Ведь порою слова -
Вещь страшней колдовства…
Merry go round of Life, пер. Sleeping Forest
Никогда Праздник Середины Осени хорошего не нес. Что в том году с Фэн Синем из-за фонарей подрались, что лет пять назад друг друга покрывали распоследними словами, Пэй Мин еле разнял. Только разнимай, не разнимай, не становилось лучше. Каждый год при виде фонарей мысль одна. Не дворец Сюаньчжэня их должен получать, не дворец Цзюйяна. Все неправильно, не так, не должно быть так! Должно быть как в первый, самый их первый Праздник. Должен греметь на всю Столицу дворец Сяньлэ, второй после дворца Шэньу. Никаких тогда ссор бы не было. И… и вот этого тоже не было бы, давайте честно. — Вы не хотите воды? — Обойдусь. — Тогда я закончу со свитками. Можете, если что, звать. Не сидел бы он сейчас во дворце Линвэнь, протрезветь пытаясь. Не сказать, что получается с успехом. Ну курам на смех, Совершенный Владыка Сюаньчжэнь, даос-аскет — и позорно при всех напиться!.. А что оставалось, справедливости ради? Если в голове с самого вознесения — а на деле и того раньше — все одно? Пятая сотня лет пошла, как Его Высочества с ними нет. Четыреста лет прошло, четыре века, но не изменилось ничего. Хотя как. Новые боги вознеслись вместо старых, новых демонов развелось не пойми каких. Но на этом и все, остальное по-прежнему. Все четыреста лет как один год — молитвы, поручения, битвы, отчеты, ссоры, драки… И при мысли о Се Ляне щемит сердце. Все четыреста лет. Вином, сколько ни старайся, не залить вину. Случайно вырывается рваный вздох. Его Высочество заслуживал того, чтоб быть с ним рядом, делить все горести. А Му Цин растворился первым и сидит вот, радуется. Так рад, что впору топиться. Он же хотел помочь. Только помощь не приняли, и не сказать, что по одной лишь прихоти. Заслужил вздыхать теперь? Легко отделался? — Все в порядке? — гулким эхом отдается женский голос. — Мгм. — А мне не верится, Владыка Сюаньчжэнь. Еле распахнув глаза, встречается с ней взглядом. Прохладным, донельзя безразличным. Все их терзания — ерунда в ее глазах, как на ладони все. Загадок в ней больше, чем хочется думать. И факты Линвэнь как из-под полы вечно достает. — Так сильно по Сяньлэ скучаешь? — а чужие тайны моментально щелкает. Му Цину даже завидно, взгляд Фэн Синя бы так читать. Хотя что читать там, три извилины последние. Но подрывается моментально, едва услышав. — Не думаешь, что это слишком уж?.. Откровенно? Резко? Если уж на то пошло, правдиво? — Чтобы было «слишком», должно быть чуть сложней. Ты не замахнешься первым, если Цзюйян сам косо не посмотрит. А смотрит косо он примерно постоянно. И в мыслях у него, Му Цин готов поклясться, одно слово. «Предатель». И матерки вдогонку. — Он обвиняет. А ты сожалеешь. Констатирует все тот же факт, не меньше и не больше. Совершенному Владыке Линвэнь, кажется, всех и каждого известна подноготная. Только успевай обдумывать, где вообще именно это вызнать можно. Он ведь ничем показать не мог. Ни разу вслух не признавал, да и что бы сказал? Что жалеет, во всем раскаялся? А во всем — это в чем, спрашивается? В том, что ушел? Что выгнал? Что еще сделал, чего не сделал?.. Да нет уж. Во-первых, не во всем тогда. А во-вторых — как считали предателем, так и будут, оправданий жалких не хватало. Смотреть до боли тошно, сам себе бы не поверил. А Се Лянь поверил бы? Их солнце и радость, сама доброта, принц Сяньлэ? Если не он, то некому. — На лице у меня, что ли, все написано? — фыркнув. Отрицать сейчас все равно, что на попятную пойти, проще уж смириться. — Тут даже читать уметь не нужно, — с полуулыбкой. Линвэнь не насмехается, нет, она… Она не станет. Не потому, что выше насмешек, как раз наоборот. Посмеешься над кем-то лишний раз — и где потом компромат на него доставать? Хочется верить, что не только в этом дело. Но это дворец Линвэнь, здесь рождаются слухи Столицы Небес. — Думаешь, Цзюйян оценит? А что, удобно. Растрепать дело нехитрое, тем самым в грязь макнуть еще сильнее — нет ничего проще. Вот вроде и нет плохого в том, чтоб сожалеть, а как все повернут? Новый посмеяться повод, слуге да перед господином стыдно! Да каким, к черту, господином. Ладно, если даже так, что ли нельзя? — Думаю, это не мне решать. Ну как, не ей. — Не знаю, что между вами было. И не желаю знать. — Я его бросил, — срывается само. Бросил того, кому немного нужно было. Того, кто даже павшим в грязь больше него заслуживал. Лишился всего, но собой остался. Добрым, неприлично светлым в их-то положении, справедливым и сильным. Сильнее него, сильнее Фэн Синя… сильнее всех. А потом сломался. Кто другой гордился бы, наверное, что руку приложил — ненавистное божество, дух поветрия, как же. Только в радость