельно точным, Гид сказал «очень хорошенький парень» и многозначительно подмигнул, но это последнее, что стоило бы знать Марлин. И справедливости ради — последнее, о чём думал Сириус, соглашаясь на эту квартиру.       — Гидеон — просто кладезь бездомных знакомых, — ворчит Марлин, складывая руки на груди.       Сириус смеётся.       — Да, вот такие мы, бедные музыканты без своего угла. С нами выгодно дружить людям, у которых есть лишние жилплощади.       — Так он тоже музыкант? — уточняет Марлин.       — Не знаю, — пожимает плечами Сириус, — я его в глаза не видел.       Она молча поднимает брови. Что тут говорить, Сириус и сам знает всё, что она могла бы сказать — например, почему это ты можешь жить с незнакомым парнем, но не можешь жить со мной. И это за вычетом всяких там «какого чёрта».       Сириус опускает взгляд. Всё, что он может объяснить — это «мне так хочется», «мне так удобно», «я чувствую, что так будет правильно», но ничто из этого, конечно, не удовлетворит Марлин.       Если честно, до этого Сириус вообще не думал про будущего соседа и про формулировку «жить с хорошеньким парнем» в отношении себя как человека, не скрывающего свою бисексуальность, но прямо сейчас он вдруг в полном объёме понимает, как это может выглядеть со стороны, для Марлин в частности.       Разумеется, при решении о переезде дело было не в парне, а в собственном комфорте — в удобстве района, в просторе квартиры, а сосед случился установленным попутно приложением, но опять же, как это всё Марлин объяснить.       — Почему бы в таком случае нам не жить втроём?       Она обижена и раздосадована, но точки над «i» следует расставлять немедленно, поэтому Сириус вынужден обозначить свою позицию как можно чётче.       — Я не думаю, что это будет удобно. Для меня. И… для тебя.       Марлин нехорошо улыбается, бормочет какое-то ничего не значащее «даже так» и отворачивается к окну. Сириус чувствует беспомощность, глядя ей в спину, но отступать нельзя никак.       Реалии Сириуса — репетиции, вылезающие за любые рамки, ночёвки в студии и у друзей, угар творчества — плохо сочетаются с любыми «засыпать вместе и просыпаться», на которые рассчитывает Марлин. Если они будут жить вместе, Сириусу придётся без конца испытывать чувство вины за пропущенные ужины и ночи, проведённые непонятно где, а ей без конца придётся ждать его и копить упрёки. Это погубит их, однозначно.       Ругаться с ней Сириус не собирался, поэтому он поворачивает девушку к себе за плечи и заглядывает ей в глаза:       — Родная, ты же знаешь: ты у меня одна. Ты — и музыка.       Это правда, они знают оба; при всей разнице приоритетов Сириус никогда не поступал с ней подло, не позволял себе ни симпатий, ни интрижек с фанатами, ничего подобного.       Она смотрит на него, по-прежнему подняв брови, как будто не может поверить, что они вообще разговаривают о таком.       — Ты мне не доверяешь? — вопрос-провокация.       Марлин ещё секунду сохраняет прежнее выражение лица, а затем утыкается лбом в свою ладонь.       — Марлин?       Она убирает руку от лица:       — Я просто не понимаю. Я предлагаю тебе идти по ровной дороге — ты берёшь меня за руку и тянешь на минное поле. Зачем, Сириус?       Он думает, что они ходят по этому минному полю уже некоторое время, и Марлин стоило бы внимательнее смотреть под ноги, раз она считает, что идёт по ровной дороге.       Но если начать это обсуждать, непременно посыплются вопросы — а что тогда Сириус считает за мины, как разминировать их ровную дорогу и вообще стоит ли это делать… Но ему нужно вдохновение определённого рода, чтобы разговаривать на такие темы, кроме того, Марлин и так на взводе, и чёрт знает, до чего они так договорятся. Он решает, что сегодня не самый лучший момент, чтобы это обсуждать, и поэтому улыбается.       — Просто это я, малыш, — старается свести всё на шутку он и широким жестом указывает на себя обеими руками. — Иди сюда и поцелуй меня.       Марлин не очень-то соглашается шутить об этом, но действительно касается губами его подбородка, и Сириус решает сам с собой, что разговор о переезде всё-таки прошёл не слишком плохо.       Вторник выходит суетным и бесконечным. Когда Сириус собирал вещи, казалось, что везти не так и много, но когда они принялись грузить коробки и чемоданы…       Больше всего Сириус переживал за свою аппаратуру. Хрен с ними, с книжками и кружками, главное, чтобы колонки, установки, микшер и провода к ним доехали в безопасности.       Наконец, он вводит в замок код, сверяясь с бумажкой, которую дал ему Гид. Питер втаскивает первую коробку, и Сириус думает, что надо будет потом протереть пол.       Оказывается, сосед уже въехал, но его самого дома сейчас нет. Его вещи ещё не до конца разобраны, несколько коробок одна на другой стоят посреди гостиной; но на вешалках успели занять свои места пара мягких шарфов и вельветовая куртка песочного цвета.       — Гид говорит, он прямо сказочно хорош, — поигрывает бровями Пит и улыбается, но Сириус пресекает тему:       — Марлин бы обиделась.       — Марлин и так обиделась, — хмыкает Джеймс. — По-моему тоже, ты творишь какую-то фигню.       Сириус признаёт — не без того, но отступать не намерен.       В конце концов в коридоре выстраивается баррикада из коробок, Регулус вкатывает последний чемодан. Новоселье отмечать решено позже, после пятницы, после концерта, так что вскоре Сириус остаётся один.       Он зачем-то касается пальцами надписей, которые Марлин делала на коробках маркером: аккуратное «fragile» и стрелка, показывающая, где у коробки верх.       Он присаживается на обувную полку и вздыхает.       Ну вот, новый дом.       Сириус ещё не чувствует себя тут хозяином, и прямо сейчас ему вообще кажется, что он просто пришёл в гости. Это забавное состояние, хотя он и понимает, что это пройдёт. Он расставит вещи, запомнит код от замка, привыкнет к расположению дверей и выключателей, раскидает по углам наброски текстов, и это место станет своим.       Ещё немного послушав себя, Сириус поднимается и уносит на кухню объёмные пакеты с продуктами, которые тоже привёз с собой. Он голоден, и начать разбирать вещи он решает именно с еды.