Временное утешение

      Как же жарко.       Рейх задыхается от этой жары, душно. Он прижат к этому треклятому, идеально-лакированному столу. Его не прекращают ни на секунду мять, щипать, больно стискивать кожу до багровых следов на красивом теле. Ведь знают, что самодовольной выскочке по-другому ничего не доказать, не дойдёт.       Только грубость.       Никаких нежностей, никаких приятных, ласкающих алеющие уши слов. Ничего из того, что превозносили древние философы, ничего из того, что написано в слащавых романсах.       То, что происходит между ними, не называют любовью.       Но они прекрасно знают что им обоим это жизненно необходимо. Они нуждаются в этом до спазма в каждой клетке своего существа. Эта болезненная близость двух сломанных людей, которые нашли в этом отдушину, способ отвлечься от внешнего мира, проблем, и вечных конфликтов.       Ничего личного.       Просто способ отвлечься.       Просто возможность... Блять.       — Ты когда-нибудь перестанешь рвать мою одежду? — неожиданно нарушил тишину Рейх, приподнявшись на локтях, он уставился на голую спину, едва различимую в ночном сумраке.       — Что? — Союз в недоумении обернулся, держа в зубах незажжённую самокрутку, единственным глазом ища бледное лицо.       Рейх надменно фыркнул и недовольно взглянул в глаза напротив.       — Ты каждый раз портишь мне одежду. — Третий поерзал на столе и неожиданно зажмурился от резкой боли в области поясницы.       Грубый секс, кроме потрясающих ощущений, приносит небольшие неудобства как во время, так и после соития.       — Я уже перестал считать, скольких рубашек я лишился из-за твоего полного отсутствия самоконтроля, verfluchter Kommunist. — соскочив со стола, растрёпанный и в порванной сорочке, но явно довольный немец повернулся к русскому спиной, аккуратно складывая раскиданные вещи на рабочем столе.       СССР, подавив желание ухмыльнуться, всё же поджёг цигарку и сделал первую затяжку.       — Перестану, как только ты прекратишь царапать мне спину, — как ни в чём не бывало произнёс коммунист и снова повернулся к открытому окну.       Рейх не раз говорил, что ему не нравится запах сигарет.       — Пф, говоришь так, будто тебе это не нравится, — закончив колдовать над столом, он бегло осмотрел кабинет в поисках вещей, лежащих не на своих местах. Но не обнаружив ничего, что могло зацепить его педантичный взгляд, он обернулся к собеседнику и лукаво улыбнулся.       — Но тебе ведь нравится.       Никак не отреагировав на сказанное, русский продолжал вглядываться в темноту улицы. Немец недобро сощурился и осторожно подошёл к притихшему Союзу.       Русский часто уходит в себя. Рейх заметил это давно, когда они были едва знакомы. Видимо, испытывая сильные эмоции — грусть, гнев, страх или стресс — ему нужно время наедине с собой, чтобы обработать эти чувства и прийти в себя.       Но немец также не отменял того, что грубый коммуняка просто решил его позлить.       — Ты чего? — находясь в мыслях где-то далеко, Союз не заметил, как Третий подкрался и льнул ему под руку, абсолютно босой и в разорванной рубашке.       Рейх жадно прижался к нему, пытаясь вырвать хотя бы немного такого нужного ему тепла. Уткнулся лицом в обнажённую грудь и обвил мощную шею руками.       — Куда ты лезешь к открытому окну, дурень, голый же совсем. — недовольно проворчав, русский поспешно приобнял немца за поясницу, прижимая к себе сильнее, и другой рукой захлопнул ставни, из которых задувал холодный зимний ветер.       Сам СССР ни холода, ни ветра не боялся — всю жизнь живёт в такой среде, сложно не приспособиться. А вот за эту тощую задницу было боязно, особенно, зная, какой немец мерзлявый: постоит так на ветру, тут же простудится.       — Холодно. — Рейх, всё ещё прижатый мощными руками к горячей груди коммуниста, мелко дрожал, покрываясь мурашками.       — Конечно холодно, — перекатывая цигарку из одного уголка рта в другой, Союз левой рукой потянулся к стоящей рядом напольной вешалке и снял с неё свою тяжёлую шинель. Рейх, заметив это, зло зыркнул на появившееся в поле зрения советское пальто.       — Эй, зачем?       — Помолчи.       Игнорируя бурные протесты немца, СССР всё же накинул тёплую шинель на его костлявые плечи и даже застегнул первые пару пуговиц.       — И что это?       — Что-что, не хочу, чтобы ты простудился, разве не понятно? — всматриваясь в его хищные, полуприкрытые, уставшие глаза, у Союза что-то больно кольнуло в сердце.       Может, это была тахикардия, а может, что-то более глубокое. Он не знал.       — Это слишком мило для тебя, не находишь?       Рейх не отводил острые зрачки от лица напротив. Он не понимал, какие бесы засели в голове у этого мужчины и почему он стал себя так вести, хотя сам же, пару минут назад вдавливал его лопатками в твёрдую поверхность стола, сжимая тонкую шею до боли, перекрывая любой доступ к кислороду. Тогда Союз совершенно не заботился о его самочувствии или состоянии, он просто брал то, что ему было нужно.       Не то... чтобы он был против — сейчас ему даже нравилось это странное поведение русского. Как минимум, это отличный способ погреться в чужих руках, а потом как всегда разойтись по своим делам и не вспоминать друг о друге до следующей такой «встречи».       Которая закончится так же, как и все остальные: временная эйфория пройдёт, оставив лишь бесконечную тоску.       Почему-то Рейх больше не хотел ждать следующего «визита» коммуниста. Ему хотелось взять русского за широкую ладонь и потянуть к своей большой и удобной кровати, где они прекрасно поместились бы вдвоём.       Они могли бы поговорить не только о осточертелой политике и новых «супер важных мировых событиях».       Они могли бы узнать друг о друге больше, стать ближе. Может, кому-то из них нравится классика или джаз, и они нашли бы общий язык в музыке. Возможно, они сошлись бы в любимом жанре кино, обсуждали самые любимые книги, цветы, парфюм и многое другое, что придёт в голову.       Они смогли бы открыться друг другу, поделиться своими мечтами и страхами, стать не просто случайными любовниками, а по настоящему родными людьми.       — Может... ты останешься сегодня на ночь? — немного растерянно отозвался Третий, найдя на своей спине чужую руку, он нежно её сжал.       Союз удивлённо посмотрел на белоснежное лицо, и сухие губы сами собой растянулись в мягкой улыбке.       — А не слишком ли мило для тебя, Рейх? — довольный, СССР без труда подхватил уже совсем разнеженного немца под бёдра и спину, который всё ещё был укутан в его одежду, и аккуратно понёс к идеально застеленной постели.       Рейх устало вздохнул и опустил тяжёлую голову ему на плечо, понимая, что этой ночью он не будет спать один в своей холодной кровати, отчаянно кутаясь в одеяле и пытаясь хотя бы немного согреть замёрзшие кости.       Он чувствовал приятное тепло, исходящее от сильного тела рядом, и это осознание принесло ему хоть немного покоя. Вместо обычного одиночества и пустоты, он получит немного тепла и близости, не только телесной, но и душевной, пусть даже временной.       Это будет лучше, чем ночь, проведённая в одиночестве, с мыслями, которые никогда не приносили покоя.