Маридол

      — Твою милашку! Это начинает меня бесить!       Мужчина зло скрипнул и клацнул острыми, как лезвия, зубами, оскаливаясь с гневом. Он так долго тащился по небу среди множества кораблей, оставив после себя привычный, длиннющий кровавый след, для того, чтобы вновь так некстати наткнуться на пустоту в лице того факта, что КММ, вернее большинство её сотрудников, уже убрались с этой планеты, оставив лишь парочку административных зданий да кучку людей, которые в принципе не могли дать ему ответа на его вопросы. Бутхилл был разгневан, однако подобная пустота была для него уже чем-то привычным, но тем не менее, между прочим он чуть не лишился руки во время этих скачек между отсеками, когда неловко попался на камеру слежения, за что вообще-то ему должны были уже прибавить несколько нулей на объявление о розыске, но что-то ни того, ни другого он не наблюдал, потому был очень и очень недоволен. К тому же в местном баре он не обнаружил его любимого солодового фруктового сока. Это вообще довело до ручки, и потому, плюнув на всё, киборг отправился бороздить бескрайние просторы песчаного этого песчаного мирка.       Эта планета, как и многие другие, не носила конкретного имени, наверное, потому что на ней не было никакого населения кроме мелкой живности, что шебуршалась в редких кустиках, а если и было, то с ним наверняка та же КММ разобралась, как это сделала на его родной планете. Для корпорации, состоящей из одних только моральных уродов, это наверняка дело не новое и уже отработанное. Наверняка здесь, в недрах бесплодной земли, нашлись какие-то очень-очень полезные для неё ресурсы, а что будет с остальной экосистемой не так уж и важно. Никаких строений или следов их пребывания он не нашёл даже когда просматривал снимки с разных точек на разных местах этих земель. Отсутствие толковой жизни объясняло почему эта планета носила название, состоящее из множество букв и цифр, которые не складывались ни во что конкретное, как будто бы то не планета, а какой-то один из миллионов спутников очередного газового гиганта.       Вокруг простиралась пустынная пустошь, чем-то похожая на Талию, пускай он и был на ней очень давно, что воспоминания о том замылись среди тысяч других планет и мирков, на которых он побывал, но тем не менее какая-то зелень наблюдалась очень редко. Вместе с этим напоминало бескрайние пыльные просторы его родной земли, такой далёкой теперь и наверняка уже не такой, как он вспоминал, её несколько лет назад побывав там. Ещё пара сотен шагов, ещё пара сотен пройденных метров. Он не хотел найти какой-то конкретной цели, а просто развеять клокочущий гнев. Это погоня за призраком, за человеком, который может быть давным-давно отправился в ад и без его помощи, крайне очень раздражала его. Ведь так Бутхилл мечтал, лелеял надежду, ради мести он жил, чёрт побери, если бы не это, давным-давно бы его уже не было на этой земле. Только ярость и ненависть движут им словно топливо, если бы только не желание, жажда прибавить себе ещё пару нулей на объявление в розыске, чтобы польстить себе тем, что он может этим уродам из Корпорациями Межзвёздного Мира показать, что они не всесильны, сделать хоть что-то для того, чтобы смыть кровью улыбки с их мерзких лиц. Тем не менее он не имел ни малейшего представления об истинном виновнике своей ненависти, потому продолжал гоняться за неизвестностью. Возможно в этом и был смысл его жизни: не цель, которая будет в конце пути, но сама дорога, в течение прохождения коей он всё ещё живёт.       Постепенно пыльная пустошь, по которой клубились огромные тучи серых грязных облаков из песка, сменялась более-менее живой землёй, по которой стелилась редкая травка и кусты выглядящие более живые. Это значило только одно поблизости есть какой-то водоём, ну или где-то под землёй есть грунтовые воды. К своему удивлению, Бутхилл, спустившийся очередного холма, вышел не к реке или к какому-то озеру. Перед ним, как огромный, разлившийся следом за обрывчатым берегом пустоты, растекался синий цвет, будто бы глубоких чернил щедро плеснули на белую бумагу пустыни. На Арган-Апачи среди бесконечных дорог, лесов, зелёных пастбищ, на которых ходили пухлые, белые, похожие на облачка, овцы, не было бескрайних морей или океанов, по крайней мере он не особо обращал внимание на них, да и Ник и Грей жили слишком глубоко в континенте, чтобы любоваться морским побережьем. Он опускается на песок, машинально пропускает его сквозь пальцы. Цепкий взор убегает за горизонт.       