Мне вдруг показалось, что осенняя тьма выдавит стекла, вольется в комнату и я захлебнусь в ней, как в чернилах.
— Мастер; Михаил Булгаков, «Мастер и Маргарита»
Его поместили в мягкую камеру. Одна из стен, словно в насмешку над ним, отражала всё, что происходило внутри. Всё. Кроме его страхов и тьмы. Лишь смотря в зеркало Сергей не видел своих страхов. Казалось, они оставались по ту сторону. Но стоило лишь почувствовать прикосновение острых, скребущихся по спине когтей, отвести взгляд... Как он пропадал. Захлёбывался в этой всепоглощающей тьме. Казалось, она специально дразнила его видениями прошлого — обволакивала клетку, словно закрывала глаза на весь мир. «Добрый» полицейский — Дубин, «плохой» — Гром. Пропавший друг — Волков. Иногда она являла и себя, как там, в башне. Антропоморфного существа. В виде большой птицы с его лицом. Иногда она — он — ластился к Разумовскому, словно недоверчивый кот, иногда — оставлял отметины на стенах. В помутнениях Серёже всегда казалось, что они кровоточили. — Хватит! — пытался он отбиться от птицы, отползал в угол, молил. Не смотрел. Он словно на мгновение ослеп. Пытался на ощупь нашарить зеркало. Своё спасение. — Тих-хо... — не получилось. Воздух заволок тяжёлый запах, такой, что просто невозможно, невыносимо дышать. Послышался еле уловимый шелест — это Птица давал знать о смене позиции. Резкий порыв воздуха устремился к уху Сергея. Он вздрогнул, плотнее уткнувшись лицом в колени. — Уйди, уйди, тебя здесь нет... — бормотал он, как сумасшедший. Его трясло. — Я всегда вернусь к тебе... Всегда возвращаюсь, Серёжа. — когти царапнули рубашку, по звуку, разрывая рукав. Разумовский дёрнулся. — Ну же, не бойся... Я не враг тебе. Длинные пальцы проскользили по ногам, задирая штанину. Обнажая вьющиеся вдоль ноги синяки. Даже битва с полицейским для него не прошла даром, оставив пару... воспоминаний. Разумовский, казалось, разгадал правила игры, в чём Птица ни в коем случае не сомневался. Тот замер, кажется, выбрав самый правильный вариант из всех. Он не реагировал. Он думал, что рано или поздно всё это закончится. Что Птица уйдёт... Но всё не так просто, Серёжа... Птица ещё вернётся. Но сейчас — не уйдёт. Существо резко схватило рыжие волосы и с силой потянуло вверх, заставляя смотреть на себя. — У тебя ведь нет другого выбора, верно, Серёжа? Так давай поиграем. Зрачки расширились. Глаза заполнялись золотым, но голубой не уходил, словно до сих пор не оставлял попыток к борьбе. Ох, Серёжа, Серёжа... И снова всё заполонила темнота. Не смог сопротивляться. Опять! Разумовский поджал губы — по крайней мере, думал, что сделал это. Его словно окунули в что-то липкое, что всё время норовило забраться внутрь, под кожу, облапать всего. — Ха-а... — тьма выдохнула ему на ухо голосом Птицы. И он вздрогнул, тело словно прошил холодок. Заозирался, но ничего нового — чернота, чернота, чернота. Острые на ощупь руки ощупывали талию, скользили вниз. Разумовский хотел сбросить их, но не мог. Он словно стал эфемерным, неспособным владеть собственным телом. И лишь Птица видел, как жёлтый полностью заполонил сетчатку глаза. Кисти прокрались ниже, царапая кожу бёдер. Огладили живот. Серёжа в реальности громко вздохнул и протянул руку куда-то вперёд, словно пытаясь зацепиться за что-то. — Тише-тише... — Птица поймал его руку, укладывая на своё плечо. Перья под тёплыми ладонями смялись. — Что ты собираешься делать? — А ты уже разве не понял? — шершавый язык прошёлся по розовому уху. Прикусил кончик. Слегка потянул. — Тебе объяснять абсолютно всё? — На лице существа заплясала хитрая ухмылка. Его рука скользнула вниз, ложась на приподнявшийся орган, словно согревая его среди этой холодной темноты. Птица ослабил контроль, позволяя себе насладиться чужой реакцией. Разумовский вновь попытался освободиться, но его как будто загнали в рамки, мол, ступишь дальше — тебе конец. Непрямая угроза. — Хватит! Отпусти меня, прекрати это! — до него медленно доходило, что может случиться дальше. И если раньше он не жаловался на работу своего мозга, то теперь тот обрабатывал информацию намного медленнее. Словно неисправный дисковод, который принимал всё, что с ним делали, но не сообщал об этом всей системе. — Зачем тебе это? Зачем тебе я?! — Потому что ты интересный. Тебя так легко сломать, Серый, — ему послышался голос Волкова. Олег. Нет, только не Олег... — Серёжа. Ты же хочешь, чтобы звучал этот голос, верно? — Нет. Ты... Ты знаешь, почему. Олег бы никогда такого не сказал. — Разве? А знал ли ты Олега так хорошо? Разве не я был для тебя Олегом всё это время? Ты один, Разум. Лишь я один был с тобой всё время... Подумай об этом. Существо сцепило пальцы в кольцо и двинулось вниз, вызывая разряды удовольствия, прошившие всё бренное тело. Серёжа задыхался, как загнанный в ловушку кролик, пока бам! не сомкнулись её стенки. Как бы ни пытался представить что-то иное, но чужие руки никуда не исчезали — одна пристроилась на его талии, крепко сжимая её, в то время как вторая продолжала свои нехитрые манипуляции, доводя мужчину если не до нервного тика, то до странного, противного, склизкого, но удовольствия. Серёжу нервировало абсолютно всё — его бесправное положение, слепота, обострившийся слух и собственное загнанное дыхание. За стеной кто поскрёбся. Звякнул замок соседней «клетки». Мерный плеск волн за окном. Отросшие волосы, упавшие на плечо, когда попытался поднять голову и нащупать — затылком — мягкую стену. Птица, кажется, воспользовавшись моментом, прикусила кожу на шее — рыжий скривился от разошедшейся боли. Его тело напоминало собой тонкую натянутую нить. Сделай лишнее движение — и она порвётся. Больше, быстрее, грубее... Вдох — выдох, стон... Порвалась. Он понял, что пришёл конец, когда тело затряслось, как умалишённое. Краем сознания заметил, что штаны стали неприятно липкими в области паха. Разумовский поморщился, до крови прикусив губу. Струйка крови стекла по подбородку. Зрение немного прояснилось, позволяя увидеть силуэты вокруг. Птицы не было видно, и лишь по холодку, прошедшему по позвоночнику, он понял — чернота не ушла. И выхода нигде не было.