Friendly Activities

На Могильнике не часто идет дождь. До того, как упали бомбы, дождя особо не было. Может быть, тридцать или сорок раз в год. Новой Калифорнии посчастливилось увидеть дождевые облака, может быть, половину этого количества, а то и большую часть в первые месяцы года. Радовые бури могут длиться часами, грозы – гораздо меньше. Но оба явления достаточно редки, и их обычно не предвидишь. Поэтому, когда шторм налетит с юга, ни Таддеус, ни Никсон не будут к этому готовы. Небо внезапно темнеет, и счетчик Гейгера, прикрепленный Никсом к бедру, подпрыгивает до красного цвета. Рейнджер хватает Таддеуса за руку и тянет его к сараю, каким-то образом все еще стоящему вдалеке. Его металлическая крыша громко стонет от усиливающегося ветра, и времени хватает, чтобы проникнуть внутрь, прежде чем с темнеющего неба начнут падать первые настоящие капли облученной воды. Оба мужчины уже запыхались, когда вышли из-под дождя и ветра. Таддеус прижимается к грубой деревянной стене, а Никсон стоит позади него, бормоча ругательства на иностранном языке и дрожа. Тад до сих пор не понимает, о чем говорят, но он достаточно побывал рядом с рейнджером, чтобы уловить кантора и контекст слов. Никсон – сильный человек. Сильный голос, сильные слова, сильное чувство справедливости. Его тело плотно прижимается к оруженосцу, сильные руки обхватывают его за живот, согревая, несмотря на холодный дождь, который каплями стекает на шею Таддеуса. Это то, что Тэду нравится в Никсоне. Насколько безопасным и защищенным он заставляет его чувствовать себя. Несмотря на то, что в наши дни бывший оруженосец стал немного более выносливым благодаря коктейлю из ВРЭ или какого-то другого дерьмового наркотика, Никс по-прежнему обращается с ним, как с человеком. И Тад по-прежнему выглядит человеком, хотя с каждым днем ​​он все меньше и меньше видит себя таким. Так что, возможно, именно поэтому ему в голову приходит внезапная и озорная идея; просто что-то, чтобы почувствовать себя немного более человечным. Вокруг нет ни одной другой души. Только звуки дождя, ударяющего по жестяной крыше, и редкие звуки браминов вдалеке. Никто не помешает двум друзьям, которые становятся еще более дружелюбными в старом сарае. Рот Таддеуса кривится в ленивой ухмылке, когда он пятится назад к другому мужчине, приятно и медленно терясь о его бедра. «Прийе», — Никсон пытается отругать его, но это выходит в виде шипящего хныканья. "Как ты думаешь, что ты делаешь?" — Ничего, Никкси, — самодовольно отвечает он, перемещая свой вес, чтобы сильнее прижаться к себе. И хотя между ними несколько слоев одежды, под джинсами, плащом и нижним бельем, он все равно чувствует нежное шевеление члена Никси. Рейнджер выругался себе под нос, как и раньше: «Чход». Таддеус смеется во все горло, прижимаясь к другому мужчине и приветствуя мягкое покачивание его спины. Звук равномерного стука дождя по крыше почти заглушает горячее, тяжелое и почти раздраженное дыхание в его горле. Другой мужчина сжимает его бедра онемевшими от холода пальцами и продвигается вперед, чтобы сделать контакт еще более интенсивным. Оруженосец издает стон, напряжение охватывает его с тем же знакомым электрическим ощущением, которое он всегда испытывает рядом с Никсом. — Харами, — бормочет Никс напряженным и почти умоляющим голосом. Его руки впиваются в бедра Тада, пальцы сгибаются и сжимаются, пока оруженосец медленно и сильно прижимается к нему. — Ты сводишь меня с ума своими поддразниваниями. «Кто сказал, что я дразнюсь?» Запыхавшийся смех Таддеуса пропитан возбуждением. Он тяжелый. Болезненно твердый под брюками, эрекция натягивается на слои ткани. Месяц сексуального напряжения и несколько недель интенсивных встреч с мужчиной сделали либидо оруженосца выше, чем у горы Уитни. — Осторожнее со своим ртом, прийе. Иногда Никс мог быть таким устрашающим. И если он попытается сделать это сейчас, у него ничего не получится. Слова вырываются жалким и отчаянным воем, когда он перемещает свой вес, чтобы прижать Тада к стене. Стоня, он пытается получить немного больше контроля над схваткой, и, честно говоря, оруженосец более чем счастлив отказаться от него. Его глаза закрываются, пока Никс целует его ухо и челюсть, нежно покусывая кожу. — Черт возьми, я хочу тебя. «Не вижу здесь проблемы». — Заставлю тебя умолять об этом, — бормочет он, резко подавшись бедрами вперед. Таддеус дрожит, приоткрывая губы, и