Жаль, что они так никогда и не узнают о том, что там по, другую сторону неба высятся другие города, земли, просторы горы, моря, тысячи миль звёздной пыли, осколков астероидов, кораблей, людей, и никогда не узнают, что их маленький, ограниченный горами, бандитами склоками мир, никогда не узнают о том, что он больше намного, больше чем представить. Но для них и чужие миры, и пришельцы в чёрной форме на огромных космических кораблях, и артиллерийский огонь с неба, льющийся адским пламенем на зелёную, свежую быль — это всё, столь же не нужно, странно и аляписто, как если бы посреди зелени акаций появился чёрный листок.       Какая нелепая мерзость. Она течёт по крови в его теле, вернее по какой-то синей жиже, которая её заменяет, делает вид, что он как будто бы жив. Нет-нет, он умер тогда, в тот самый день сгорел ярким пламенем, вспыхнул звездой посреди обломков и пыли родной планеты, которая стала его домом. Всё, что есть у него сейчас — это месть, это жажда увидеть глаза того человека, который отдал жестокий приказ, того, кто виновен виновен в том, что все те, кого он любил, сейчас облачками покрываются в раю. Пускай ему уготована дорога лишь в ад, пускай никогда на том свете, если тот свет вообще есть, он не встретится с ними, но будет знать, что вместе с собой в могилу тащит того, кого ненавидит больше всех. Вздох срывается с губ, тихим лязгом металла, где-то внутри. Синяя гладь отражается в глазах.       Кто там дал название этой планете? Кто решил, что несколько букв и несколько цифр могут описать всю красоту бескрайних полей, бесконечного моря, что расстилается перед его глазами? Естественно, что на что-то такое циничное, способна разве только КММ. На этой земле нет никого, кто бы мог дать ей собственное название, а если и был, то наверняка он теперь смешан с радиоактивным пеплом пустоши, развеян пылью по мирному морю, которое пенится и пускается волнами в пляс.       Маридол. Так назовёт этот мир он, единственный человек на этой земле, человек по-настоящему видящий её нестройную красоту. Маридол — «земля морская» на языке его родного континента. Этот мир будет лишь одним из тысяч, которых увидит он, которых не узнают они. Мириады миров, по коим он пройдёт, оставляя кровавый отпечаток на каждую шагу для того, чтобы плюнуть в лицо Корпорации Межзвёздного мира, чтобы посмеяться над ней, чтобы издеваться над тем, что ей важно, лишь бы только почувствовать вновь на своей коже, на остатках её, яркую вспышку и жгучее тепло того, как будут сгорать чужие мечты и желания. Желания тех людей, которые оказались так не кстати под его горячей рукой. Жаль ли ему? Нисколько. Ничуть. Пускай мертвецы из ада, из рая, хоть из чистилища смотрят ему спину, улыбаются, смеются, ненавидят, презирают, ждут, надеятся, верят, пускай делают всё, что угодно. Пока у него есть его путь, его дорога без границ к далёкой мечте, он будет идти по ней и не важно насколько длинна будет полоса из трупов крови, которой он напишет реквием по своему умершему прошлому.       Обдувает холодный ветер бледную кожа, шевелит он длинные волосы. Пускай, пускай бы этот мир остался таким же нетронутым, нежным, живым по-своему, но корпорация достигнет и его недр, вычленит, вырвет из сердца всё, что захочет. Она оставляет после себя лишь разруху, не приносит с собой ничего, кроме опутывающих сетей, которые она называет экономикой, кредитами и прочей дрянью. Бутхилл в последний раз окидывает взглядом искрящиеся волны, играющие вдали чехарду друг за другом. Едва ли появляется на его лице усмешка. О нет, никогда бы он не подумал о том, чтобы бросить мысль о бегах за призрачной надеждой, как минимум, потому что синим пламенем сгорают мириады миров, которые могли бы увидеть они, но не увидят теперь никогда.