Плод времени и воспоминаний об ушедшем

      — От чудной дачи, где мы с тобой скрывались от городской суеты, остались лишь омертвляющие руины, однако я всё ещё помню, как и что здесь располагалось, — Кристи говорит медленно, поддаваясь воспоминаниям о чём-то далёком, но немыслимо пленительном.       Прошлое. Оно существует в разуме каждого, будто вязкая жидкость, от которой не избавиться никакими стараниями и мольбами к Всевышнему. Оно течёт вместе с человеком, растёт, пополняется, становясь всё больше и больше, порой забывается или вспоминается, но в любом случае сохраняется.       Агата относится к нему с особым трепетом, любит иногда тёплым вечером в полном одиночестве пролистать свои дневники, написанные ей в чуть более юные годы, чем сейчас. Ровным, каллиграфическим почерком, как и подобает светской особе, выведены самые искренние мысли Кристи. Она может засиживаться за подобным чтением допоздна, пока сам Фёдор не придёт и не напомнит ей о времени. Мужчина всегда делал это бесшумно, стараясь не помешать ей, зная об её нелюбви к этому. И пусть такие вечера являются редкостью, всё-таки Агата живёт настоящим и будущим, нежели прошлым, но они помогают напомнить о случаях, наставляющих не повторять ошибки прошедшего в дальнейшем.       Достоевский, наоборот, помнил обо всём, но не желал мысленно возвращаться к этому: то ли из-за ненадобности, то ли из-за отсутствия смысла. Было и прошло — ничего более.       Он подаёт ей руку, когда девушка решает выйти из пыльных руин, оставшихся после недавно окончившейся войны. Разруха везде — от неё не уйти, удивительно лишь то, как элегантная во всём Кристи решилась на поездку в такое отдалённое от её страны место? Это точно не из-за Фёдора: для их отношений было чуждым бросать всё в округе ради кого-то из них. Они защитят друг друга, если это потребуется, но не пойдут на жертвенность. Такова сущность и Достоевского, и Агаты. Эти двое привыкли обходиться расчётливостью и иметь холодный ум на плечах абсолютно всегда, во всех ситуациях: их вынуждала работа, их так выучила жизнь, это течёт у них в венах, не останавливаясь даже под властью чувств, которые они испытывают друг к другу.       Несмотря на это, дача — значимая точка в их ленте жизни.       Во времена, когда война не затронула весь мир, а Фёдор ещё не занял пост командира в одной из сильнейших армий страны, это место было обычным жилищем семьи Достоевского, что уже по тем временам довольствовалась деньгами. Не совсем чистыми, но определённый статус играл свою роль. Парень провёл здесь большую часть своей жизни, однако уже в более юношеском возрасте ему приходилось часто покидать его на неопределённый срок. Сделки, люди, власть и вечное сокрытие личности изматывало, и именно поэтому в последствие родительский дом стал приходиться ему дачей и уединением для «передышки». Низшие чины здесь жить просто не могли из-за цены земли и общества в округе, значит, уровень безопасности возрастал. И не то чтобы Фёдора это когда-то заботило, лишь приятное дополнение к его отдыху.       Кристи приехала сюда единожды. Немногословная английская дама в богатой русской провинции не задержится надолго, ведь у неё всё чётко расписано, да и цели на поездку имеются. Идеальность разрушается с выходом Достоевского, чьё лицо было знакомо Агате по одной из встреч за границей. Девушка видела в нём неплохого партнёра по ведению переговоров и осуществлении совместных задач, только вот в этот раз им удалось поговорить в неформальной обстановке.       Диалог завязывался медленно; Кристи подметила в Фёдоре джентльменство, сопровождавшее весь вечер, что они провели вместе, сидя в беседке около дачи. Блондинистые локоны слегка колыхались от ветра, сладости на столе так и остались несъеденными, однако они продолжали говорить до самой ночи. Достоевский проводил её до временного поместья, в котором она поселилась всего на одну ночь и на утро уже покинет его. Мягкий поцелуй на бледной ладони — прощание мужчины с новой знакомой. Записка с изумительным почерком — её адрес, как знак желания продолжить общение.       Это произошло за месяц до начала войны.       Чуть больше полугода без какой-либо весточки, письма и намёка на жизнь одного из них. Война сильно погубила и затронула обе страны, времени на переписку не было и вовсе, мысли о подобном приходилось подавлять и убивать, потому что весь твой мозг всецело отдан нескончаемым стратегиям, подсчётам. Каждый имеет в поручении своих людей, их сотни, а враг, как писал Брэм Стокер в своём романе «Дракула», никогда не смыкает очей.       — Что это у тебя в руках? — спрашивает Достоевский, поглядывая на её худые пальцы, трепетно держащие старую, смявшуюся записку, похожую на сверток письма.       Они вместе проходят вглубь сада позади от дачи: ищут ту самую беседку. На удивление, она сохранилась, пусть и дерево успело сгнить в некоторых местах, а на полу раскидалась земля, и проросла низенькая трава. Фёдор заботливо постелил багровый плед для своей Кристи, прежде чем она села, чтобы та ни в коем случае не испачкала свою чёрную юбку.       — Не узнаёшь? Твоё самое первое письмо, написанное в первый год войны. Хочу перечитать и вспомнить, насколько сильно ты тогда упал в своём самолюбии, начав что-то чувствовать ко мне.       Достоевский не надеялся на то, что она в принципе сохранит что-либо от него, но такое отношение с её стороны было весьма приятным для него.       Девушка аккуратно раскрывает письмо. Почерк мужчины, тем более на английском, не был таким идеальным, как у Агаты, да и времени в те моменты не было для выведения каждой буквы. Это немного позабавило её. Настолько разные люди в итоге нашли в друг друге уединение.       «Письмо свету моих очей, Агате.       Пишу Вам в момент, когда линия фронта отошла. О вашей ситуации в Лондоне я слышу мало, хотя, признаться честно, всеми силами стараюсь узнавать, что происходит и в вашей стране, но Вы непременно отправляйте мне письма, в которых рассказывайте об обстановке за границей. И о себе, если Вас, конечно, не затруднит, мисс Кристи.       Большую часть своего свободного времени трачу на раздумья, заполонившие мой разум. Они чаще всего крутятся вокруг дальнейших действий, которые должна предпринять моя армия ради освобождения страны, утопающей в бесконечных рыданиях матерей и в шуме залпов пушек. Война была неизбежна, мы с Вами это знаем. Не задумывались ли Вы, неприступная моя, что предоставленное нам мытарство дал сам Господь Бог, чтобы мы, народ грешный и извращённый, искупили свои грехи?       Непозволительно много о Вас думаю в свободные от руководительства часы. И как бы долг Родины не звал, для каждого человека есть ещё одна, параллельная от патриотизма, цель, придающая ему надежду и тепло, дающая ему силы сражаться дальше и не опускать свои руки. Знаю, как Вы любите внимание к себе и чувство власти, поэтому могу сказать то, что Вы являетесь для меня причиной, которая очень опускает мою душу, ведь каким-то неведомым способом Вы умудряетесь передавать мне неощутимую на первый взгляд надежду. Можете назвать меня глупцом, только не ошибитесь, достопочтенная Кристи.       Как только это всё окончится, осмелитесь ли Вы дотронуться до рук, которые унесли за собой несколько сотен жизней? Хотя в этом мы с Вами похожи, не правда ли?       Война — поединок, стирающий грань человеческой натуры и морали, показывающий, кто и на что способен ради собственных целей. Но не стоит забывать то, что он показывает, насколько всё-таки мы никчёмны и грязны. На что надеялся Бог, создавая таких существ?       И всё-таки, пленительно и грешно буду ждать Ваших писем и момента встречи тет-а-тет.       Ваш бездушный Федор»       — Верно подмечено, ты абсолютно бездушный человек. — Девушка сворачивает обратно письмо и убирает его в свою сумочку, находящуюся с ней всегда. — Хотя, несмотря на скованность своих чувств, ты смог как-то подлезть ко мне, в мою голову.       — Мне кажется, словно ты сама подпустила к себе такого монстра, как я. У нас ничья, Кристи. — Он бережно перехватывает чужую руку и целует тыльную сторону ладони — его некая слабость. — И всё же, моя дорогая Агата, ты сохранила это письмо, что мне льстит.       — Разумеется, я это сделала, Фёдор. — Свободная рука девушки расстёгивает верхнюю пуговицу лёгкой белой рубашки и элегантно залезает под неё, но не слишком. Пальцы опускаются чуть ниже ключиц и находят тонкую цепочку из уже потёртого золота. Времени утекло немало с момента, как она подарила ему её. Поддевает пальчиками и смотрит на кулон во всей красе. — Ты тоже кое-что сохранил.       — Как я мог потерять столь великолепный подарок от тебя с твоим же портретом, м? — Ладонь Достоевского проходит по слегка закрученным блондинистым локонам Кристи, пока взгляд опускается на кулон, изображающий его возлюбленную. Он согрешил настолько много раз, что Бог явно вправе отвернуться от него, потому что симпатию Фёдора очевидно украла эта английская дама, схожая на богиню из греческих мифов. — Я же знаю, что ты мне в жизни не простишь потерю, моё опасное великолепие, — мужчина шепчет ей прямо на ухо, по-лисьи улыбаясь.       — Мы сохранили подобные мелочи, наплевав на наши принципы и холодность ума. Никогда не задумывался о том, куда же пропала наша рассудительность в момент знакомства? Как мы смогли опуститься до подобных взаимоотношений?       — Не ошибаешься ли ты? Опускаясь в общественном мнении, рядом друг с другом мы поднимаемся, хотя, признаюсь, совершенно неожиданно слышать такое от меня.       — Думаю, ты прав. — Она кладёт свою голову на чужое плечо, принимая точку зрения Фёдора. Сжимает в руках кулон и понимает то, что всё же некоторые эмоции к другим (только к Достоевскому, над остальными она подумает) не опускают её социальное положение совсем низко: порой от них Агата становится выше, влиятельнее и сильнее.       Поддаться такому искушению, как запретному плоду, опасно, но и приятно одновременно. И, кажется, никто из них об этом не жалеет.