Неправильные цели, неправильные средства

Первое, что почувствовал Пол, вернувшись в свое физическое тело, было совсем не физическим. Это было всеобъемлющее, удушающее чувство сожаления, которое сковало льдом все его тело и застыло в легких до такой степени, что ему стало трудно дышать. Он захлебывался горячим воздухом, проходящим через горло, кашлял и стонал от боли и думал о том, может ли быть так, что у тела может быть аллергия на душу. Воздух в горле стал тяжелым, и он задыхался, а густая слюна вытекала из уголка рта на мягкую одежду Фейда. Фейд. Это слово казалось ему чужим, слишком странным, чтобы понять его. Его разум все еще не пришел в себя от передозировки специями, и все, что выходило за рамки выживания, было слишком сложным. Все было слишком ярким и мучительным, и он прижался лицом к теплому, твердому телу, которое прижимало его к себе, как ребенка. Едва слышно он сказал: — Я тоже тебя люблю. Следующий день пронесся в его сознании как серия неподвижных образов, воспринятых откуда-то извне. Каждый образ казался созданным в нескольких сантиметрах от его глаз, практически его собственными воспоминаниями, но в то же время совершенно другими. Он видел белое помещение, которое, по его мнению, было медицинской палатой, смутные звуки пульсометра, проникающие через пылинки. Он видел Фейда, склонившегося над кроватью; его волосы были еще длиннее, чем раньше, волнистые и падали на белые простыни, как кровь. Ирулан сидела на стуле в углу и смотрела на него сквозь серповидные очки. Ее выражение лица выражало нечто среднее между жалостью и презрением. Позже Фейд рассказал ему, что он долгое время пребывал в бессознательном состоянии. Его пульс то замедлялся почти до нуля, то учащался до предела. Однажды ему делали дефибрилляцию. Фейд тихо сказал об этом, массируя его руку круговыми движениями. — Было ощущение, что твое собственное тело отвергает тебя, — прошептал он, опустив глаза, чтобы Пол не увидел боли на его лице. В конце концов состояние стабилизировалось. Каждое ухудшение стало менее сокрушительным, каждое улучшение — менее головокружительным. В конце концов он пришел в себя настолько, что смог проглотить несколько крохотных кусочков сухого хлеба. Фейд держал его голову, как ребенка, вытирая капли теплой воды между губами. Обезвоживание напомнило ему о пустыне, и он почувствовал себя как дома. После того как он выпил, ему даже стало не хватать потрескавшихся губ и хрипоты в горле. Странно, но даже после того, как Пол восстановил все свои способности, он все еще не мог вымолвить ни слова. Он не был уверен, было ли это потому, что он физически не мог, или же он просто не знал, что сказать. Он видел беспокойство на лице Фейда, который пытался выудить из него слова, словно из ребенка, заикающегося при первой попытке что-то сказать. Он заметил, как Ирулан слегка прищурилась, переводя взгляд с Пола на Фейда, потом на руку Фейда, лежащую на его челюсти, как будто она могла передать ему способность сказать что-то, что угодно. Врачи проводили тест за тестом. Он слышал, как они бормочут о тромбах и синапсах, а Фейд приносил ему безвкусные порции питательной каши и подносил ко рту чашки с водой. Пол был жалок, даже если он был слишком травмирован психически, чтобы говорить, он знал это. Он видел это, когда врачи говорили шепотом, серьезно глядя на пищащие мониторы. Он видел это каждый раз, когда Ирулан ледяным взглядом смотрела на него, как будто он не заслуживал жизни. Он был согласен, полностью согласен с ней, и каждый раз сердце разрывалось, когда Фейд засыпал, опираясь на бессильные ноги Пола. Он даже не мог плакать — после невообразимого потрясения, вызванного возвращением в собственную физическую форму. Он просто лежал рядом и не давал Фейду жить своей жизнью, хотя большая часть его души желала, чтобы он снова погрузился в небытие. Почти кататоническое состояние было полезно тем, что крики в его голове прекратились; исчезло постоянное ощущение погружения в будущее, которое превратило его разум в бездну, как только Вода жизни коснулась его губ. Он все еще чувствовал место, где открылась пропасть, слегка ощущал пасть