ломать то, что давно надломано, да без тебя никак не падало. И не поверит никто, что хотелось не того совсем. Хотелось помочь всем, чем можно было, выход найти. Если уж не второй стакан, так хотя бы что-то. Хоть как-то… сделать, как Се Лянь. Помочь просто так, потому что. Они же заслужили, им же нужно. Но, видать, не всем дано. Вот объясни им всем, чего хотел. Да ладно всем, Се Ляню бы объяснить. Дружба их не крепче дворца из золотых листков оказалась — красиво, а ни на чем не держится. Дунешь, рассыпется. — В этом ты виноват? — как нарочно сильней задуматься заставляет. С одной стороны, кто ж еще. Никто его насильно бросать не заставлял, не приставлял нож к горлу. Мог и не просить уйти, казалось бы, что там… Но. Как тогда поступить ему нужно было? Раз такие умные, что ж никто не скажет? Что стоило сделать, ну правда, что?! Не выгонять? Не уходить? Не возвращаться, чтоб на попытку помочь в лицо тебе рисом кинули? Сам ведь выбирал на базаре лучший. Для Се Ляня. — Не знаю. Но точно уж не он, — честно, на удивление. Хотя на небесах в принципе честным быть нельзя, в любом дворце, кроме своего, слова лишнего лучше не говорить. Найдут, как тебе во вред все переврать. Но Линвэнь, кажется, честность ценит, да и не собирается всем рассказывать. Наверное, просто кажется, в вине все дело. Потому что какая ей разница, если не в вине? Она даже не из Сяньлэ, его высочество вряд ли помнит, а бывших слуг и подавно. А поболтать с Му Цином неинтересно, он не трепло, как Мингуан. — Выбора не было? — Думал, что не было. Перед тем, как языком чесать, конечно, не надо думать. Чувствует же подвох, а все как на духу сейчас рассказать готов. Правду говорят, что у пьяного на уме, то и на языке. Не дай Владыка, как-нибудь с Фэн Синем такой разговор пойдет, с ним ни в коем разе не пить… А правда ведь думал, что не было. На самом же деле — бог весть. Лет пятьдесят назад и вовсе мысль крамольная пришла. Может, Се Лянь сильнее бы рад был, если б Му Цин ни с чем вернулся, но не гнал? Бред, конечно, полный, кто пустым рукам обрадуется. Если в кармане еще нихрена, так тем более. Но с небес спускаться, чтоб Сяньлэ спасти, тоже никто не станет. Мальчиков падающих на шествии ловить не надо никому. Слуге верить, что не воровал нарочно, никто не будет. Се Лянь спустился. Ловил. Верил. Все установки Му Цина ломал одной улыбкой. Которую он, может, и не увидит больше, не ему. Ладонь при этой мысли сжимается в кулак. У Линвэнь, как ни странно, меняется взгляд. С безразличного на… почти безразличный, что ли. Наверняка не скажешь, а лишнего не хочется надумать. Отворачивается она, впрочем, тут же. Деловито берет какие-то свитки, не просматривая. Мимо него проходит, чтоб до шкафа донести. Глазами не встречается, на Му Цина не смотрит. Только в один момент руки ее пальцы касаются. Почти невесомо, как воздух. И застывает она рядом, к нему боком. — Если хочешь… — с заминкой. — Нет на свете того, чего не узнать дворцу Линвэнь. Вот так все просто. Напьешься один раз до помутнения — и на тебе, помощь уже предлагают. Да не с ерундой какой-нибудь, а с прошлым разобраться. Этого, наверное, на Небесах каждый хочет, беспроигрышный вариант. Ну, что ж. Хотеть не вредно, вредно не хотеть. — Не нужно. А так хотелось согласиться. Фантазии ласковой поддаться, действительно попросить помочь. Может, и помогли бы, и его высочество дворец Линвэнь бы отыскал… Сделать что-то Му Цин, наверное, не сможет, но хоть глазком увидеть… Облик чужой принять, поговорить… Если и выйдет, и никто не разнесет, глупость все равно. Не захочет Се Лянь его видеть. Улыбнется, виду не подаст — но не захочет, нет. Кому на предателей хочется смотреть. — Надумаешь — все в силе. А вообще-то пора бы спать. И вправду, уже час крысы минул. Хоть и праздник, утром отоспаться всем дадут, весь день проспать не хочется тоже. — Между нами? — невпопад. — Что между нами, генерал Сюаньчжэнь? — Разговор. — Какой разговор, о чем вы? Что это было, понимать Му Цин отказывается. Вывалил, считай, все, что на душе, на чужой суд, причем не пойми с чего. То ли накопилось, то ли это вино, то ли Фэн Синь все. Вот понимал же, что разболтают и переврут потом, и все равно. А ему, поди ж ты, дали знать, что болтать не станут. Помощь даже предложили, хотя не очень-то законно так. И кажется почему-то, что стоит намекнуть — помогут выдумать, как запрет лезть в дела смертных обойти. Так не бывает. Надумал себе, небось. На полпалочки благовоний в добро поверил, а в него верить нельзя и на миг. Но настроение поднялось-таки. На том спасибо. Демонов бить наутро с улыбкой интереснее. Правда, еще бы все кончилось на этом — цены б не было. Но это, наверное, за раз слишком много счастья.