прижимается спиной к рейнджеру. — Не слышал, чтобы я достаточно умолял… — его слова прерываются внезапным вздохом, когда Никс хватает свой член сквозь одежду. Его рука обхватывает Тада, как будто она создана для этого, вызывая стон и тряску бедрами. Его тело зажато между рейнджером и стеной, все измотано, и бежать ему некуда. Он стонет громче, преякулят вытекает из головки и намокает его боксеры. Милосердно - или мучительно в зависимости как ты на это смотришь - Никс отпускает свой член и тянется к пряжке ремня, расстегивает кожу и расстегивает молнию. Мозолистая рука скользит по изношенному эластичному поясу, его пальцы ледяно холодят горячую кожу члена Тэда, когда он стягивает джинсы, чтобы обнажить ноги Тэда. Холодные пальцы сомкнулись вокруг его мужского достоинства; Таддеус застыл в руках Никса, позвоночник такой же твердый, как и его член, глаза зажмурены, а горло плотно сомкнуто. Холодный воздух целует лицо Тэда, холодные руки согревают все его тело, а его сердцебиение идет в такт беспорядочным каплям дождя, падающим на крышу. Губы касаются челюсти Тэда, Никс усмехается тем же самодовольным смехом, который всегда дарит этому мужчине. Он откидывает капюшон своего члена, быстро скользя согревающими пальцами по головке и собирая преякулят. Его прикосновение было восхитительным, мучительным, вырывающим гортанный стон из задней части горла, который начинался в животе. Никс рычит, пытаясь заставить его замолчать поцелуем, и начинает размазывать преякулят по его члену. Очевидно, смазки недостаточно для того, что он задумал, потому что он засовывает пальцы в рот Таддеуса и снова прижимает его язык. Пальцы Никса имеют вкус бронзы, соленой и металлической, и они холодны, как ствол дробовика. Тад не жалуется, поскольку сосет их, его язык скользит по мозолистым кончикам пальцев, покрывая их слюной. С каждым движением языка по пальцам он чувствует, как они нагреваются. Вздрогнув, Тад расслабляется, прижимаясь к Никсону, хотя его мысли не уходят далеко от члена, прижатого к его заднице. Он ухмыляется вокруг пальцев мужчины, бедрами дергаются назад, словно напоминая ему, что он все еще здесь, твердый и жаждущий. Рейнджер стонет, вытаскивая пальцы изо рта и вместо этого обхватывая ими головку своего члена. Таддеус уже задыхается, когда Никс начинает медленные и уверенные сцеживания. Дыхание вырывается из рваных штанов, он наклоняется вперед и опереться о стену. Дерево гнилое, запах гниющего кедра забивает нос и вызывает головокружение в сочетании с ощущением руки, обхватившей его член. Таддеус хнычет, запрокидывая голову и сжимая челюсти, чтобы не закричать. Оруженосец сосредоточился на протяжном дожде, чтобы удержаться на земле, в то время как Никс подталкивает его все ближе и ближе к краю блаженства. Он извивается и дергается, как только что пойманный малыш на удочке рыбака. Он не хочет, чтобы это чувство заканчивалось, его разум сосредоточен на любой мысли, кроме руки, обхватившей его член в отчаянной попытке не кончить. Но это слишком. Это слишком много. Его член яростно дергается в кулаке Никса, когда он достигает пропасти удовольствия. — Ты такая чертовски красивая, — бормочет Никс, слова мрачные и теплые, с оттенком невысказанных обещаний. Рейнджер тяжело дышит в изгиб шеи Тада. Он так же взволнован, как и Тад, член зажат между слоями ткани и прижимается к его спине. Охнув и ворча, он с новой силой бьется о задницу перед ним. «Муджхе тумасе пьяар хай». — Я бы хотел, чтобы ты меня трахнул, — шепчет Таддеус, надеясь склонить мужчину к более дружеским занятиям. В награду он получает нежный смех, когда Никс целует его шею и челюсть. «Когда мы вернемся в Крепость», — обещает он. — И если ты будешь хорошим мальчиком, милая, может быть, я позволю тебе наклонить меня над столом и развернуть, как… Его слова поглощаются ртом Таддеуса, нуждающимся и безумным. Оруженосец прижимается к нему, закрыв глаза и пыхтя, ловя руку Никса в своей и крепко сжимая. Требуется больше сил, чем нужно, чтобы отделиться от Никсона, когда ему нужен воздух; он хочет, чтобы их тела соприкасались как можно больше. Он никогда не захочет больше не прикасаться к рейнджеру. Никс снова целует его, нежно и лениво, и Тад растворяется в этом. Временами эта договоренность между ними все еще кажется сном, но затем Никсон целует его снова и снова, произносит его имя, называет его «прий», и оруженосец вспоминает, что это реально.