возможностей, разверзшуюся сразу за границей, но она не могла коснуться его. Если бы он мог закричать от облегчения, он бы так и сделал, но вместо этого он лежал и позволял Фейду то и дело переворачивать его, чтобы спина не уставала, гладил его по волосам и убеждал, что все будет хорошо. Когда слова начали всплывать в памяти, это происходило мучительно медленно. — Фейд, — первое, за что смог зацепиться его искалеченный мозг, потому что, конечно же, это было именно это. В его ушах это звучало хорошо, и он наслаждался тем, как его губы складываются в слова, как это вызывает у него улыбку. — Пол? Пол. — Фейд поперхнулся. — Я здесь, я здесь. — Он повторял эту фразу снова и снова, и Полу показалось забавным, что Фейд, похоже, с таким же трудом подбирает слова, как и он сам. Следующее слово оказалось намного сложнее, намного страшнее. — Почему? — прошептал он, едва ли не слишком тихо, чтобы Фейд услышал. Фейд вплотную приблизился ухом ко рту Пола и тот снова повторил. — Почему? Это прозвучало как мольба. — Почему? — переспросил Фейд; на его лице промелькнуло недоумение, прежде чем он понял, что Пол имел в виду. — Почему? — Пол снова спросил, подняв руку, чтобы слабо схватить Фейда за плечо. И тут до Фейда дошло. — Ты не помнишь? — спросил Фейд с грустной улыбкой. — Я произнес целую речь об этом, мне показалось, что она была неплохой. В конце концов, это сработало. Хотя, конечно, в тот момент ты был в довольно скверном состоянии. Но даже без этого ты знаешь, почему. Я не знаю, что ты чувствуешь и о чем думаешь в данный момент, но я знаю, что ты знаешь, почему. В этом мире не хватит самобичевания, чтобы заставить тебя усомниться в моих чувствах к тебе, и ты это знаешь. — Но… — начал Пол. Слова возвращались быстрее, как будто имя Фейда стало снежинкой, с которой началась лавина. — Я впустил его. Я был слаб, я позволил ему взять все в свои руки… Он… Как ты вообще можешь смотреть на меня? После того, что он сделал с тобой, я позволил ему войти. — Да, мой дядя умел убеждать, когда хотел. Полагаю, ты знаешь это лучше, чем я. И мне жаль, что он так поступил с тобой. Мне было неприятно, что он смог причинить вред не только моему телу; я даже представить себе не могу, что он мог каким-то образом захватить твой разум. — Нет, — твердо сказал Пол, отталкиваясь от подушек, чтобы посмотреть Фейду в глаза. — Это была моя вина. Я был слаб. Я был так слаб. Я не заслуживаю… Фейд прервал его взмахом руки, улыбнувшись Полу, прежде чем заговорить. — Мы не можем решать, чего мы заслуживаем. Если бы ты спросил меня, чего я заслуживаю до того как я попал на Арракис, ты бы получил тот ответ, который пытаешься дать мне сейчас. Если бы ты спросил меня сейчас, то, скорее всего, получил бы тот же ответ. Так что это не зависит от нас. Я решаю, чего заслуживаешь ты, а ты решаешь, чего заслуживаю я. Так будет лучше. Если ты все еще ненавидишь меня за то, что я тебя бросил, я пойму. Фейд слегка отстранился, осторожно высвобождая свои руки из слабой хватки Пола. Пол в ответ покачал головой; сальные пряди волос разметались по его лицу, а зрение затуманилось от резкого движения. — Нет. Я никогда не ненавидел тебя. Я думал, что, должно быть, сделал что-то не так. — Ты не сделал ничего плохого, — твердо сказал Фейд, устремив взгляд на Пола. Пол впервые осознал, что он снова носит контактные линзы, и это контрастировало с обрывочными воспоминаниями о насыщенных темно-синих глазах, выглядывающих из-под пальцев Пола. — Я испугался, я не должен был оставлять тебя вот так. Если бы я этого не сделал, возможно, ничего бы не случилось. — Но потом ты спас меня, — серьезно заметил Пол, не отрывая взгляда от собеседника. — Наверное, да, — ответил Фейд со смешком, перешедшим в икоту. — Я уже сбился со счета. Думаешь, это сравняет нас? Пол ответил смехом, и знакомая морщинка на его щеках изгибалась самым приятным образом. — Сравняет, — согласился он. — Как думаешь, мы можем начать все сначала? — спросил Фейд. — Я постараюсь не испортить все на этот раз. Пол кивнул, затем протянул руку. — Я Пол Атрейдес. Фейд взял руку Пола в свою и сжал ее. — Я Фейд-Раута Харконнен. Приятно познакомиться.